Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир (серия книг .TXT, .FB2) 📗
– А вы уверены, что запись появилась именно там? – перебил подполковник опять оседлавшего любимого конька профессора. – Именно в той тетрадке и именно в то время?
– Хм, ваши сомнения, Михаил, вполне допустимы. Я и сам, признаюсь, до последнего момента не верил, что все получится. Однако сейчас уже нет причин сомневаться. Запись наша отправилась прямиком в 82-й год. В тетрадку Андрея.
– Но…
– Никаких «но». Время квантуется, так же как и энергия или пространство. В своих расчетах я предположил, что временной квант составляет тридцать лет ровно. Собственно, иных вариантов у меня не было – записка Андрея говорила именно о тридцати годах. И в случае ошибки никакого переноса вообще бы не произошло. Но раз запись исчезла, значит квантование и впрямь происходит с тридцатилетним шагом. Неопределенность энергии на максимуме, темпоральная точность плюс-минус бесконечно малая.
– Что ж, будем считать, что вы правы, – усмехнулся Смирнов, уловив суть сказанного. – Однако ж, в прошлый раз была еще и монетка. А она-то всяко весит поболее использованных вами чернил.
– Ну, масса ее не так уж и велика, – пожал плечами ученый. – Тем более в прошлый раз мощность потока была существенно выше, да и само по себе перемещение свободного кварка, отвечающее за сознание Андрея, индуцировало колоссальный выход энергии. Так что никаких особых проблем я здесь не вижу.
– А время? С ним-то что происходит? Оно что, у нас и в 82-м течет по-разному?
– Хм, хороший вопрос, – почесал затылок Синицын. – Для себя я эту дилемму определил так. Время не является какой-то особой линией или осью в четырехмерном многообразии. Оно так же инвариантно по отношению к действию-отклику, как и чисто пространственные компоненты. То бишь, по моему разумению, на текущий момент в событийно-вероятностном поле присутствуют два однонаправленных временных потока. Они могут течь параллельно, могут сплетаться причудливым образом, но могут и пересечься в какой-нибудь точке и слиться в один общий поток. Определить, где и когда расположена эта точка слияния… или ветвления – тут все зависит от позиции наблюдателя – я пока не могу. Но вероятность того, что эта точка обязательно существует, весьма велика.
– То есть мы и Андрей находимся в разных течениях, – сообразил подполковник.
– Скорее всего, – подтвердил собеседник. – Поэтому на сегодняшний день я считаю нашей главной задачей создать условия для слияния двух этих течений. Тогда, на мой взгляд, возвращение Андрея почти наверняка состоится.
– Понятно… Тогда позвольте еще один, так сказать, шкурный вопрос. А что-нибудь более существенное, чем запись на бумаге, мы можем отправить в прошлое?
– Увы, в настоящий момент такой возможности нет, – вздохнул Синицын. – Факты – штука упрямая. Я вам, кстати, не рассказывал про побочные эффекты нашего с Андреем случая?
– Нет. А что, там что-то не очень хорошее приключилось? Или пока не ясно, что именно?
Доктор наук немного смутился, но на вопрос все же ответил:
– Ну, тут все пока еще вилами по воде писано, но… Короче, я тут чисто инструментальным путем, причем в полном соответствии с теоретическими построениями, обнаружил, что после того неудачного опыта в радиусе примерно метров сто от лаборатории образовалась сеть нанопорталов, соединяющих наше время с… э-э… по всей видимости, тем же 82-м годом.
– Вот это да! – изумился Михаил Дмитриевич. – И вы все время молчали!?
Синицын опять замялся.
– Ну да, молчал. А какой смысл трепаться об этом на каждом углу? Порталы весьма нестабильны и исчезнут максимум через месяц. Да и сами они… хм, вот ведь ирония судьбы, привет господину Чубайсу, имеют наноразмеры. Так что ничего существенного в них не впихнешь [37].
– Жаль, – констатировал подполковник.
– Жаль, – согласился с ним доктор наук.
– И, значит, теперь…
– Будем ждать ответа из прошлого и готовиться к следующему этапу эксперимента. Переносу сознания. Только, конечно, не столь радикальному, как с Андреем, и не сегодня. На подготовку мне потребуется не меньше недели.
– А что сегодня?
– Как что? Отметим удачный опыт.
С этими словами Синицын встал, прошел к шкафу, порылся среди приборов и книг и вытащил на свет божий полулитровую бутыль вискаря.
– Джонни Уокер. Грин лэйбл, – сообщил он ухмыляющемуся подполковнику. – Купил по случаю в Глазго. Хотел, правда, на литр раскошелиться, но… жаба задавила. Фунтов пятьдесят сэкономила… дура.
– Не страшно, – рассмеялся Михаил Дмитриевич. – Мы ж чисто символически. Всего по стакану на рыло. А больше – ни-ни.
– Это точно.
– Ну что, Шур, еще по одной? – поинтересовался Смирнов минут через тридцать и, не дожидаясь ответа, принялся разливать остатки шотландского самогона.
– Эх, жаль, закуси нет, – посетовал доктор наук, наблюдая за процессом распределения жидкости по стаканам.
– А вискарь вообще положено закусывать или как? – усмехнулся «чекист», убирая опустевшую бутылку под стол.
– Хрен знает. Наверное, печеньками какими-нибудь. Или этим, как его, хаггисом.
– Вареными кишками барана? – заржал подполковник. – Нет уж, спасибо. Лучше, я думаю, рукавом все это дело занюхать или там галстуком.
– Верно, – согласился Синицын. – Я вообще перво-наперво чай хотел предложить, но потом вспомнил, к чему наше с Андрюхой чаевничание привело, и решил – ну его в баню, этот чай с печеньем.
– Это правильно.
– Во-во. Ты, Мих, мужик правильный. А правильным мужикам надо что-нибудь погорячее. И без закуски.
– Ага. Ты еще про баб вспомни, – хохотнул Смирнов, поднимая стакан. – Ну, вздрогнули?
– Погоди, Миш, – остановил его собеседник. – Я вот тут хотел спросить тебя кое о чем.
– Ну так спрашивай, чего ждешь.
– Ты, Миш, это… тебе в боевых действиях участвовать приходилось?
– В боевых действиях?
Михаил Дмитриевич поставил стакан на стол и внимательно посмотрел на ученого.
– Знаешь, Шур, я вообще-то по профессии больше, хм, юрист, нежели боевик, но… да. Всякое в жизни бывало.
– Чечня? Или еще Афган?
– Ни то ни другое, – отрезал Смирнов. – Хотя и там и там по службе бывал. Врать не буду.
– А стрелять доводилось? И это… попадать? – не унимался доктор наук.
– Стрелять доводилось. А вот попадать – не знаю. Темно было. Туман войны, сам понимаешь, – отшутился Михаил Дмитриевич. – А что это тебя вдруг эта тема заинтересовала?
– Да как сказать, – почесал затылок Синицын. – Ты же сам говорил, пасут нас. Вдруг обложат со всех сторон, придется отстреливаться.
– Ты эти паникерские настроения брось. И вообще, стрелять в своих – последнее дело. А то, что пасут нас свои, ну то есть мои коллеги по цеху, – это почти наверняка так и есть.
– А вдруг чужие? Бандиты какие или вообще шпионы иностранные, диверсанты.
– Поживем – увидим, – пожал плечами «чекист». – В любом случае, до стрельбы дело лучше не доводить.
– Ну а если?
– А если припрет и вдруг выяснится, что перед тобой и впрямь враг, то я первый нажму на курок. И наплюю на всякие условности вроде Уголовного кодекса. Понял?
– Понял. Как не понять. Я, кстати, стрелять тоже умею. Оружия только нема.
– Понадобится – найдем и оружие. Но все равно, лучше бы обойтись без этого.
– Согласен, – вздохнул Шурик. – Отец мой покойный тоже так говорил. Хотя всю войну прошел, награды имел, ранен был дважды.
– А он у тебя что, в Великую Отечественную воевал? – удивился Смирнов. – Вроде бы не должен по возрасту.
– Почему это не должен? – ответно удивился профессор. – Ах, да, понятно. Не, он меня просто поздно родил, через двадцать лет после Победы. А так его в 42-м призвали. Работал помощником мастера на заводе, бронь была, но вот не смог усидеть, пошел на фронт добровольцем. Сначала в пехоту, потом в танкисты определили.
– Хм, у меня отец тоже танкистом был. И дядя двоюродный по матери. Отца в 44-м комиссовали вчистую, после ранения, а вот дядя домой так и не вернулся. Пропал без вести под Сталинградом.
