Приют - Макграт Патрик (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Мы говорили об Эдгаре около часа. После того как она, запинаясь, сделала описание, последовали вопросы, на которые было гораздо труднее отвечать, – о чувствах. Неожиданно для себя Стелла призналась, что впервые желала кого-то с эмоциональной и физической пылкостью, какой никогда раньше не испытывала, лишь ощущала в мужчинах, исходящей от мужчин. Слушая ее, я кивал, подбадривал, когда она запиналась, и ей как-то удавалось находить слова для того хаоса чувств, которые она испытывала в те несколько недель, что была с ним. Она рассказала, как протекал их роман на территории больницы и что происходило, когда они вместе были в Лондоне. Меня удивило, что Стелла не осуждала Эдгара, ни когда он совершил побег, ничего ей не сказав, ни даже когда бил ее.
– Почему? – спросил я.
Стелла не знала. Сказала, что этот вопрос кажется неуместным. Чтобы осуждать Эдгара, требовалось менять свои чувства к нему в зависимости от его поведения: я люблю тебя, если ты не делаешь того-то. Ей это просто не приходило в голову.
– Ты принимала его безоговорочно?
– Пожалуй, да.
– Даже когда он тебя бил?
– Я знала, за что.
– Если я скажу, что Эдгар сейчас в больнице, какова будет реакция?
Я пристально наблюдал за Стеллой и увидел, как на миг что-то вспыхнуло в ее глазах. Потом она пожала плечами, сказала – ей не приходило в голову, что его вернут сюда, хоть это и очевидно. Но теперь это не имеет никакого значения. После этих слов я посмотрел на Стеллу с такой пугающей, по ее выражению, отчужденностью, что она почувствовала себя подопытным кроликом.
– Никакого значения?
– С Эдгаром все кончено, Питер. С тех пор как погиб Чарли.
Стелла подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Я хотел верить ей, но вместе с тем понимал – она знала, что я именно это хотел от нее услышать. Я вновь подверг ее испытанию.
– Вопрос был гипотетическим, Стелла. Эдгара здесь нет.
Снова та же едва заметная вспышка чувства.
– Я рада, – сказала она.
Требуется несколько недель, чтобы привести в порядок пациента, поступающего к нам в таком тяжелом состоянии, как Стелла, но мы с этим справились. Я каждое утро получал сведения о ее состоянии и видел, как в ней просыпается интерес к окружающему миру, хоть этот мир и был узким, ограниченным. Она по-прежнему избегала мыслей о Чарли, и я не видел необходимости торопить ее. Однако меня волновало, какое воздействие могли оказать на нее мои вопросы об Эдгаре. Я опасался, что по неосторожности сорвал тот процесс, который хотел вызвать: перенос чувств, которые она еще питала к Эдгару, на меня, своего врача. Было важно, чтобы теперь она видела во мне единственную опору.
В последующие дни Стелла стала заметно оживленнее. Мэри Мюир, встретившая ее при поступлении в больницу, сказала, что рада видеть, как улучшается ее состояние. Стелла стала более разговорчивой, начала интересоваться больничными сплетнями, хотела побольше узнать о сообществе, членом которого стала. Она старалась проводить как можно больше времени в дневной палате, что мы расценили как хороший знак. Ее краткое отождествление себя с другими женщинами, особенно с Сарой Бентли, постепенно сошло на нет. Сара была подрывным элементом, любила насмешничать над санитарками и нарушать заведенные порядки, не пыталась скрывать презрения к своему положению и убежденности, что не должна находиться здесь. «Я убила этого мерзавца потому, что ненавидела его, – говорила она Стелле. – Он меня бил. Это не значит, что я сумасшедшая. Я должна сидеть в тюрьме. Там по крайней мере я знала бы, когда выйду».
Сара могла вести подобные разговоры целое утро, и Стелла вскоре поняла, что дружба с ней тягостна. Она пыталась объяснить Саре, что здесь нужно быть дипломатичной, понимать, чего от тебя ожидают. Сара отказывалась слушать. По ее мнению, все служащие были тупицами, и молчать об этом она не собиралась. Стелла считала это ошибкой. «Бывают времена, – говорила она Саре, – когда нужно помалкивать». И с сожалением поняла, что они с Сарой не могут быть подругами.
Стелла попросилась работать в прачечную.
– Ты? – насмешливо спросил я, скрывая возникшие подозрения. – С чего это вдруг ты захотела работать в прачечной?
– Питер, – ответила она, – разумеется, я не испытываю желания работать там, но здесь мне до смерти скучно. Ты не можешь найти для меня какое-нибудь занятие?
– Ты хорошо ведешь себя, – ответил я сухо. – Пожалуй, хочешь, чтобы тебя перевели на первый этаж.
Стелла обезоруживающе улыбнулась.
– Я не считаю, что мое место наверху, – сказала она. – А ты?
Я промолчал. Стелла знала, что я не очень доверяю тем признакам улучшения, которые она как будто выказывает, видела, что скрываю за своим, по ее выражению, вкрадчивым расследованием опасение, что улучшение у нее притворное, предвещающее более глубокую депрессию, чем первая.
– Думаешь о Чарли? – спросил я.
– Да.
– И что же?
– Примиряюсь со случившимся, – спокойно ответила она.
Теперь я смотрел на нее, хмурясь и приложив пальцы к верхней губе. Молчание. Мы сидели в комнате для собеседований. Шел апрель, и ветви каштана за решеткой были покрыты светло-зелеными почками. День выдался теплым, из коридора доносились обычные звуки: лязг ключей в замках, разговоры вполголоса, негромкие выкрики: «Дорогу, дамы!», позвякивание швабры о ведро. Чувствовался запах хлорки. В тихой комнате я думал о бледной женщине, сидящей напротив. Потом резко поднялся.
– Еще рано, Стелла. Кажется, ты пока не готова.
– Почему?
Она устремила на меня разочарованный, обеспокоенный взгляд.
– Не знаю. Пока что не уверен в тебе.
– Спорить не стану, – спокойно произнесла она.
Я кивнул. Несмотря на то – или потому? – что я был для Стеллы отнюдь не нейтральной фигурой, считающейся подходящей для проведения подобного рода динамичной психотерапии, с каждым разом я все больше убеждался, что перенос чувств идет именно так, как мне хотелось, что она начинает полагаться на меня. Эта мысль приносила мне своеобразное, довольно смутное удовлетворение, которое, к моему глубокому сожалению, я не смог тогда как следует проанализировать.
Теперь поведение Стеллы шло предсказуемым курсом. Она стала по-другому относиться к времени. Ей приходилось мыслить категориями месяцев, если не лет, и надо было искать способ сдерживать нетерпение. Когда количество лекарств уменьшилось, стало проблемой выносить скуку, а она прекрасно знала, что единственное проявление разочарования может свести на нет недели мучительного самоконтроля. И санитарки не должны были видеть этих усилий. Спокойное, смирное поведение, дружелюбное, а не истеричное, сдержанное, а не унылое, – вот чего нам хотелось, и она это знала. Однако затрудняли этот маскарад незнание, до каких пор его продолжать, неуверенность, что мы замечаем, как хорошо она себя ведет, старается примириться с мыслью, что состарится и умрет в этой палате. Но долго ей ждать не пришлось. Через несколько дней Мэри Мюир объявила Стелле, что я перевожу ее в нижнюю палату.
Жизнь внизу была менее эксцентричной, и Стелла быстро поняла почему. Наверху любое поведение никого не удивляет, так как считается, что там все сумасшедшие. Быть несчастной, озлобленной и безжалостно-насмешливой, как Сара, означает сумасшествие, как и собирание несуществующих ниточек, волнение из-за пропущенного свидания или невыполненной двадцать семь лет назад работы. Сумасшедшими перестают быть, когда начинают вести себя так, словно находятся не в сумасшедшем доме, не под запором, притом без малейшего представления о том, когда их выпустят. Когда кажется, что пациент принял эти условия как вполне удовлетворительные, считается, что он идет на поправку, и его переводят в нижнюю палату. Это, разумеется, взгляд пациента. С нашей точки зрения, самоконтроль, нужный для подобных выводов и соответствующего поведения, является необходимым первым шагом на пути к выздоровлению.
