Век чудес - Уокер Карен Томпсон (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Иногда я размышляла над тем, куда она уехала. По телевизору часто показывали колонии сторонников реального времени и их жителей. Я искала Сильвию в каждом кадре, но так ни разу ее и не увидела.
Тем же летом в Циркадии, когда отметка термометра поднялась выше пятидесяти семи градусов, в течение дня, длившегося сорок один час, практически одновременно от солнечного удара скончались три человека. Колонии в скором будущем собирались запрещать. С увеличением суток неспособность человека адаптироваться к ним становилась все более очевидной. Обещания замедлить время оставались беспочвенными. У сторонников реального времени из-за долгих периодов бодрствования началось нарушение когнитивных функций. Часть людей перешла обратно на часовое время. Среди тех, кто продолжал жить в колониях, многие начали сходить с ума. В Айдахо обнаружили целую общину, члены которой находились на грани голодной смерти. Они бредили и страдали галлюцинациями. Несмотря на то, что их кладовые ломились от консервов, они просто перестали есть.
В то лето нехватка продовольствия стала ощущаться очень остро. Пошла волна самоубийств. Чуть ли не каждый день находили новые трупы с ядом в венах.
Свежая еда появлялась в продаже все реже. В июле правительство запустило кампанию «Живой сад», направленную на поддержку выращивания собственных продуктов в крытых теплицах. Повсюду распространяли наборы морозоустойчивых семян и инструкции по уходу за ними. Мы пытались вырастить морковь, но она уродилась хилой и мелкой. Ей не хватало искусственного освещения. Только грибы росли в изобилии.
Чтобы восполнить недостаток микроэлементов, мы горстями глотали витамины. Вскоре они тоже стали дефицитом. В то лето мамина коллекция консервированной еды сильно пополнилась. Банки заняли всю столовую.
Мы с Сетом часто представляли, каким станет мир, когда исчезнут люди. Мы слышали, что пластмасса переживет всех, и воображали, как от домов на нашей улице останутся груды труб, конструкторов «Лего», полимерной посуды «Тапперваре», пляжных ведерок, компьютерных чипов, мобильников и электробритв. Сверху будут валяться бесчисленные бутылки всех мастей, с которых в течение десятилетий станут облезать этикетки. И все эти горы пластика будут знай себе потрескивать под палящим, безжалостным и безжизненным солнцем.
— Прикинь, сколько останется зубных щеток! — сказал Сет.
Однажды нас восхитил комар, прилетевший на свет лампы над крыльцом.
— Ты только посмотри! — воскликнул Сет, рассматривая насекомое своими большими слезящимися глазами.
Нас поразила красота его движений, его утонченность и элегантность. Мы не сомневались в том, что это последний представитель дикой фауны на планете.
Мы бродили по ущелью с фонариками. Украдкой смотрели на солнце из-за штор. Валялись в темноте на спине и наблюдали за полярным сиянием так, как другие дети разглядывают облака.
Иногда мы целовались ночью, стоя на подъездной дорожке. До сих пор помню, как прижимались к моим губам его губы, помню сладкий вкус его жвачки.
Иногда создавалось впечатление, что память изменяет нам. Я чувствовала, что забываю черты дедушки. Я не помнила, какой мама была до болезни. Мне казалось, что ее кожа сильно увяла и погрубела за последнее время, но я уже не знала, так ли это на самом деле. Звуки пианино Сильвии полностью выветрились из моей головы. Ушли ощущения солнечных лучей на лице, аромат клубники, вкус лопающегося под зубами винограда. В памяти смутно всплывало время, когда утром солнце вставало по часам, неторопливо таял туман, мягким светом начинался новый день.
Но иногда порыв ветра или случайный запах будили во мне прошлое. И я на минуту задавалась вопросом, почему на горизонте не видно ни одного дерева. В ушах начинала звенеть тишина — и я понимала, что птицы уже не поют.
На других континентах начался голод. Мы старались внушить себе мысль, что нам еще очень повезло.
В августе того года служба электрокомпании перекопала нашу улицу. Из-за участившихся землетрясений понадобился ремонт. Рабочие в оранжевых жилетах с помощью пневматических отбойных молотков сняли часть асфальта, чтобы добраться до тянувшихся под землей кабелей. Через несколько часов после окончания работ они положили свежий цемент взамен разрушенного старого. Когда они уезжали, цемент еще не высох, поэтому рядом они поставили два оранжевых конуса с желтой предупредительной лентой.
Мы с Сетом присели на корточки рядом с незастывшим цементом — у нас появилась возможность оставить свой след в истории, но мы не знали, в какие слова его облечь. Я чувствовала тепло касавшегося меня Сета. В свете фонарей мы начали обсуждать надпись.
— Что бы мы ни написали, это сохранится надолго, — сказал Сет, глядя на дорогу и по привычке покусывая губу. Я уже знала все его привычки. Он бросил на меня взгляд. — Может, на всю нашу жизнь.
На меня нахлынули грусть и предчувствие будущего горя.
Гладкая поверхность цемента напоминала свежий снег и источала аромат морской соли. Мы так долго обдумывали текст, что цемент почти высох на открытом воздухе.
Земля продолжала вращаться вокруг своей оси. Проходили дни, плеяды звезд проплывали по небу. Постепенно мы научились спать белыми ночами в радиационных убежищах, которые все выкопали у себя во дворах. Внутри пахло пылью и камнем. Забыть о том, что находишься под землей, никогда не удавалось.
Лето постепенно катилось к завершению и вдруг кончилось.
О том, что случилось потом, сохранилось много записей. Хотя я сильно сомневаюсь, что имя Сета фигурирует в каких-то отчетах, кроме моего.
Он не мог скрывать свое состояние вечно. Однажды мы шли с пляжа домой, фонари светили нам в спину. Только начинало темнеть. Луна висела низко в небе, едва виднеясь над крышами домов.
По дороге мы ели кислые конфеты из пакетика. Сет смотрел на звезды.
— Если бы люди могли отправиться на Марс, ты бы полетела? — спросил он.
Я обожала его манеру размышлять на подобные темы.
— Нет, наверное, я бы испугалась.
— А я бы полетел. Мне так хочется чего-нибудь в этом роде.
Через несколько секунд я услышала, как из его руки выпали конфеты. Я помню, как целлофановый пакетик шлепнулся об асфальт. Конфеты раскатились в разные стороны.
Я почувствовала, как его тело привалилось к моему плечу. Затем он рухнул на землю.
Наверное, я только тогда поняла, что мир изменился и никогда уже не будет таким, как прежде.
Я закричала, я повторяла его имя, я смотрела в его глаза — полуприкрытые и пустые. Голова Сета перекатывалась из стороны в сторону. Тело на тротуаре билось в судорогах.
Я преодолела бесконечное, как мне показалось, расстояние от дороги до двери ближайшего дома. Я бежала, как во сне, земля уходила у меня из-под ног. Мне до сих пор иногда снится этот сон. Я стучала в дверь обоими кулаками. Я задыхалась, умоляя о помощи появившуюся на пороге женщину. Я заразила ее своей паникой, и она завопила в трубку таким же страшным, как у меня, голосом: «Господи, мальчику стало плохо на улице!»
В первые мгновения я испытала благодарность, но потом мне захотелось, чтобы эта женщина ушла и не наклонялась над ним вместе со мной. Сет продолжал извиваться на земле, его голова дергалась. Мои слабые руки не могли удержать его, а разум оказался еще беспомощней, чем руки. Никто не имел права смотреть на нас в эти сокровенные минуты.
Припадок закончился, но Сет провел ту ночь в больнице. Когда он вернулся домой на следующий день, он позвонил мне и сказал то, о чем я уже догадалась:
— Они думают, что это синдром.
Эти слова раздавили меня своей тяжестью. Я ответила:
— Я так и знала.
Мы немного помолчали. Я слышала в трубке его дыхание.
— Но я не переживаю, — продолжил он. Я ему не поверила. — Ведь твоя мама нередко прекрасно себя чувствует?
— Типа того, — согласилась я и не стала говорить, что его случай уже тогда выглядел гораздо серьезнее маминого.
