Легенда Лукоморья - Набокова Юлия (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
– Надо подмазать, – прокомментировал Кузьма душераздирающий скрежет и, словно оправдываясь за возлюбленную, добавил: – Мужика-то в доме нет. Фрося с бабкой живет. Где уж за всем хозяйством уследить!
Я с опаской покосилась на прогнившее местами крыльцо, ожидая увидеть хозяйку под стать дому – косую, косматую, в засаленном переднике и с недобрым прищуром. Но на крылечке показалась миловидная худенькая девушка в опрятном сарафане, которая тепло улыбнулась и махнула нам рукой.
– Здравствуй, Фрося! – расцвел Кузьма. – А я тебе гостью привел. В лесу встретил, заблудилась девица. Пустишь на ночлег до завтра?
– Отчего же не пустить? – тонюсеньким голоском Дюймовочки проговорила Фрося. – С радостью. Сейчас теста намешу, пирогов напеку.
– Да что вы! – замахала руками я. – Не надо беспокойства!
– Какое же это беспокойство? – мягко, но вместе с тем решительно возразила Фрося. – Гость в доме – радость хозяйке. Пойдем в избу. И ты, Кузьма, заходи на пироги.
– С грибами? – уточнил Кузьма, поедая Фросю глазами.
– С подберезовиками, – заалев, кивнула та.
– Непременно зайду!
Фрося провела меня через темные сырые сени в довольно опрятную комнатку. Я с одобрением оглядела наведенный порядок: белые вышитые занавески на окнах, чистые половички – даже жалко вставать на них пыльными с дороги лаптями. Что ж, похоже, Кузьма был прав, хваля Фросю за трудолюбие и хозяйственность. Снаружи, там, где требовалась мужская рука, дом выглядел не ахти, зато внутри, где заведовала хозяйка, все сияло чистотой и радовало глаз уютом. Только печь была завалена старыми лохмотьями, как будто, спешно наводя порядок, хозяйка сгрудила туда весь хлам.
Я вздрогнула: куча зашевелилась, откуда-то, будто из-под ватного одеяла, донесся слабый, но полный мучения стон. Я обернулась на Фросю и опешила: показалось, что ее глаза полыхают ненавистью, а мягкий рот скривился в жестокую гримасу. Моргнула – наваждение прошло, как рябь на воде. Лицо Фроси и впрямь исказила гримаса, но не ненависти – жалости. В голосе прозвучало истинное сочувствие:
– Бабулечка, как ты, родная?
Девушка шагнула к печи и любовно погладила рукой по тряпью. Она что-то успокаивающе прошептала, и голос ее был нежен и убаюкивал. Даже у меня сомкнулись глаза, и я зевнула, вспомнив о том, что весь день провела на ногах. Хорошо бы сразу лечь спать. Но Фрося была непреклонна.
– Нет-нет, – отойдя от печи, возразила она. – Я понимаю, как ты устала с дороги. Но что за сон, когда в животе пусто? Даже не думай, – она решительно достала мешочек муки и лукошко, полное грибов, – не прощу себе, если ты голодной спать ляжешь. Как я потом Кузьме в глаза буду глядеть? Если хочешь, приляг, вздремни. Я разбужу, как пироги поспеют.
Фрося вынула из сундука сшитое из заплаток покрывало, застелила лавку у окна, положила в изголовье свернутую овчину. Я с наслаждением вытянулась на лавке, поглядела как сноровисто Фрося месит тесто и лепит пироги, заключила – хорошая жена Кузьме достанется. Осталось только уговорить невесту. Но пока немножко передохну и наберусь сил. Прежде чем закрыть глаза, я бросила взгляд на печь: тряпье лежало неподвижно. Видимо, ласковые речи внучки и впрямь подействовали на бабушку как снотворное.
Снилось мне, что я на хлебном комбинате. Аромат свежевыпеченного хлеба щекочет ноздри, румяные щечки булок так и манят надкусить хрустящий бочок, аппетитные ряды караваев гордо выезжают из печи, щеголяя пышными поджаренными шапками. Облизываясь, иду вдоль конвейера, по которому движутся противни с хлебом, впереди – дородный пекарь в белоснежном высоком колпаке колдует над очередным кулинарным шедевром.
Подхожу ближе. Стол усыпан мукой, словно песчаный пляж. А посреди этого белоснежного ковра возвышается идеально ровный белый ком. Умелые руки пекаря то тут, то там касаются хлебного шара, оставляя после себя вмятинку-глаз, впалость-ямочку, выпуклую надбровную дугу. С каждым движением пекаря шар приобретает человеческие черты, и вот уже потешно мигают глаза, сходятся на переносице брови, морщится аккуратный курносый нос. А руки пекаря лепят губы – последний штрих на мучном полотне.
– Колобок! – ласково шепчет пекарь, отходит на шаг и, любуясь на свое творение, умильно складывает на груди испачканные мукой руки.
Колобок крутится вокруг своей оси и вдруг пружиной подскакивает в воздух, мгновение – и он уже катится по полу, собирая на свежее тесто мусор и сминая изящно вылепленные пекарем черты.
– Колобок! – надрывно зовет пекарь.
Хлебный шар поворачивается. Теперь он выглядит как творение неумелого ребенка. Смятые бока, расплющенный в свиной пятачок нос, искривившийся рот, один уголок которого смотрит вверх, а другой – вниз. Прилепившаяся к уголку губ полоска бумаги выглядит как папироска.
– Свободу колобкам! – сипит колобок и сплевывает бумажку. – Братцы, хорош отсиживаться в печи! Я покажу вам свободу!
Караваи и булочки заинтересованно подскакивают на противнях.
– Мы покорим мир! – продолжает призывать колобок. – Настанет эпоха колобков! Люди станут заглядывать к нам в рот, а не мы к ним!
Хлебные овалы, круги и кирпичики сыплются на пол, стекаются к колобку. И вот уже весь пол покрыт хлебом.
– Ржаные – направо, пшеничные – налево, – командует колобок. И, поворачиваясь к нам, приказывает своей армии: – Взять их!
Хлебобулочный поток лавиной устремляется к нам. Пекарь в ужасе вскакивает на усыпанный мукой стол и остервенело отбивается колпаком от карабкающихся булок. А я распихиваю подлетевшие ко мне караваи, но колобок-зачинщик подкатывается ко мне футбольным мячом и сбивает с ног. Вот уже булки и караваи покрывают меня теплым хрустящим саваном, забивают рот, а глаза залепляет шматок липкого теста…
– Аня! Аня! Да проснись же!
Я с трудом продираю глаза и вижу склонившуюся надо мной Фросю. Почему она зовет меня Аней? А, ну да, таким именем представил меня Кузьма. Кузя слышал, как Варфоломей называл меня Яной, но тот же Варфоломей потом втолковал ему, что это только послышалось, на самом деле я Аня.
– Что, дурной сон? – Фрося с беспокойством глянула на меня и успокаивающе добавила: – Я же говорила, не стоит ложиться спать голодной. Самые сладкие сны – после домашней стряпни. Вставай, я уже пирогов напекла.
От воздуха, пропитанного одуряющим ароматом выпечки, меня затошнило. Вот откуда мои сны про хлебокомбинат. Ноздри вдыхали аромат пекущихся пирогов, а мозги сочиняли триллер о взбунтовавшихся булках. Срочно захотелось на свежий воздух.
– Жарко тут. Пойду проветрюсь на крылечко.
– Конечно, иди! – кивнула Фрося. – И Кузьму кликни, пусть приходит.
Выходя, я бросила взгляд на печь и вздрогнула. Из глубины тряпья на меня пристально смотрели воспаленные старческие глаза, до краев наполненные болью и безысходностью.
Не успела я выйти за калитку, как из-за соседнего забора сиганул взъерошенный Варфоломей. По ту сторону надрывно орал одноглазый полосатый кот. Белая кошка лениво развалилась на крылечке и делала вид, что разборки кавалеров ее не касаются. Ситуация напоминала анекдотическую «возвращается муж из командировки».
– Что, застукали? – посочувствовала я Варфоломею, убедившись, что поблизости никого нет и никто не будет шокирован моей беседой с говорящим котом.
Тот поднял на меня несчастные глаза:
– Ну почему, как у меня любовь с первого взгляда, так у нее – облезлый кот?! Чем я хуже?
– И много у тебя таких любовей? – не сдержала усмешки я.
– В каждой деревне, – с достоинством ответил Варфоломей, вылизывая манишку и высокомерно поглядывая на полосатого кота, который затаился по ту сторону забора и не сводил с чужака настороженного глаза.
– Я заметила. И наверняка не по одной. Пойдешь со мной или останешься нервировать соперника?
Варфоломей лениво потянулся и, с удовольствием проследив, как напрягся одноглазый, засеменил рядом.
