Чертово колесо - Гиголашвили Михаил (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
И Художник с Тугуши, с охами и стонами, потащились за Серго, а Анка, согнувшись, как обезьяна, поползла к кушетке, где влезла под матрас и разрыдалась в голос.
Опять менты, угрозыск? Опять на зону? Ей представился темный барак, и вонь немытых баб, и ночной скрип дрожащих нар, и грозное ворчание коблов, и визги ковырялок, и бесконечные драки, и суды над крысами. Интриги, скандалы, ссоры… И толстый краснорожий повар, который, прежде чем приняться за очередную жертву, водил ее в санчасть на проверку, а потом трахал ночами на кухне, среди жирных кастрюль и немытых котлов, перетаскивая с мясной колоды на мешки с гнилой морковью… Не сегодня-завтра повяжут опять, и все сначала… А сил нет ни на что — ни бросить, ни продолжать. Нет, на зону она больше не пойдет.
20
Инспектор Макашвили сразу после звонка Кукусика помчался в мастерскую к Художнику, но не нашел там никого, кроме лежащей под матрасом Анки.
«Профура какая-то», — подумал он и хотел уйти, но тазы, шприцы и банки остановили его. Он обследовал их, хотя и мало что понимал в этом темном деле. Удивился тому бардаку, который царил вокруг — что-то протекло, что-то сгорело. Подошел к дивану. Анка смотрела на него потухшими глазами.
— Кто ты такая? — спросил он. Та молчала. — Где морфинисты? — инспектор повысил голос, с брезгливостью рассматривая матрас в пятнах, под которым съежилась эта потаскуха.
— Ничего не знаю… Я больна, — выдавила Анка.
— Ты в ломке? Ну-ка, покажи руки.
Она не шевельнулась. Тогда он силой вытащил ее руки из-под матраса, разжал их и увидел бордово-красные шрамы и пунктиры уколов.
— Ничего себе! — пробормотал Макашвили. Таких страшных женских рук он еще не видел. — Вставай. Собирайся.
— Я не могу встать. Мне плохо.
— В ломке? — повторил он.
— Не имеет значения. — Она в упор посмотрела на него, и инспектор удивился красоте ее глаз.
— Плохо твое дело, девка.
— Без тебя знаю.
Помолчали… Макашвили ждал, что женщина начнет просить его отпустить, клянчить, канючить, предлагать себя, как это делали все морфинистки, с которыми он успел столкнуться, но она молчала, ничем не пытаясь помочь себе.
«Странная какая-то… Может, чем-нибудь больна? СПИД?.. Желтая как будто… Боткина?..» — подумал инспектор, и ему опять захотелось уйти отсюда.
Когда позвонил Кукусик и сообщил, что в мастерской у Художника собрались морфинисты, Мака сидел в кабинете один. Пилия куда-то уехал. Майор был то ли на семинаре, то ли в ресторане. «Сколько их там?» — спросил Мака. «Трое в ломке», — ответил Кукусик и повесил трубку. Мака решил нагрянуть и в одиночку взять все деньги. Но вот никого нет, только какая-то психопатка лежит под тряпьем. Глаза, правда, очень красивые… Нет, ее оставлять нельзя. Может, она — главная барыга? Но очень странная…
— Давай вставай! — приказал инспектор. — А то силой придется вытаскивать.
— Вот привязался… Кто ты такой? Куда вытаскивать?
— Как куда? В милицию, куда же еще? Имен не называешь, улик вокруг на три дела, руки в дырах… Я капитан Макашвили, инспектор угрозыска…
Анка кивнула:
— Ясно. Капитан. Не хочу никуда.
— Ах, не хочешь?! — Он сдернул тряпье и рывком поднял Анку с дивана.
Она дрожала, пытаясь опять накинуть на себя матрас.
— Тебе холодно? Жара на дворе.
— А мне холодно. Меня трясет, не видишь?!
Мака собрал улики в мешок. Анка стояла в растерянности. В какую-то минуту Маке стало ее жаль. «Как собака побитая… Затрахали ее тут, видно». Но он взглянул на ее изуродованные руки и громыхнул мешком:
— Пошли! — Наркоманов он терпеть не мог с детства.
Инспектор вывел несчастную во двор, усадил в машину, выехал на улицу. Он был уже не рад, что ввязался в это дело. Анка глухо попросила:
— Послушай, капитан, завези меня на секунду домой, с дочерью попрощаться.
— Вот еще новости! Чего тебе прощаться?
— Как чего? На срок же иду! С дочерью хочу попрощаться. Прошу тебя. Вот, возьми кольцо, золотое, только заедем на минутку… — Она протянула ему тоненькое обручальное колечко.
— Как оно уцелело у тебя? — усмехнулся Макашвили.
— Сама не знаю. Барыги не берут — маленькое уж очень.
— А ты сама разве не барыга?
Анка криво улыбнулась:
— Ты, видно, новый мент. Какая я барыга? Будь я барыга, я бы не валялась на подстилке, как псина, а по ресторанам шампанское пила с такими, как ты… Я чистая морфинистка. Весь город меня знает.
— Не чистая, а грязная! — поправил он ее и бросил колечко в карман. — Ладно. Зайди. Но я зайду с тобой вместе, чтоб не сбежала.
— Мне все равно, — безучастно согласилась она.
«Черт вас разберет, где барыги, где морфинисты! Был бы Пилия, он бы живо сообразил, что к чему!» — подумал Мака и опять вспомнил тихое время в транспортной милиции. Сиди себе, играй в нарды на солнышке, пока карманника или зайца не приведут, составь протокол — и дальше, в домино до вечера. А тут?..
— Может, и деньги у тебя дома есть? — с некоторой надеждой спросил он.
— Нет, денег нету. Если б были — я бы там не валялась, где ты меня подобрал.
— Плохо.
— Да, — согласилась она. — Здесь сворачивай, и вниз, до угла.
Он развернул машину через осевую и помчался в нужном направлении.
«Странная, — думал Мака, поглядывая в зеркальце и видя лицо Анки, похожее на маску. — В ломке, наверно… Уколоться дома хочет, чего же еще?..» Мысль о том, что если бы у нее нашлось, чем уколоться, она бы не лежала под тряпьем в мастерской, опять не пришла ему в голову. «А, пусть колется, все равно уж теперь…»
— Направо, налево, — говорила она. Мака послушно вертел руль, иногда исподтишка поглядывал на ее действительно чудесные глаза. Хороши… Но морщины, мешки, складки… Ему опять стало жаль ее: «Пропащая баба…»
Подъехали к старым домам. Остановились. «Пустить одну? А если смоется? Да пусть, возиться с ней еще…» — подумал инспектор. К машине подбежал мальчишка и прильнул к стеклу:
— Тетя Анка, дай жвачку!
— Нету.
«Анка!..» — вспомнил Мака. Такое имя было в списке. Нет, ее отпускать нельзя, могут быть неприятности. Он также вспомнил слова Пилии о том, что если невозможно получить деньги, то нетрудно — информацию. Стрекотнув ручным тормозом, он вновь посмотрел в зеркальце. Анка сидела неподвижно. Казалось, понимала, что творится в голове у капитана.
— Пошли.
В квартире был кавардак — в галерее все набросано, навалено, окурки, грязь. Из кухоньки тянуло тяжелыми запахами. Оттуда выглянула крошечная женщина. Неодобрительно покачав головой, сказала:
— Где тебя только носит, стерву?
В тесной комнатке у стола сидела девочка и что-то аккуратно писала в тетрадке. Подняла голову.
— Мама! Куда ты пропала? У меня контрольная по математике, я не могу решить без тебя!
Девочка подбежала к Анке, и Мака заметил, что у нее такие же красивые глаза, как у матери. Потоптавшись и увидев, что окна комнаты зарешечены, он вышел в галерею и сел на расшатанный стул. Осмотрелся. Мебель старинная, но обшарпанная, ветхая. Всюду лежали какие-то салфеточки, коврики, дорожки — очевидно, ими пытались прикрыть бедность, но салфеточки были такие грязные, а дорожки такие пыльные, что только усиливали ощущение нищеты.
«Что с нее возьмешь? Нищенка! Лишь время даром теряю…» Инспектор зевнул.
В соседней комнате Анка лихорадочно рылась в шкафу; дочь о чем-то спрашивала ее, она, не оборачиваясь, отвечала… Нащупала аптечку, а в ней — коробочки со снотворным. Одна, вторая, третья… Снотворного было много, оно осталось еще от любовника, убитого недавно на вокзале. Она схватила все, что нашла, сунула в карманы и лихорадочно обернулась к дочери:
— Сиди тут и не выходи!
Когда она прошла мимо Маки, он шепнул ей в спину:
— Смотри, не колись, хуже будет.
Анка скрылась за дверью ванной, бормотнув что-то. Накинула крючок. Запершись и оглядевшись, села на корточки и стала выдавливать таблетки прямо на пол. Потом собрала их в ладонь и, стараясь не смотреть в зеркало, забросила в рот.
