Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака - Демина Карина (прочитать книгу .txt) 📗
Стеклянные колпаки.
И чучела под колпаками.
Черный ворон в жреческом облачении и пара кроликов — жених с невестой.
Серьезная ласка в черном фраке раскланивается перед парой котят, ряженных в кружево… десяток малиновок водят хоровод вокруг мертвого дрозда. Он уложен в махонький гроб, исполненный с величайшим искусством… рыжий, разбойного вида кот, разодетый под цыгана, держит под руку толстую курицу, которая на этакого провожатого глядит с недоверием…
— Вижу, вас заинтересовала моя маленькая коллекция… — Панна Бжеслава была хороша.
Чересчур уж хороша для безутешной вдовы.
Почему-то Себастьяну она представлялась иначе.
Дамой? Пожалуй. Полноватой, неторопливой, медлительной, какой и подобает быть четырежды вдове. И возраста почтенного, седины, которую подчеркивала бы черная кружевная мантилья…
Волосы панны Бжеславы были цвета золота, того самого, высшей пробы, на которое едино позволено ставить клеймо королевского казначейства. Кожа бела, что фарфор. Очи голубые взирали кротко, трепетно…
Себастьян моргнул, отгоняя наваждение.
— Панна Бжеслава? Прошу прощения, мы не были представлены друг другу. — Эту ручку Себастьян поцеловал с превеликою охотой, пусть и пахло от ручки аптекарской лавкой. Он оценил и короткие кружевные перчатки с обрезанными пальчиками, и сами пальчики, нежные, гладенькие, и розовые острые ноготки. — Себастьян Вевельский… старший актор…
— И князь. — Она говорила низким грудным голосом и глядела с усмешкой, будто бы наперед знала обо всем, что случится — а случится оно всенепременно, — и, невзирая на это знание, давала Себастьяну играть в его игру. — Наслышана…
— Если вы о тех слухах, которые…
Панна Бжеслава махнула рукой:
— Бросьте, князь…
— Себастьян… просто Себастьян.
Аккуратное личико, но не сказать, чтобы идеальной красоты, меж тем невероятно притягательное в своей неидеальности. И эти чуть раскосые глаза, и нос курносенький, и губы пухлые, пожалуй, чересчур уж пухлые. А уж эта очаровательная щербинка между передними зубами.
— Слава… просто Слава.
Ей идет и траурное платье из черного тяжелого бархата.
— Слава, — повторил Себастьян, не без сожаления отпуская ручку. — Это ваши… работы?
— Да.
— Несколько неожиданно для женщины… но вам такое, наверное, уже говорили.
Не могли не говорить.
— Полагаете, оно меня не красит?
— Отнюдь.
— Я их не убиваю. Мне приносят мертвых животных, а я делаю их немножечко живыми. — Слава провела пальчиками по стеклу и поморщилась. — Опять она забыла пыль протереть…
Раздражение ее портило, и Слава об этом знала, а потому не позволяла чувству столь низкому портить себя. С чувствами она управлялась на редкость легко.
И это настораживало.
— Марта вас не… смутила? Порой она ведет себя ужасно, но…
— Вы привыкли?
— Увы. Она сестра второго моего мужа… этот дом принадлежал ему. Не выгонять же бедняжку? — прозвучало фальшиво, и Слава, поняв, что фальшь эта чувствуется слишком явно, пояснила: — Я бы выгнала, но увы, по условиям завещания не имею на это права. Марта будет жить здесь до самой своей смерти. И полагаю, назло мне она постарается прожить подольше…
Она вздохнула и постучала пальчиком по стеклу.
— Мои зверушки весьма ее раздражают.
— И это доставляет вам удовольствие?
— Считаете меня ужасной?
— Нет. Почему вы просто не съедете?
Четыре мужа. Четыре небедных мертвых мужа. И панна Бжеслава вполне способна позволить себе дом если не на центральной площади, то всяко в месте более приличном.
— И оставить ее в уверенности, что она победила? Увы, порой доводы разума — ничто перед самолюбием. Да и привыкла я к ней. Вносит, знаете ли, в жизнь некое разнообразие.
— Мне казалось, ваша жизнь и так довольно… разнообразна.
Она присела и юбки расправила.
Картинная поза, но не смотрится неестественной, скорее уж подчеркивает хрупкую красоту честной вдовы. И вид на грудь открывается преотменный.
— Ну что вы… какое разнообразие… свадьба — похороны…
Вздох. И улыбка.
— И так четыре раза, — завершил Себастьян. — Позволите узнать почему?
— Что конкретно вас интересует? Свадьбы или похороны?
— Пожалуй, мне кажется, что одно тесно связано с другим…
Она засмеялась, и смех был приятен.
— Надеюсь, вы не думаете, что это я виновата в их смерти… меня проверяли. Трижды… Марта постаралась. Она мечтает о том, что однажды меня посадят.
— Но вы не виновны?
— Никоим образом. Видите ли, Себастьян, — его имя она произносила нараспев, и в голосе проскальзывали мурлычущие ноты, — все мои дорогие супруги пребывали в том почтенном возрасте, когда смерть их — явление вполне естественное… о том у меня и заключение имеется.
Лукаво улыбнувшись, она добавила:
— Четыре заключения.
— Очень предусмотрительно с вашей стороны.
— Увы, положение обязывает… люди любят позлословить, а молодая вдова — существо уязвимое…
— И все-таки… почему старики? Вы ведь могли бы составить партию куда более интересную… с вашей внешностью, с вашим очарованием…
— Вы мне льстите, и безбожно…
— Нет, что вы, я вам льщу вполне по-божески… пока.
Ресницы Славы затрепетали, а на щеках появился румянец, фарфорово-нежный, притягательный. Она наклонилась, и мягкий локон скользнул по шее, лаская.
— Князь… вы ведь не станете осуждать девушку за ее маленькие слабости…
— Вам нравятся старики?
— Не то чтобы нравятся… но у меня с детства была мечта…
— Какая?
— Она покажется вам… немного странной…
— Ничего…
— …и, быть может, совершенно неправильной…
Она говорила все тише и тише, заставляя Себастьяна наклоняться, чтобы расслышать:
— Многие женщины мечтают о странном…
Запах ее духов, густой и сладковатый, обволакивал. А на белой шее, притягивая взгляд, дрожала синяя жилка.
— Я мечтала… — Слава смотрела сквозь ресницы. — Я так мечтала… похоронить мужа…
Себастьян от неожиданности закашлялся, и Слава любезно похлопала по спине.
— С вами все хорошо?
— Замечательно, — соврал Себастьян и взгляд от белой шеи отвел, устремив на пухлого щеночка, выряженного шутом. В стеклянных глазах его почудилось сочувствие.
— Вы разочарованы.
— Скорее удивлен. Не подумайте, что я вас осуждаю… по роду своей деятельности я знаю, что многие женщины желают похоронить мужа. А некоторые и не отказывают себе в реализации оного желания… по разным причинам. Но вот все-таки обычно уже после свадьбы… у вас же, так понимаю, наоборот.
Слава кивнула и замерла. Воплощенная кротость.
— Чаю! — Дверь распахнулась без стука, и давешняя бабища, которая успела переодеться в ярко-красное миткалевое платье, вкатила тележку. — С булками.
— Спасибо, Марта, — шепотом ответила Слава. — Ты очень заботлива.
По лицу Марты нельзя было понять, расстроила ее похвала либо же наоборот.
— Можешь идти…
— Куда?
— На рынок, — с некоторым раздражением произнесла Слава.
— Так вчерась была.
— И сегодня сходи.
— А чего мне там сення делать-то? — подивилась Марта.
— Яиц купи.
— Есть две дюжины.
— Тогда мяса.
— И свининка в леднике лежить-с, и говядинка… и баранья четвертушка… кролики. — Она перечисляла старательно, загибая могучие заскорузлые пальцы, и с каждым словом панна Бжеслава бледнела все сильней. Кажется, в нынешней схватке победа грозила остаться за Мартой.
И та сжалилась:
— А вот меду нету. Прошлым разом порченый был.
— Хорошо… купи тогда меда…
— И пряников.
— И пряников, — согласилась Бжеслава и, когда Марта вытянула руку, вложила в нее черный, с изящною вышивкой кошель. — Иди… погуляй… сделай себе подарок.
— Уж не сумлевайся. Сделаю.
Прозвучало почти угрозой.
Уходила Марта нарочито медленно, в дверях и вовсе замерла, косяк разглядывая, ворча что-то о погоде, ремонте и больных костях… Бжеслава слушала молча, только фарфоровый румянец на ее щеках сделался чересчур уж ярким. И когда внизу хлопнула дверь, она выдохнула:
