В поисках Аляски - Грин Джон (читать книги бесплатно полные версии txt) 📗
Если мы чего-то наверстать не могли, мы жульничали. Например, мы с Такуми прочитали «Прощай, оружие!» всего лишь в кратком содержании ( Эта хрень слишком длинная! — воскликнул он).
Мы практически не разговаривали. Просто уже необходимости не было.
через сто двадцать два дня
ПРОХЛАДНЫЙ ВЕТЕРОК УМЕРИЛ пыл лета, и, собираясь раздать нам задание для экзамена, Старик предложил провести урок на свежем воздухе. Я не понял, как можно проводить на улице целый урокпосле того, как в прошлом семестре меня выперли только за то, что я туда посмотрел.Но Старику так захотелось, и посему мы вышли. Кевин Ричман вынес учительское кресло, а мы сели прямо на газон. Я поначалу держал тетрадь на коленях, но потом мне стало неудобно, и я положил ее в густую траву, но на такой неровной поверхности писать было тяжело, да и мошкара кружила. Мы сели слишком близко к озеру, там просто невозможно было устроиться нормально, но Старик, похоже, был всем доволен.
— Поговорим об экзамене. В прошлом семестре я дал вам на курсовую почти два месяца. В этот раз — всего две недели. — Он сделал паузу. — Ну, с этим, наверное, ничего уже не поделаешь. — Старик рассмеялся. — Честно говоря, я выбрал эту тему только вчера вечером. В целом это не в моем стиле. Но тем не менее. Прошу раздать распечатки.
Когда стопка дошла до меня, я прочел:
Как вы — лично вы — планируете выйти из лабиринта страданий? Посвятив целый год изучению трех основных религиозных течений, попробуйте в свете полученных знаний найти ответ на вопрос, заданный Аляской.
Когда материалы были розданы, Старик продолжил:
— Нет необходимости описывать подходы всех трех течений к решению данной задачи, теоретическая часть не нужна. Ваши знания — или же их отсутствие — я уже оценил по тестам, которые давал вам в течение семестра. Мне любопытнее, как вы впишете неоспоримое знание о том, что всем людям приходится страдать, в ваше видение мира и какой курс вы будете держать по жизни с учетом сего факта.
В следующем году, если мои легкие не откажут, мы займемся даосизмом, индуизмом и иудаизмом… — Старик закашлялся, потом засмеялся и из-за смеха снова стал кашлять. — Господи, может, я и недотяну. Но я скажу еще кое-что насчет религий, которые мы изучали в этом году. И в исламе, и в христианстве, и в буддизме выделяют фигуру основателя религии — это Мухаммед, Иисус и Будда соответственно. Если мы вспомним этих людей, мы согласимся, что каждый из них давал людям, которые шли за ним, надежду. В Аравии в седьмом веке Мухаммед обещал, что всякий сможет получить жизнь вечную, преданно служа одному истинному Богу. Будда говорил, что из круга страданий можно вырваться. Иисус уверял, что последние станут первыми, что и мытари и прокаженные — отбросы общества — имеют основания на надежду. И я жду, что именно этот вопрос вы осветите в своем сочинении: в чем черпаете надежду вы?
Когда мы вернулись к себе, Полковник закурил прямо в комнате. Мне еще оставалось один день мыть посуду в столовке в наказание за прошлый раз, но мы Орла уже особо не боялись. До каникул оставалось всего пятнадцать дней; если застукают, придется начинать учебу в старших классах с карательной трудотерапии.
— Ну и как мы выйдем из этого лабиринта, Полковник? — спросил я.
— Ох, если бы я знал.
— За такой ответ пятерку вряд ли поставят.
— Да и духа моего это не успокаивает.
— И ее тоже, — сказал я.
— Да. О ней я не подумал. — Он покачал головой. — Все время так.
— Но что-нибудьтебе написать придется.
— Знаешь, мне до сих пор кажется, что единственная возможность вырваться — это быстро и по прямой,но я пока все же предпочту походить по лабиринту. Тут отстойно, но это мой выбор.
через сто тридцать шесть дней
ПРОШЛО ДВЕ НЕДЕЛИ, но я курсовую по заданию Старика так и не дописал, а до конца семестра официально оставалось всего двадцать четыре часа. Я возвращался с последнего теста тяжело давшейся мне, но наконец успешной (как я надеялся) битвы с математикой, в которой я вырвал себе четверку с минусом, о чем так страстно мечтал. На улице стояла настоящая жара, и это тепло напоминало мне о ней.И я чувствовал себя нормально. Завтра за мной приедут родители, мы погрузим в машину вещи, потом выпускной, а потом обратно во Флориду. Полковник тоже планировал поехать на лето домой, к маме, смотреть, как растет соя, но я смогу ему звонить, так что мы все равно будем много общаться. Такуми собирался в Японию, а Лару снова увезет зеленый лимузин. Думая о том, что не так-то уж и страшно, что я не знаю, где теперь Аляска и куда она собиралась в ту ночь, я открыл дверь в свою комнату и заметил на полу свернутый листок. Ярко-зеленый. На верхней стороне было красиво выведено:
От… Такуми Хикохито
Толстячку/Полковнику
Простите, что не сказал, раньше. Я на выпускной не иду. Завтра утром вылетаю в Японию. Я долго на вас злился: вы сначала держали меня в игноре, и я обижался, поэтому и не говорил вам, что мне было известно. Но и когда я перестал злиться, я ничего не сказал, даже не знаю почему. Наверное, потому что у Толстячка был этот поцелуй. А я хотел, чтобы у меня осталась хотя бы эта тайна.
Вы сами почти все поняли, но дело в том, что я ее в ту ночь видел. Я засиделся допоздна с Ларой и другими ребятами и, уже засыпая, услышал ее плач — она как раз прошла у меня под окном. Было где-то 03:15, я вышел на улицу и увидел Аляску на футбольном поле. Я заговорил с ней, но она сказала, что спешит. И рассказала, что восемь лет назад умерла ее мама и что она всегда в этот день клала цветы на ее могилу, а в этом году забыла. Поэтому она пошла собирать цветы, но ничего не нашла — зима же. Вот так я узнал про то, что мама умерла 10-го. Но я до сих пор не знаю, было ли это самоубийством.
Она очень переживала, а я не знал ни что сказать, ни как помочь. Мне кажется, она всегда на меня рассчитывала, что я скажу или сделаю что нужно — и это ей поможет. А я не смог. Я подумал, что она просто цветы ищет. Я не знал, что она поехать куда-то хочет. Она была пьяна, просто в доску, мне и в голову не пришло, что она может сесть за руль. Я думал, что она выплачется, а потом уснет, а к маме съездит на следующий день или типа того. Она ушла, а потом я услышал, как завелся двигатель. Я не знаю, о чем я думал.
Так что да, я тоже виноват, что дал Аляске уйти. Мне с ума сойти, как жаль. Я знаю, что вы ее любили. Ее невозможно было не любить.
Я вылетел из комнаты — я бежал как человек, который никогда в жизни не курил, как в ту ночь, когда мы с Такуми носились по лесу, поджигая петарды, — я ворвался в его комнату, но Такуми там уже не было. Его место на кровати — пусто, на столе — пусто, только там, где стояла стереосистема, осталось пыльное пятно. Его уже не было, и я не мог сказать ему то, что сейчас только понял: что я его прощаю, и что она нас простила, и что прощать друг друга необходимо, чтобы выжить в этом лабиринте. Оказалось, что нам всем приходится страдать, потому что мы в ту ночь сделали то, чего не нужно было делать, и не сделали того, что должны были сделать. Страдать из-за того, что все пошло наперекосяк, из-за того, что не предвидели такого развития событий. Если бы мы умели наперед угадывать всю длинную череду событий, которая последует за каждым незначительным поступком! Но нет, мы сильны только задним умом.
Я пошел обратно к себе, чтобы показать письмо Полковнику, и по пути осознал, что никогда так и не узнаю. Я никогда не узнаю ее настолько хорошо, чтобы понять, о чем она думала в последние минуты своей жизни, не узнаю, намеренно ли она ушла от нас. Но даже если я не буду этого знать, мои чувства к ней от этого не станут меньше, я всегда буду любить Аляску Янг. Своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим.
