Хроники Раздолбая - Санаев Павел Владимирович (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
В середине декабря Раздолбай купил ананас. Душистый чешуйчатый фрукт был теплым на ощупь, и он клал его в сумку бережно, как живого котенка. Отношение к плоду было трепетным не только потому, что достать его в студеной предновогодней Москве было почти невозможно. Ананас предназначался Диане и как будто вобрал в себя любовь, которую Раздолбай к ней испытывал.
— Ананас… — шептал он с мечтательной улыбкой и крепко прижимал к груди сумку, чтобы его дар не раздавили в метро. — Ананас…
Скрыть приобретение от родителей было невозможно, потому что холодильник в доме был общим, и о грядущей поездке в Ригу пришлось сообщать заранее.
— Я там ананас положил. Вы это… не съешьте случайно. Я на Новый год в Ригу еду, меня в гости с ним ждут, — сказал Раздолбай за ужином и напустил на себя кроткий вид, чтобы сразу не напороться на родительские возражения. За эту нарочитую кротость дядя Володя дразнил его иногда «дюдюськой-бебяськой».
— Чего вдруг? — ожидаемо возмутилась мама. — Новый год — домашний праздник. Я утку с яблоками запекать собралась.
— Ну, мам, я уже билеты взял. Тридцатого поездом туда, первого самолетом обратно.
— Красиво жить не запретишь. Лучше бы на домашний стол добавил, чем на самолеты тратиться. С девочкой, что ли, с этой встречать будешь?
— В компании. Но она тоже будет.
— Поближе девушку и компанию завести нельзя — надо к черту на рога летать, деньги тратить. Откуда у тебя деньги?
Раздолбай взглянул на дядю Володю и столкнулся с его пристальным взглядом, который ясно велел помалкивать о кассетах.
— Железную дорогу коллекционерам продал.
— Ты идиот, что ли?! — вскрикнула мама как от боли. — Такая игрушка была чудесная, осталась бы твоим детям. Зачем ты ради какой-то шалавы продал?
— Галя! — укоризненно одернул дядя Володя.
— А что он творит?! Не спросил, не посоветовался, вынес такую вещь из дома, чтобы не пойми кому башку вскруживать. Ананасы он покупает! Сейчас вышвырну этот ананас к черту!
— Не вздумай! — вскрикнул теперь уже Раздолбай и предупредительно выхватил ананас из холодильника.
— Вы с ума, что ли, сошли у меня оба?! — рявкнул дядя Володя.
— А зачем он так? — заплакала вдруг мама так горько, словно разбилось что-то любимое. — Я ему ее покупала, деньги с зарплаты откладывала. Если он из нее вырос, мог бы сберечь для своего сына. Что за беспечность эгоистическая?
— Мам, если ты моих девушек будешь называть шалавами, у меня и сына никогда не появится, — отчеканил Раздолбай и демонстративно ушел из кухни. Ответ показался ему остроумным и хлестким, и в счете с мамой он мысленно записал себе выигранное очко.
— У-у… — неодобрительно прогудел ему вслед отчим.
— У-у… — в тон отчиму загудел внутренний голос, напомнив о себе впервые за долгое время.
— Да идите вы оба! — огрызнулся Раздолбай и закрылся у себя в комнате.
Мамины всхлипывания рвали ему сердце, но он не знал, как себя вести. Несамостоятельность бесила его. Сергей мог свободно продать любую вещь из своего дома, хоть видеомагнитофон, а ему закатили скандал за продажу детской игрушки, пылившейся несколько лет под шкафом. И зачем было второй раз называть Диану шалавой? Жить с родителями под одной крышей становилось с каждым днем неудобнее, словно повсюду возникали невидимые углы.
— Взять ключи от «той квартиры» и съехать! Деньги зарабатываю, проживу, — подумал Раздолбай, но тут же вспомнил, что двухкассетник считается домашней собственностью, а не его личной, и чуть не завыл от бессилия — он был зависим даже в своем «независимом бизнесе».
Предновогоднее настроение в доме было испорчено. С отъездом в Ригу родители смирились, про ссору не вспоминали, но односложные реплики, которыми они стали общаться с Раздолбаем, сделали его жизнь неуютной, словно из члена семьи он превратился в соседа. Ради примирения он был готов извиниться, только не понимал за что — за проданную игрушку, за отъезд на Новый год, за то, что у него появилась девушка?
— Что вы с мамой такие хмурые ходите, совсем даже не говорите со мной? — спросил он отчима на третий день, не забыв принять кроткий вид.
— А что ты дюдюську-бебяську включаешь, губки выпячиваешь? Сам не понимаешь, что ли?
— Не понимаю.
Дядя Володя прикрыл дверь, чтобы мама ничего не слышала, и тихо заговорил:
— Пойми, мать ревнует. Это естественно, так должно быть. Потом это пройдет, а сейчас она сама не понимает, что с ней. Ты уже лоб здоровый, должен к матери относиться, как к дочери. Не спорить — мудовую самостоятельность доказывать, а думать, как ее лишний раз не задеть.
— Она первая начала.
— А ты не сдачи давать должен, а говорить себе — вот такая у меня мама-дочка, я ее люблю, что мне ей сказать такое, чтобы сердце ей согреть, а не ранить. Понял?
— Попробую.
Подходящих слов Раздолбай не нашел.
— Ну, давай, подскажи что-нибудь, где ты там? — обратился он к внутреннему голосу.
Ответа не было.
«Как же я входил в это состояние, что мог сам с собой спорить и правильные вещи подсказывать? — недоумевал Раздолбай. — Полезный был «глюк», куда он пропал?»
— Сам послал меня вместе с отчимом и спрашиваешь куда? — отозвался голос.
— Ладно, прости, больше не буду. Подскажи что-нибудь.
— Разбирайся сам.
— Бог, эй! Господи!
Тишина.
«Ну и разберусь. Отчим все толково сказал, справлюсь без голосов, — подумал Раздолбай и отправился мириться с мамой.
— Мам, дорога все равно была сломанная. Я ее продал людям, которые починить могут, а сыну, когда родится, куплю потом новую, — выпалил он скороговоркой, едва переступив порог кухни.
— Ты сначала зарабатывать сам начни, покупатель. Копейки в дом не принес, а из дома вещь вынес, — ответила мама обличительным тоном.
— Да я… Раз так… Сейчас, подожди! — задохнулся он и бросился к себе.
Выхватив из тайника под матрасом хрустящую пятидесятирублевку, он вернулся к маме и звонко хлопнул купюрой об стол.
— На тебе!
— Что это? Где ты взял?
— У меня свой бизнес.
Мама села на стул, словно у нее размягчились ноги.
— Ты что, спекулянт?
— Спекулянты муку в войну продают. Я людям пишу музыку.
Мама схватилась за голову, и Раздолбай с удивлением узнал, что это не просто поговорка, а реальный жест смятения и отчаяния.
— Ты идиот конченый! — заголосила она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Если об этих делах узнают, тебя из комсомола выкинут! «Суриковка» — идеологический ВУЗ. Вылетишь из ВЛКСМ, потом из института, с волчьим билетом пойдешь по жизни. Хочешь судьбу и себе и нам испортить? Дядя Володя — директор государственного издательства. Ему надо, чтобы говорили: «У директора партпечати приемный сын — спекулянт?»
— Мам, что ты сгущаешь?
— Забери деньги, завтра же верни всем людям, у кого брал! Я знала, что добра не будет от этой музыки. Где эти кассеты? Сейчас заберу все, выброшу.
Мама поднялась со стула. Раздолбай метнулся наперерез, вихрем пролетел по коридору в свою комнату и закрылся.
Когда в доме появился двухкассетник, мама стала бояться, что «воры вынесут технику», и сама вызвала мастера, чтобы тот врезал замок в дверь комнаты. Этим замком Раздолбай с радостью пользовался ночью, чтобы покурить в форточку, а теперь возможность запереться спасала его сокровища.
— Открой немедленно, слышишь! — кричала мама. — Как ты смеешь запирать дверь в общем доме? Пусти сейчас же!
Ощущая себя разведчиком, который разбирает и прячет радиостанцию, когда в дверь ломятся войска СС, Раздолбай сгребал кассеты с полки, укладывал их в чемодан и забрасывал сверху трусами, носками и майками.
«Офигительно помирился! — думал он. — Сделаю Диане сюрприз и начну откладывать на собственный двухкассетник. Надо отсюда сваливать!»
Кассеты удалось отстоять. Когда мама остыла, Раздолбай, словно пичуга, уводящая людей от гнезда с птенцами, наплел ей, что знакомит людей, которые хотят записать музыку, с теми, у кого эта музыка есть, а сам никому ничего не пишет и деньги ни с кого не требует.
