Отдай мою посадочную ногу - Лукин Евгений (онлайн книга без TXT) 📗
– Знаешь, Минька… – помолчав, сказала мать. – Не надо вам завтра никуда идти. Подумала я, подумала… Возьму я Гришу квартирантом. Всё равно комната пустует.
Я уронил окурок, неудачно поднял его, обжёгся и, повертев в пальцах, бросил в печку. Нет, такого поворота я не ожидал.
– Вежливый, уважительный… – задумчиво продолжала мать. Потом очнулась и посмотрела на меня строго. – Дать бы тебе по затылку, – сказала она, – чтобы голову матери не морочил! Какая его жена из дому выгнала? Он и не женат вовсе. Тоже вроде тебя.
Глава 5
Во дворе шевелили ветками бело-розовые яблони, а я сидел у окна и без удовольствия наблюдал, как Мухтар командует Гришей.
Хитрая псина с низким горловым клокотанием вылезла из будки, и Гриша послушно остановился. Взрыкивая для острастки, Мухтар медленно обошёл вокруг замершего квартиранта и лишь после этого разрешил следовать дальше. Потом, как бы усомнясь в чём-то, снова скомандовал остановиться и придирчиво обследовал Гришины ноги, словно проверяя, по форме ли тот обут. Убедившись, что с обувью (галоши на босу ногу) всё в порядке, не спеша прошествовал к будке и улёгся на подстилку, высоко держа кудлатую голову и строго посматривая, как Гриша с величайшим почтением перегружает содержимое ведёрка в миску.
И такую вот комедию они ломали перед моим окном каждый день, причём ужасно были друг другом довольны. Так и подмывало выйти во двор, ангелочку Грише дать по шее, а наглецу Мухтару отвесить пинка, чтобы знал своё место в природе, псина.
Дождавшись возвращения Гриши, я зловеще спросил его:
– А чему ты всё время радуешься?
Действительно, стоило Грише чуть отдохнуть, лицо его немедленно украшалось тихой счастливой улыбкой. Как сейчас.
На секунду Гриша задумался, потом поднял на меня серьёзные глаза и произнёс негромко:
– Свободе.
– Какой свободе, Гриша? Ты же за калитку не выходишь!
– Выхожу, – быстро возразил он.
– Если мать за хлебом пошлёт, – сказал я. – Слушай, чего ты вообще хочешь?
Гриша растерялся.
– Вот… Мухтара покормил… – как всегда, невпопад ответил он.
– Молодец, – сказал я. – Мухтара покормил, картошку почистил, из окошка во двор поглядел… Устроил сам себе заключение строгого режима и говоришь о какой-то свободе!
– Я объясню, – сказал Гриша. – Можно?
– Валяй, – хмуро разрешил я.
Глаза б мои на него не глядели! Дома – Гриша, на работе – Гриша. И мать, главное, взяла в привычку чуть что в пример мне его ставить: и домосед он, и не грубит никогда, и что попросишь – всё сделает…
– Скажи, пожалуйста, – начал Гриша, – есть такое наказание, чтобы человека лишали возможности двигаться?
– Нет такого наказания, – сердито сказал я. – Это только в сумасшедших домах смирительные рубашки надевают. На буйных.
– Ну вот, – обрадовался Гриша. – Представь: человека поместили в камеру и надели на него такую рубашку. Год он лежал без движения, представляешь?
– Не представляю, – сказал я. – У него за год все мышцы отомрут.
– Ну пусть не год! Пусть меньше!.. А потом сняли с него рубашку. И вот он может пройти по камере, может встать, сесть, выглянуть в окно… Он свободен, понимаешь?
– В камере? – уточнил я.
– В камере! – подтвердил Гриша. – Ему достаточно этой свободы!..
И такие вот разговоры – каждый день.
Привязался однажды: можно ли найти человека, если известны паспортные данные? Я ответил: можно – через горсправку. А если не знаешь, в каком он городе живёт? Ну, тут уж я задумался. Не перебирать же, в самом деле, все города по очереди – так и жизни не хватит.
– А кого ты искать собрался, Гриша?
– Я?.. Никого… Я – так… из любопытства…
Да о чём говорить – одна та история с «Витязем» чего стоит!.. Рассказал Сталевару – тот вылупил на меня совиные свои глаза и радостно предположил: «Так они ж это… коктейли-то, видать, на сырой воде разводят… А Гриньке, стало быть, только кипяченую можно. Вот он и окосел…» Но шутки шутками, а Гриша-то ведь и впрямь трезвенником оказался! То есть вообще ни-ни. Ни капли…
Хотя была однажды ложная тревога. Я сидел в кухне на своей скамеечке и курил в печку, а Гриша с матерью разговаривали в большой комнате. Что-то мне в их беседе показалось странным. Мать молчала, говорил один Гриша. Я вслушался.
– …а жители той планеты, – печально излагал наш особо опасный квартирант, – понятия об этом не имели. Вообще считалось, что это варварская, зашедшая в тупик цивилизация…
И что самое удивительное – вязальные спицы в руках матери постукивали мерно, спокойно, словно речь шла о чём-то самом обыкновенном.
– …он знал, что на этой планете ему не выжить, да он и не хотел… Собственно, это был даже не побег, а скорее форма самоубийства…
Я швырнул окурок в печку и направился в большую комнату. Гриша сидел напротив матери и сматывал шерсть в клубок. Глаза – ясные, голос – ровный.
– О чём это вы тут разговариваете?
– А это мне Гришенька фантазию рассказывает, – с добрым вздохом отвечала мать. – В книжке прочёл…
Вечером, дождавшись, когда Григорий ляжет спать, я снова подошёл к матери.
– Слушай, мать… Я, конечно, понимаю: квартирант у нас хороший, лучше не бывает… Но скажи мне честно, мать: тебя в нём ничего не беспокоит?
Она отложила вязанье, сняла очки и долго молчала.
– Ну, странный он, конечно… – нехотя согласилась она. – Но ведь в детдоме рос – без матери, без отца…
– Детдом – ладно, – сказал я. – А вот насчёт других планет – это он как? Часто?
– Да пусть его… – мягко сказала она.
Глава 6
– А что это нашего квартиранта не видать?
Швейная машинка ответила мне длинной яростной речью, мать же ограничилась тем, что оделила меня сердитым взглядом искоса.
– Не понял, – уже тревожась, сказал я. – Где Гриша?
За окнами было черным-черно. Часы на серванте показывали половину двенадцатого.
– Да не стучи ты, мать, своей машинкой! Он что, не приходил ещё?
– Почему… – сухо и не сразу ответила она. – Приходил. Потом снова ушёл. Да он уж третий вечер так…
– Третий вечер? – изумился я. – Гриша? Вот не знал…
– Откуда ж тебе знать? – вспылила она. – Ты сам-то в последнее время дома вечерами бываешь?
Я смущённо почесал в затылке и, прихватив сигареты, вышел из дому.
Наш переулок, опылённый светом жёлтеньких безмозглых лампочек на далеко разнесённых друг от друга столбах, был весь розово-бел от цветущих деревьев. Я постоял, прислушиваясь.
Минуты две было тихо. И вдруг где-то возле новостройки взвыли собаки. Лай начал приближаться, откочевал вправо, причём из него всё явственней проступали выкрики и топот бегущих ног.
– Что-то слышится родное… – озадаченно пробормотал я.
В частном секторе теперь было шумно, и ядро этого шума катилось прямиком ко мне. Первым из-за угла выскочил высокий широкоплечий парень и припустился наискосок к нашей калитке. Увидев огонёк моей сигареты, шарахнулся и принял оборонительную позу.
– А ну быстро в дом! – негромко скомандовал я. – Быстро в дом, я сказал. Без тебя разберёмся…
И растерянный Гриша Прахов молча скользнул мимо меня во двор. Навстречу ему, угрожающе клокоча горлом, двинулся спущенный на ночь с цепи Мухтар, но Гриша был настолько взволнован, что просто перешагнул через пса и заторопился по кирпичной дорожке к дому. Ошарашенный таким пренебрежением, Мухтар сел на хвост и, до отказа вывернув голову, уставился вслед. Я прикрыл калитку.
Тут из-за угла выскочили ещё двое. Точно так же метнулись на огонёк моей сигареты, а потом с ними произошло то же, что и с Гришей, – только узнали они меня быстрее и шарахнулись не так далеко.
– Да это же Минька! – растерянно сказал тот, что повыше. Зовут Славкой, фамилии не знаю, живёт в Нижнем поселке.
А кто второй? Второму фонарь светил в спину, лица не разглядишь. Выдал оскал – широкий, наглый, в тридцать два зуба… Бехтерь.
