Тень мальчика - Вальгрен Карл-Йоганн (читать книги без TXT, FB2) 📗
Обычный посылочный конверт, мягкий, из толстой, подбитой поролоном бумаги. Она расстелила на столе квадратный кусок холста, что-то вроде полотенца или большой салфетки, примерно восемьдесят на восемьдесят. Два цвета: охряно-красный и черный. В середине вышит примитивистский рисунок: две скрещенных стрелы в рамке из осколков зеркала. А вне рамки, справа от стрел, вышитая грубым крестом фигура человека на коленях. В самом низу наклеены или пришиты две вырезанные из холста буквы: М. К.
– Инициалы?
– Вы меня спрашиваете? И еще вот это.
Из пакета появилось еще одно полотенце, только поменьше. Вышив ка изображала человека в окружении лижущих его ноги собак.
– Не знаю, имеет ли все это какое-то отношение к делу… Но довольно загадочно.
– Вы показали это полиции?
– Нет. Не показала. Они же никого не подозревают. Извините…
Она поднялась и пошла к туалету. Катц постарался вспомнить времена, когда он учился в школе военных переводчиков. Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. Verba arma nostra. Наше оружие – слово. Так звучал их девиз. Так оно и было. Их вооружали словом. Тогда это был русский, немыслимое количество слов, идиом, их надо было зазубривать, запоминать примеры применения и каждую пятницу сдавать зачет. За десять месяцев они прошли трехлетний университетский курс. Катц прекрасно помнил бесконечные часы в лингофонных классах, труднейшие уроки этологии и психологии русского человека – считалось, что военному переводчику, особенно в кризисной ситуации, эти знания необходимы. Они получили специальное следовательское образование, ЛСС, как это называлось на военном жаргоне, – личностный сбор сведений. Нечеловечески тяжелые учения на Готланде – дайвинг, атакующий дайвинг, разведывательный дайвинг, модели поведения…
Ему запомнился учебный фильм про инсценировку утопления, или пытку водой, опять же на военном жаргоне.
Совершенно невероятно, подумал он, невероятно и необъяснимо, что никто тогда не возмутился, хотя их, по сути, обучали искусству пыток. В фильме некий шведский поручик спокойно и неторопливо завязал полотенце на лице человека с запрокинутой головой, намертво привязанного к больничной койке. Потом он стал лить на полотенце воду из лейки. Реакция наступила немедленно – человек задергался, закашлял, начались судорожные рвотные схватки. Испытуемый, объяснил поручик, повернувшись к камере, испытуемый уверен, что его топят – он вдыхает воду. «При этом методе никаких физических повреждений не возникает, – спокойно звучал его голос, – но инсценировка утопления воспринимается как крайнее, практически невыносимое испытание. К тому же в шведском законодательстве метод не упоминается и не квалифицируется как преступление. Его разве что можно подвести под статью „незаконное принуждение”…»
Но более всего Катца удивляло, каким образом он, типичный представитель уличной шпаны, вообще попал в эту компанию. Единственный студент не из так называемой хорошей семьи. Хорошей – понимай богатой. Вернее, очень богатой. Он там был чужаком, но его приняли. Мало сказать – приняли. Отобрали.
Он посмотрел на дверь туалета. Ангела не появлялась.
А Джоель… что ж, Джоель тоже был в своем роде чужаком, хотя по иной причине. На нем лежала печать семейной трагедии. Его родители, как и родители Катца, погибли, когда он только-только вошел в подростковый возраст. Заперлись в гараже и включили двигатель. В их семейной усадьбе в Сёрмланде. После этого Джоель жил с дедом, Густавом Клингбергом, основателем знаменитой «Клингберг Алюминиум», седовласым патриархом, железной рукой управлявшим созданной им империей. Густав умер примерно через год после их дембеля, Катц читал некролог в газете.
Но самая главная трагедия случилась еще раньше. Его старший брат в начале семидесятых бесследно исчез – событие, которое и привело родителей через десять лет к двойному самоубийству.
Эта боль, судя по всему, преследовала Джоеля постоянно. Боль и мучительное чувство вины, хотя никакой его вины в случившемся не было. Он был всего на несколько лет старше Данни, но держался как старик. Наверное, страдал, что именно он остался в живых, его очевидно преследовал комплекс вины, и, чтобы избавиться от этого комплекса, Джоель с головой уходил в занятия: теория, практика, непостижимая русская грамматика, гигантские словари.
Что случилось, он рассказал Данни лишь однажды, и то очень коротко. Его брата похитила неизвестная женщина в стокгольмском метро, и с тех пор никто его не видел. Дня не проходит, сказал Джоель, чтобы я не спрашивал себя, что могло произойти, кто стоял за этим похищением – сумасшедший одиночка или какая-то группа шантажистов. Но, насколько ему было известно, никто и никогда не обращался с требованием выкупа… Может быть, какие-то извращенцы, педофилы…
Исчезнувший мальчик оставил после себя огромную мрачную тень. Подумай сам, Данни, сказал Джоель, – тело исчезло, а тень осталась.
Ангела вернулась из туалета, и Данни сразу увидел: она плакала. Села за стол, старательно отводя глаза.
– Я очень, очень прошу вас попытаться узнать, что с ним случилось, – сказала она, изо всех сил стараясь держать себя в руках; фраза прозвучала бы сухо, если бы не невольный повтор: «очень, очень». – Я хорошо заплачу. Может, мы с Джоелем когда-либо и испытывали в чем-то недостаток, но только не в деньгах.
Она полезла в сумочку и вытащила ручку. И Данни сразу вспомнил, как пятнадцать лет назад, когда ему было совсем худо, он написал Клингбергу письмо – просил денег. Письмо попрошайки. Клингберг так и не ответил. А может, письмо не дошло.
– Найти исчезнувшего человека очень трудно. Особенно трудно, когда он не хочет, чтобы его нашли.
– Я всего лишь прошу попытаться.
– Даже не знаю, с чего начать. Совсем не моя область.
– Но вы же работали в разведке…
– Это вам Джоель сказал?
– Он говорил, военное руководство устроило вас на работу в посольстве.
– Это было давно… я военный переводчик и программист. Ничего особенного. Я и сейчас работаю как переводчик. Перевести документ, статью… все что угодно – для тех, кто готов за это платить. Я никакой не секретный агент. И тем более не частный детектив.
Но она знала или почувствовала то, о чем он говорить не хотел. Ему очень нужны деньги.
– Если бы пропала я, Джоель наверняка бы захотел, чтобы за поиски взялись именно вы. – Она вяло улыбнулась. – Мне нужны ваши реквизиты. Банковский счет. Электронный адрес. Телефоны – мобильный и домашний. Мы должны все время быть на связи.
Катц достал из внутреннего кармана пиджака визитку – там были все его данные. И только когда передавал ей карточку, заметил, что на обратной стороне нарисованы сердце и цветок. Он сам их и намалевал – размышлял о чем-то и по привычке водил ручкой по первой попавшейся бумажке. Почему-то ему стало неудобно.
Катца кормило его идеальное чувство языка. Перевести на понятный шведский язык сложный документ, не потеряв при этом ни крохи смысла, заметить скрытые иной раз иносказания и оговорки – этого требовали его работодатели, которым документы были нужны для каких-то высших целей. Военные и международные аналитики, предприятия, поставившие целью удерживать ведущие позиции в отрасли и не спускавшие глаз с конкурентов. Иногда приходилось выполнять чисто технические переводы, требовавшие идеальной точности. Незаметная, часто скучная работа. Час за часом перед компьютером. Час за часом – поиски в словарях, в Google… заметки, ссылки, иногда отложенные на потом, не записанные в надежде на хорошую память и сидящие в мозгу, как гвозди: не забыть бы.
До этого он работал в охранной фирме с шикарным названием: Capitol Security Group, в Сольне. Основатель фирмы, Рикард Юлин, пригласил Данни десять лет назад, и Данни тогда только начинал выкарабкиваться из очередного наркотического омута. Впрочем, знакомы они были давно: в начале девяностых Катц и Юлин вместе работали в консульском отделе посольства в Петербурге.
