Неизвестный маршрут - Бушков Александр Александрович (мир книг .txt, .fb2) 📗
– Пережить-то переживу, но скучно будет без тебя, подруга.
– Ты меня не хорони пока что, здоровила, – сказала Марина жизнерадостно. – И не рыдай заранее. Я такая беспокойная, что в случае чего и с того света заявлюсь потолковать с тобой на правильном базаре...
– Так это ж выйдет только половина радости. Призрака ведь не трахнешь, как ни прилаживайся.
– Ох, далась я тебе... – сказала она с наигранной досадой. – Ну что во мне такого, в выдре корявой?
– Не прибедняйся, подруга, я тебя умоляю! У меня на тебя такой торчок...
Выгорит, подумала Марина удовлетворенно. Тут и гадать нечего...
Встала, потянулась, отошла в угол, к широкому дивану, темно-вишневому, как и прочая мебель. Небрежным движением содрала через голову пропотевшую майку, оставшись в одних синих шортах, села, разбросала руки по спинке дивана, откинула голову, зажмурилась и протянула:
– Устала, как собака...
Сквозь прищуренные глаза наблюдала за собеседником – и, конечно, видела именно ту реакцию, на какую рассчитывала: ну да, глазыньки полезли из орбит...
– Эй, эй! – окликнул Степан. – Кончай борзеть, подруга! Я не картонный, чтобы передо мной так выставляться! Чего издеваться-то?
– А что тут такого? – отозвалась она томным, бархатным голоском. – Ничего особенного с точки знания неоэтики, всего-навсего одна особа в присутствии другой от потной майки избавилась, чтобы телу было удобнее...
– Иди ты!
Марина наставительно сказала:
– Такие вещи следует воспринимать спокойно, с пониманием мотиваций другой особы и уважая ее права на ненарушающие законов поступки...
– Да чтоб тебя, подруга! Не дразни!
Она откликнулась нейтральным тоном:
– А что, если я решила, наконец, с тобой трахнуться, рожа твоя недогадливая?
Такой реакции даже она не ожидала. Степан одним движением оказался рядом и навис над ней, упираясь широкими ладонями в спинку дивана. В голосе у него звучала нешуточная надежда:
– Эй, подруга, не шутишь?
Рыбка не просто клевала – заглатывала крючок до самых печенок. Все так же щурясь, Марина ангельским голоском протянула:
– Старина, а ты не слышал, что в этом мире чистогана и наживы за все надо платить? Не могли до тебя не дойти такие слухи...
– Что ты хочешь?
– Сущие пустяки! Мне надо пошарить в файлах. Как ты, может быть, догадываешься, исключительно в тех, куда мне вовсе не полагается совать нос, – она открыла глаза, фыркнула: – Ну что, верзила, слабо? Не бойся, я не шпионка, у меня просто свои игры, и я не люблю, когда начальство со мной играет втемную. Ну, мы договорились, или мне уйти?
– Ты серьезно?
– Абсолютно, – сказала она, откинувшись так, чтобы обнаженная грудь вздымалась еще более вызывающе. – Пообещай, что дашь полазить по файлам – и можешь содрать с меня шорты.
– А если пообещаю и обману?
– Я тебе тогда хребет сломаю, – серьезно сказала она, вновь зажмурившись. – Веришь?
– Верю, – отозвался Степан столь же серьезно. – Заметано, подруга! Ну, какая из тебя, на хрен, шпионка...
Она почувствовала, как с нее бесцеремонно сдирают шорты. Ради преобразования ситуации из примитивной сделки в почти настоящее любовное свидание, громко застонала так, чтобы вышибать у особи мужского пола последние остатки здравого смысла. И удовлетворенно ухмыльнулась про себя, пока Степан поудобнее устраивал ее на диване и нетерпеливо раздвигал ноги сильными пальцами. Шепотом предупредила:
– Поаккуратнее, не свинью в хлеву имеешь...
– О чем базар, подруга, – задыхающимся шепотом заверил Степан. – Я не насильник из дикого леса, не лопухом подтираюсь, университетов кончал до хрена...
Широкие ладони умело и неторопливо заскользили по ее телу под мелодичное свиристенье самых умных и засекреченных на свете компьютеров. Суперсовременная техника, которой была набита комната, вошла в решительное противоречие с той отборной похабщиной, которую Степан шептал Марине на ухо. И от этого сочетания она понемногу начала испытывать неподдельное возбуждение, распростертая под мускулистым телом, и подставила грудь легким торопливым укусам. Вздыбленная плоть вошла в нее медленно и ловко, и Марина застонала уже без притворства, елозя затылком по мягкой коже дивана. Мощные толчки вминали ее в диван так, что перехватывало дыхание, и Марина отключилась пока что от всех забот, купаясь в первобытном наслаждении.
Ее лучший друг в этом засекреченном заведении стремился использовать удачный случай на всю катушку. И Марина, освободившись от нешуточной мужской тяжести, долго держала во рту член, то и дело стремившийся проникнуть до самой глотки, а потом еще дольше стояла, перегнувшись через низкую спинку дивана, раскачиваясь, как взбесившийся маятник, пока Степан ожесточенно трудился, накрепко зажав ее груди широкими ладонями, то насаживая на штырь до самого корня, то выдергивая и медленно вводя так, что девушка яростно стонала от наслаждения и царапала ногтями темно-вишневую кожу. Два дикаря ритмично содрогались посреди полного набора суперсовременных компьютеров, подбадривая друг друга оханьем и чуть ли не рычанием – как далекие предки сто тысяч лет назад, без дурацкой изощренности поз и ухваток.
Кончали одновременно. Марина почувствовала, как ее медленно покидает обмякающая плоть. И обвисла на спинке дивана, навалившись на нее животом, с подкашивающимися ногами. Какое-то время приходила в себя, тихо постанывая от удовольствия. Ощущая нешуточную слабость в коленках, медленно натянула шорты и майку, плюхнулась на диван, помотала головой:
– Ну, у тебя и агрегат, раньше бы знать...
– А ты, подруга, ломалась, – фыркнул Степан за ее спиной, уже совсем лениво поглаживая ее грудь. – Всегда к твоим услугам, если что, только свистни...
– Считай, что свистнула. В том смысле, что пора тебе исполнять свою часть уговора.
– Нет в тебе ни лирики, ни романтики, сестренка, – печально заметил Степан, усаживаясь за стол. – Отмочила бы нечто лирическое...
– Не плети глупостей, – фыркнула Марина, придвигая стул и устраиваясь рядом. – Мы с тобой дикари и варвары, какие тут могут быть лирика с романтикой?
– Тоже верно... С чего начнем?
– С совершенно легальных вещей, – чуть подумав, сказала она. – С того пакета информации, что мне полагается перед заданием. А потом будет видно...
– Будешь смотреть?
– Ага. В ускоренном темпе. Потом скачаешь на диск.
– Вот спасибо, а то я сам бы ни за что не догадался!.. Так, что у нас тут... Описание региона...
– Это пропусти. Потом сама посмотрю. В принципе, такую ерунду можно пробежать глазами в последний момент, в самолете. Территория, флаг, герб, портрет обезьянского президента... Там таких обезьянских заповедников штук десять.
– Подруга, что-то ты сурова к своей бывшей малой родине...
Марина приблизила к нему лицо, сузила синие отчаянные глаза:
– Интересно было бы посмотреть, какие чувства ты испытывал бы к бывшей малой родине, если бы тебе пришлось в десять лет с компашкой таких же сопляков бегать по развалинам! Крыс ловить на жареху, от пуль уворачиваться!.. И все потому, что твои земляки окончательно охренели и начали разваливать все то, что раньше не успели... Ладно, это как раз и есть лирика и романтика, которой следует избегать по причине ее полной бесполезности для нормальной человеческой жизни. Дай мне лучше все отчеты Тимофея Сабашникова, какие только существуют. Если достаточно моего доступа – отлично. Если не хватит – вгрызайся, ты же можешь...
Она сосредоточенно склонилась к экрану, глаза сузились еще больше, вбирая тексты целыми страницами. Марина сама представления не имела, что ищет, на что рассчитывает наткнуться. Она просто-напросто полагалась на дикарскую интуицию, способную в нужный миг подать сигнал тревоги.
Но что-то пока не выходило. Мелькавшие перед ее глазами тексты и фотографии складывались в стандартный, умело исполненный отчет, не таивший ни особых сенсаций, ни жутких тайн. Подобное что ни день встречалось на всех континентах. Внешне респектабельные политики из банановых, нефтяных, угольных и медных республик – цивилизованный фасад и грязная изнанка, партии наркотиков и коррупция вокруг выгодных контрактов, убийства и предосудительные развлечения, тайное мельтешение доброй дюжины разведок, рутинный компромат и банальные секреты... Менялись только имена. Суть оставалась прежней. Добросовестная иллюстрация к истории человечества, написанной пессимистом, полагающим, что человек в первую очередь – скопище всех мыслимых грехов.
