Трибунал для Валенсии - Абдуллаев Чингиз Акифович (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
— Дурацкая затея, — пробормотал Вадим.
— А мне интересно, — с вызовом заявила его жена.
— Давайте начинать, — предложил Олег. — Кто первый?
Все умолкли, глядя друг на друга.
Глава третья
Дронго с интересом наблюдал за этой сценой. Похоже, молодые люди не поняли, что собрались поиграть с огнем. Ведь знание о человеческих грехах и слабостях ничего положительного никому не дает и лишь заставляет очередной раз задуматься о человеческом несовершенстве. Не случайно так священна тайна исповеди. Но священникам легче, чем обычным людям, они верят в Бога и в этом черпают силы. Дронго даже почувствовал, что ему хочется остановить молодых людей, готовых к такому необычному конкурсу. Но верх, как всегда, взяла давно выработанная привычка не вмешиваться в чужие дела. Это во-первых. А во-вторых, от намерения вступить с ними в разговор удержала элементарная неловкость. Кто-то наверняка запомнил его в баре и теперь сразу поймет, что он слышал все их разговоры и споры. Он поднял бокал и попробовал вино на вкус.
Рядом со сдвинутыми столами находился еще один небольшой столик, за которым обедал в одиночестве невысокий мужчина с круглой как шар головой и немного смешными, старомодными усиками. Когда ему принесли первое блюдо, Дронго заметил, как он радостно и энергично закивал головой. Очевидно, получал удовольствие от самого процесса поглощения пищи.
— Так кто начнет? — повторил Олег, оглядывая приятелей. — Или вы храбрые только тогда, когда нужно языками трепать?
Мужчины смотрели друг на друга.
— Ты предложил, ты и начинай, — обратился Аркадий к Тиграну.
Тот пожал плечами, улыбнулся и сказал:
— Пожалуйста. Самый лучший поступок в жизни я совершил в десять лет, когда поцеловал на спор девочку из своего класса. А самый худший… — он задумался, глядя на сидящую рядом с ним Еву, — самый худший случился два дня назад, когда я случайно раздавил бабочку.
— Не случайно, — перебила его Ева, — а нарочно. Я тебя предупреждала, чтобы ты был осторожен. А ты бросил туда свои брюки, накрыл бабочку и сломал ей крыло.
— Вот ты всегда так — не веришь в мои лучшие чувства, — заметил Тигран.
— Хватит, — остановил его Олег, — это глупо. Если мы начнем вспоминать свои школьные приключения и сломанные крылья бабочек, то вся эта затея изначально никому не интересна. Не хотите говорить откровенно, так и скажите.
Было заметно, что он привык руководить.
— Господин Базуров в своем репертуаре, — весело заметил Тигран. — А почему ты решил, что я шучу? Может, смерть бабочки — это вселенская трагедия, а тот поцелуй в школе — мое самое приятное воспоминание?
— Олег прав, — вмешалась Нина, — почему ты все время шутишь, Тигран? Если не хочешь серьезно разговаривать, нечего было вспоминать про этот трибунал.
— Вот именно, — поддержала ее Алла, — Тигран все старается превратить в смешное.
— Ну вот, на меня напали сразу все женщины, — поднял обе руки Тигран. — Хорошо хоть Лена молчит, иначе не знаю, что бы я делал. Спасибо тебе, Лена, за поддержку.
— На здоровье, — усмехнулась она. — Я ждала, что ты расскажешь о своих грехах, потому и молчу. А свои заслуги ты все равно нам распишешь лучше всех.
— И ты, Брут… — вновь не удержался от улыбки Тигран. — Все против меня.
— Давайте я начну, — неожиданно предложил Вадим.
Снова наступило молчание. Официанты принесли очередные блюда, разлили всем вино. И лишь когда они удалились, Аркадий спросил у Вадима:
— Ты хочешь начать первым?
— Хочу, — подтвердил тот.
И все поняли, что он намерен говорить серьезно.
— Самый лучший поступок в жизни я совершил во время распределения в институте, — задумчиво произнес Вадим, — на пятом курсе. Тогда еще было распределение и мы ждали в коридоре, когда нас позовут, чтобы объявить, кого куда направляют. Последний год Советской власти — девяносто первый. Мне тогда было двадцать два. Я, как и все, знал, что первых троих выпускников оставят в Москве для работы на новом полиграфическом комбинате. Это были престижные места, и нам заранее объявили, что туда попадут только трое. И всем было известно, кто именно останется в Москве, получив назначение на этот комбинат, — круглые отличники. А четвертой следом за нами шла Римма Хохрякова. Она сейчас живет в Америке, уехала туда вместе с мужем пять лет назад. А тогда встречалась с одним из наших сокурсников и к распределению была уже на пятом месяце беременности. У нее в дипломе была одна четверка. По истории КПСС. Ей ее поставила строгая дама, старая дева, которая считала появление в аудитории беременной студентки, к тому же незамужней, аморальным поведением. В общем, все знали, что Хохрякова училась даже лучше остальных, но вот так оказалась в списке лишь четвертой.
Тогда мы трое договорились, что откажемся от своих мест на новом комбинате в ее пользу. Но сначала перед комиссией предстал Абрамов и не отказался. Затем пошел Важейкин и тоже подписал предложенное направление. Я был третьим по алфавиту из лучших выпускников того года. И должен признаться, положение у меня было достаточно сложное: у меня болела мама, а на новом комбинате должны были платить хорошую зарплату. И все-таки в последний момент я решил отказаться. Объявил комиссии, что хочу поехать в Тулу на другой полиграфический комбинат. Они меня долго отговаривали. Но я твердо стоял на своем. И Хохрякова попала на мое место…
— Ну и дурак, — не выдержал Тигран, — не нужно было отказываться. Твоя сокурсница давно загорает в Америке, а ты так и не стал настоящим полиграфистом.
— Не стал, — согласился Вадим, — три года я ездил в Тулу, и в конце концов это надоело. К тому времени распался Советский Союз, я ушел в кооператив, который выпускал кожаные куртки, и с тех пор забросил свою профессию. Вот только недавно пришел в нашу фирму, где мы сотрудничаем с Аркадием.
— Сейчас полиграфисты самые богатые люди, — мрачно заметил Олег. — Слушай, а это не тот Важейкин, который возглавляет издательство «Арго»?
— Тот самый. Петя Важейкин, — кивнул, невесело усмехнувшись, Вадим. — Он сейчас известный человек.
— Ну и для чего ты это устроил? — полюбопытствовал Тигран. — Глупый поступок молодого романтика. Она все равно не сделала нормальной карьеры, уехала в Америку, а ты лишился перспективной работы, оставил больную маму, отправился гробить себя в Тулу. Глупо… Ребенок хоть был от тебя?
— Иди ты… — обиделся Вадим.
— Ну она вышла замуж за отца своего ребенка? — поинтересовался Аркадий.
— Нет, — ответил Вадим. — Она вышла замуж совсем за другого человека.
Лена уронила ложку.
— Почему ты никогда мне этого не рассказывал? — потребовала она ответа.
— Не придавал этому значения, — буркнул Вадим, — а сейчас вдруг вспомнил. Тигран слишком часто обзывает меня «полиграфистом». Вот я и вспомнил.
— Опять я виноват, — усмехнулся Тигран.
Дронго обратил внимание, что незнакомец за маленьким столиком тоже прислушивается к разговору соседей. Возможно, этот человек понимал русский язык.
— Это неинтересно, — заявила Алла. — Каждый из вас сейчас начнет расписывать, какой он порядочный и честный, а еще при этом привирать. За честность не судят, и хорошие поступки трибунал не обсуждает. Это неправильно. Давайте сделаем по-другому. Пусть каждый расскажет о самом гадком поступке в своей жизни. Только очень честно. И без глупых шуток. А мы вынесем приговор. Вот это будет логично.
— Верно, — поддержала ее Нина, — только не обманывайте. Пусть Вадим первым и расскажет о самом плохом своем поступке. Если уж начал, пусть продолжает…
— Давай, Вадим, — подзадорил его Тигран. — Мы ждем от такого благородного романтика признания о его моральном падении. Не стесняйся!
Вадим взглянул на него. Поднял бокал вина, залпом его выпил. Помолчал и начал рассказ:
— В девяносто восьмом в нашем кооперативе мы потеряли полмиллиона долларов. И все банки отказались иметь с нами дело. Вы же помните, какая тогда сложилась ситуация. — Он повертел в руках пустой бокал. — Я встретился со знакомым банкиром, и он мне честно сказал, что никто нам не даст ни копейки. Такое было глупое время. Рынок тогда завалили турецким и китайским ширпотребом, который был в десять раз дешевле нашего. В общем, я понял, что дело нужно закрывать. Я ничего не сказал ребятам, моим компаньонам, но потихоньку начал готовиться. Все понемногу распродавал, превращал деньги в доллары — тогда это было надежнее всего. Одним словом, действовал тайком от ребят. И когда в августе девяносто восьмого случился дефолт, я почти ничего не потерял. У меня все деньги находились в долларах, а ребята держали свои счета в рублях. И контракты они заключали в рублях. Верили нашему правительству, которое держало курс шесть рублей за доллар. А я не верил и заключал все свои контракты только в долларах. В сентябре выяснилось, что я единственный из четверых, кто сумел удержаться на плаву. Остальные обанкротились. Один из них выбросился из окна. Я до сих пор виню себя в его смерти…
