Янычар и Мадина - Бекитт Лора (читать хорошую книгу txt) 📗

Глава II

К середине XVII века Османская империя, обладавшая огромными территориями на трех материках, продолжала вести бесконечные войны – чтобы завоевать новые земли и удержать прежние. На сей раз, турецкая армия отправилась в поход против иранцев, которые претендовали на прикаспийские владения Османской империи. Волей судьбы путь войска пролегал через аул, в котором жила Мадина. Турки не собирались сражаться с черкесами; в худшем случае они забрали бы лучших лошадей и угнали в плен с десяток красивых женщин.

В середине дня войско сделало привал, и вскоре над лагерем заструился ароматный дымок готовящегося плова. Для командиров были раскинуты шатры, простые воины расположились вокруг костров. Молодежь, как водится, сидела отдельно: не оттого, что таков был обычай, просто у молодых янычар были свои интересы, свои разговоры и шутки. Души многих из них пока не огрубели от войны, а в сердцах еще жили юношеские мечты.

Кое-кого интересовала не только военная добыча, но и окружающая природа, обычаи тех стран, через которые пролегал их путь.

– Я никогда не видел таких высоких гор, – задумчиво произнес молодой воин по имени Бекир, глядя на острые зубчатые гребни. – А может, и видел…

– Ты что, не помнишь? – сказал другой, зачерпывая пригоршню горячего рассыпчатого плова и с наслаждением отправляя его в рот.

Обычно питание янычар было довольно скудным – вяленая или сушеная баранина, хлеб, лук да вода, но в сложных, требующих выносливости и сил походах, а также перед важными битвами их кормили вкусно и сытно.

– Может, и не помню! Разве ты знаешь, Ахмед, о том, где родился и к какому народу принадлежишь? – вполголоса произнес Бекир и опасливо оглянулся.

Об этом не принято было говорить – если бы эти слова услышал ага [4] или его приближенные, то молодой янычар вряд ли избежал бы наказания.

Его товарищ равнодушно пожал плечами, но Бекир не успокаивался.

– Вот ты, Мансур! Неужели тебе никогда не приходилось задумываться о том, кто ты на самом деле? – обратился он к другому янычару, и тот спокойно ответил:

– Я – воин Аллаха. Он направил меня на истинный путь и научил всему, чего я не знал.

– Говорить с тобой – все равно, что беседовать с муллой! [5] – Бекир рассмеялся и махнул рукой.

Мансур промолчал. Его считали неразговорчивым и нелюдимым. Нельзя сказать, что Мансур сторонился товарищей – как бы там ни было, им приходилось жить в одной казарме, – но никогда не затевал разговоров, и никто не знал, о чем он думает. Этот юноша слыл искусным воином: говорили, что выпущенная им стрела летит дальше ружейной пули и что удар его сабли способен разрубить человека на две половинки. Он служил в пехоте, но при этом прекрасно ездил верхом и отлично плавал. Мансур был безжалостен к врагам, – неприхотлив и вынослив, как и подобает настоящему янычару, но при этом странно равнодушен к деньгам и военной добыче. Казалось, он воюет лишь для того, чтобы воевать.

Лицо Мансура не было смуглым от природы, но оно загорело и обветрилось в походах. Большие синие глаза, оттененные густыми ресницами и бровями, были бы очень красивы, если бы не застывшее в них выражение ледяной отрешенности. Он беспрекословно подчинялся воинской дисциплине, никогда не нарушал приказов. Его нельзя было обвинить в кровожадности – он не убивал стариков и детей, не насиловал женщин. Это был истинный воин, не задающий вопросов о том, какова природа отношений между Богом, человеком и миром, смело и без оглядки идущий вперед и не ищущий для себя иной доли.

– Говорят, здесь живет воинственный народ, – сказал Бекир. – Если так, нам придется нелегко – попробуй-ка, повоюй в незнакомых горах!

– Мы идем сражаться с иранцами, – заметил Ахмед. – Эти земли и без того наши. Да и что тут возьмешь? Посмотрите вокруг! Всюду лишь голый камень… Едва ли в таком месте живут богатые люди!

– Здесь есть то, что есть везде. Женщины… – вкрадчиво произнес Бекир. – Сам ага говорил о том, что горянки дивно хороши!

Янычары любили поговорить о женщинах – как о небесных девах, так и о земных красавицах. Согласно закону они не имели права жениться, хотя высшие чины, как правило, содержали наложниц и имели детей. Остальные довольствовались случайными связями и нередко брали женщин силой.

Мансур не принимал участия в беседе. Однажды, в Венгрии, он решил последовать примеру товарищей: поймал на улице красивую девушку, приволок в пустой дом и бросил на кровать. Мансур был много сильнее и без труда справился бы с ней, но его остановил ее взгляд, полный такого отчаяния и страха, какие невозможно выразить словами. Заглянув в глаза несчастной пленницы, Мансур подумал о том, что на его душу ляжет несмываемая печать угрызений совести. Он разжал руки и отпустил девушку. Позже, в Стамбуле, вездесущий Бекир показал Мансуру дом молодой христианки, с которой можно легко сговориться за пару десятков акче. [6]

И хотя в тот раз все происходило по обоюдному согласию, и молодой воин заплатил даже больше обычного, девушка, проведя с Мансуром несколько ночей, попросила его больше не приходить в ее дом. В мрачной молчаливости юноши ей чудилось что-то пугающее и безжалостное. А Мансур решил, что он просто не нравится женщинам, и потому старался не думать о них, а свои юношеские силы и пыл расходовал в военных упражнениях, походах и битвах.

Вдоволь насытившись, наговорившись о женщинах, янычары принялись устраиваться на ночлег, предварительно решив, кто и когда будет стоять в карауле. Ночи в горах были холодными, и воины завернулись в овчины.

Мансур долго не мог заснуть; ему казалось, будто он заперт в огромном подземелье, из которого нет выхода. Монотонно шумела река, изредка с высоты срывался камень. В этой горной стране малейший звук рождал раскатистое эхо; даже хлопанье птичьих крыльев звучало угрожающе и зловеще. За время путешествия по горам они не встретили ни одного человека, что было довольно странно. Казалось, люди затаились и украдкой наблюдают за ними.

Едва Мансур начал погружаться в сон, как вдруг что-то дрогнуло, загрохотало, обрушилось сокрушительным потоком! Воины повскакивали, похватали оружие и зажгли факелы. Они метались, не зная, что делать, где искать невидимого врага. С гор слетела лавина камней, преградив дальнейший путь; часть лагеря оказалась погребенной под валунами – несколько десятков человек погибло, многие были ранены.

Командующий янычарским корпусом Джахангир-ага немедленно собрал совет. Воины гадали, что это – деяния Бога, природы или злой человеческий умысел, – и решали, как быть дальше. В конце концов, приняли решение подождать до утра, а пока позаботиться о раненых и похоронить мертвых.

Утром послали вперед разведку, которая не обнаружила ничего подозрительного, и через несколько часов, кое-как расчистив завалы, войско двинулось в путь.

Мансур читал, что камни столкнули люди. Прежде Бог не подавал армии знаков поворачивать назад, ибо война священна, и она зовет только вперед. И не важно, если там, впереди, тебя ждет смерть, ведь воин рожден для того, чтобы воевать и умереть в сражении. Такие мысли ему внушали с детства, и он верил, как верил в то, что Аллах един и всесилен и что он даровал ему, Мансуру, единственное и самое прекрасное в мире счастье: знать, для чего ты живешь.

Мадина долго следила за османским войском. Она понимала, что оно движется к родному аулу, и изнывала от тревоги. Девушка догадалась, что ночью мужчины столкнули с гор камни, но этого оказалось недостаточно для того, чтобы заставить турок повернуть назад. Как бы она хотела быть рядом с Айтеком, отцом, братьями и другими мужчинами аула! Но Мадина знала, что сейчас мирные горцы превратились в воинов, а война – не женское дело, и ей среди них не место.

Османам всего-то и стоило, что пройти через гигантскую теснину, где слева и справа высились отвесные скалы, отшлифованные ветрами. Конец этого исполинского коридора оказался настолько узким, что по нему можно было пройти, лишь ступая след в след друг за другом, да и то почти касаясь холодного камня, – по нависающей над неширокой, но бурной рекой тропе.