Дверь. Сборник мистических рассказов (СИ) - Горбунова Екатерина Анатольевна (онлайн книга без txt) 📗
Но хотя бы это отвлекло меня от страданий… До тех пор пока мои связки не перехватило дымом. Я больше не могла исторгнуть ни звука из своего обожженного горла. Глаза застили слезы. Мне не видно было небес. В какой-то момент я была готова признать, что души не существует. Что живо только тело. Вот сгорит оно сейчас, померкнет мое сознание, и не будет ни Бога, ни Дьявола, только НИЧТО!. А потом в пелене кострища появилась детская ручонка. Самого ребенка я не видела. Только ручонку, сухую теплую ладошку, с кожей тонкой, как пергамент, а кончики пальцев подрагивали, то ли от скрытого сочувствия, то ли от избытка энергии... Моя душа рванулась за этим маячком. И все! Боли не было!
Было только большое разочарование толпы и инквизиторов, что я так быстро испустила дух. Они считали, что я не искупила свои грехи должным образом.
Мое тело горело еще некоторое время. А потом вдруг налетел ветер, согнал косматые тучи в одну, и полил дождь. Костер потух. Головешки собрали на большую телегу и высыпали в овраг. Потом мальцы собирали мои обгорелые косточки для своих забав. Но мне уже было все равно.
Второй раз я умерла в 1654 году. Так и не получив имени. Не увидев солнца.
Знатная дама Джозефина увлеклась конюхом. Стыд - то какой, потому что понесла! Не понесла бы – было бы просто занятно, игра, интрижка, о которой не грех похвалиться на балу, перед такими же бесстыжими товарками.
Слуга был рыжим, как бес. А муж – черноволосым, как и сама дама. Джозефина скрывала свою беременность, сколько было можно, а потом вызвала, кто бы мог подумать – повитуху, славящуюся именно способностью избавлять женщин от ненужного плода.
Я сопротивлялась, как могла. Подавала сигналы своей матери, ибо в тот момент уже была способна любить ее, что я не рыжая, что мои волосы будут ее смолянистого оттенка, что мой облик во всем будет походить на нее. Мне до невозможного хотелось увидеть солнечный свет, почувствовать ласковое прикосновение, узнать себя. Однако, боль выталкивала меня из материнского теплого лона, выталкивала не способным бороться за глоток воздуха созданием, а кровавым сгустком.
В этот раз рука Смерти принадлежала женщине детородного возраста. Женщина улыбалась материнской улыбкой и ждала меня, терпеливо, спокойно. Моя душа узнала ее и рванулась вперед, потому, что позади была тьма и боль. А впереди… На какой-то благословенный миг души коснулся солнечный луч, мягко шелестнул и унесся вдаль. Мы ушли. Нет, не за ним. Я знала, что Джозефина будет беременеть еще не раз. У нее будет восемь отпрысков: дочери, сыновья. А любить ее будет только хромоножка, самая младшая. Несостоявшаяся моя мать закончит жизнь свою в монастыре, оплаканная слезами этой несчастной…
Третий раз я умерла в 1743 году… Крепостной.
Мой хозяин Федор Никитич Пантелеев владел большим имением в NNN губернии. Я прислуживала в доме, на кухне. Мне было семнадцать лет. По тем годам – самый сок жизни. Звали меня Прасковьей. Наверное, хороша я была, раз хозяин положил на меня глаз, проходу не давал.
А я была уже мужней женой, выдали меня в пятнадцать за кузнеца Илью, был у нас глуздырь Васятка, ходить только начинал. Выходила вроде замуж – слезы лила, дескать Илья и хромой, и рябой, и глаз у него косит. А потом слюбился – стерпелся. И приставания барские очень мне не по сердцу были. Ворочусь в избу, плачу, Васяткиной рубашонкой слезы утираю. Илья молчал, только кулачищи свои сжимал.
Однажды Федор Никитич совсем распоясался. Поймал меня на кухне, и давай лапать, всю рубаху порвал, сначильничал. Я вечера не дождалась, прибежала домой. Муж посмотрел, схватил молот помельче, да и пошел к барину.
Хорошо отделал его. Только кому лучше-то! Сам в бега пустился, Васятку с собою взял, по дорогам, по лесам. А я осталась – недужная была.
Меня барин на сеновал, да пороть приказал, пока не признаюсь, куда мужа с сыночком укрыла. А куда ж я укрою? Дорога одна. Только все равно молчала. Платок свой весь изгрызла. Так и запороли меня до смерти.
Чувствую я, что все – душа сейчас отлетит птицей белой, вольной. А сама думаю, как там Васятка мой? Кто ему хлебца нажует? Кто обогреет, напоит?
Умерла, как заснула. Обмякла вся и все. Смерть пришла ко мне бабушкой, приголубила, пригладила волосы сухой ладошкой… И увела. По другой дороге, не той, что Илья с Васяткой ушли. Хорошо, что не той...
Четвертый раз я умерла в 1888 году.
Меня звали Мери Джанет, мне было 25 лет, я была публичной девушкой…
Я находила своих клиентов на улице, а потом мы шли ко мне домой. Вернее, не совсем ко мне, на съемную квартирку.
Заинтересовавшийся мной тип мне не понравился. Я не могла понять чем, но от него исходила угроза. Причем не от вида. Да, и поведение, по большому счету, мало отличалось от поведения возбужденного мужчины. Только потом я поняла, что это было за возбуждение!
Тогда весь город будоражили сведения о Джеке Потрошителе. Мы внимательно выбирали клиентов, старались быть на виду.
А он подошел, вполне открыто. С виду – респектабельный, серьезный. В глазах огонек. И руки тонкие, аристократические. Видно, что господин не бедный.
Я рискнула. Он шепнул, что сможет забрать мое сердце. Может, именно это насторожило меня. Но сейчас что говорить!
Когда уже у меня дома я почувствовала его руки у себя на горле, моя душа была готова к такому повороту. Она просто потянулась к Смерти. Ибо боли не было. А что меня ждало на этой земле? Позорная старость, нищета, обманка любви, выданная за чистую монету фальшивка!
Смерть приняла меня в объятья юношей. Его руки были нежны, сильны и сухи. И он был единственным, кто любил меня, а не требовал любви от меня!
Пятый раз я умерла в 1920 году.
Я была актрисой. Очень красивой! Снималась в кино. Немом, конечно. Меня любили богачи и простая публика. А я любила Энн…
Вот представьте, бывает и такое! Меня просто колотило, когда она была рядом! Ее легкие прикосновения отзывались огнем у меня в сердце. Я не могла дышать, если Энн не было рядом. Играя страсть с мужчиной, я представляла статную фигурку, чувственные губы своей подруги. Эта страсть была наваждением каким-то! У меня ведь были до нее мужчины. Я встречалась даже с двумя одновременно. Но такой бури, какую вызывала у меня Энни, было невозможно сравнить, ни с чем. Моя подруга извергала из меня фонтаны чувств. Она возносила до небес нашу любовь.
Все закончилось банально. Она вышла замуж за режиссера, и обскакала меня на пробах. Бульварные газетенки раструбили ее откровения, что я приставала к ней, что она – невинная жертва моей развращенной натуры.
Я смотрела на кольцо, с дешевым камушком, в виде полумесяца, скрытого небольшим облаком – это кольцо подарила мне Энни в начале нашей страсти – и глотала таблетки, запивая вином.
Смерть стояла рядом и смотрела, как с роз моей любви медленно опадают лепестки. Они кружились медленно, ложились на мою склоненную голову, венчали ее, словно капли крови. Мне было стыдно почему-то, что Смерть видит все это. Потому что это был старик. Во фраке. С тяжелыми, поджатыми губами… Он ждал меня. Очень терпеливо, как старый дворецкий капризную хозяйку.
И вот теперь. Мне 98 лет. Я умерла … От старости, конечно.
У меня три сына и две дочери. Пятнадцать внуков. И уже не помню, сколько правнуков.
Но я отлично помню все свои смерти. У них были сухие теплые ладони, только тепло это было не жизни, а нагретого на солнце камня. Кожа натянута перчаткой, еще чуть-чуть и захрустит, как пергамент, а кончики пальцев подрагивают, то ли от скрытого сочувствия, то ли от избытка энергии...
Мне нечего и не о чем жалеть. Это просто череда уходов и возвращений. Бесконечное пересыпание гранул в песочных часах, отражение одного зеркала в другом… А я где-то между. Хожу по проторенной дороге, с неизменным спутником.
