Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка - Бадигин Константин Сергеевич
— Поможем на доброе дело, господа купцы. По очереди стали купцы подходить к столу и ссыпать деньги. Быстро выросла большая куча.
— Моих три лодьи в Холмогорах. Возьми их, — говорит кто–то.
— Моих две.
— Я четыре даю.
Главное взял на себя Труфан Федорович. На морских лодьях он задумал привезти хлеб в голодный Новгород из Дании. Из полуночных стран по студеным морям должны были пройти корабли новгородского купца. Опасен и труден был этот путь, а впереди еще тяжелый поход по рекам, через дремучие северные леса к берегам Студеного моря.
Обойтись своими силами и без помощи Ганзы накормить новгородцев, не дать кабальным договором с немцами связать свою заморскую торговлю, открыть морскую дорогу на Балтике для своих кораблей — вот что объединило новгородских купцов и заставило их вступить в борьбу с Ганзой.
Теперь хозяин и гости напряженно прислушивались. Они чего–то ждали.
Первым загудел большой колокол Софийского собора. Набатный призыв мощным гулом разливался по городу. Почти враз ударили кончанские вечевые колокола.
Но купцы не тронулись с места, они ждали главного.
Наконец забили в набат на Ярославовом дворище. Призывные звуки старинного колокола были с пеленок знакомы каждому новгородцу. Как бы уступая власть старшему, умолкли все остальные вечевые колокола, а колокол на Ярославовом дворище все звал и звал. Купцы поднялись и вышли из дома. Они спешили вовремя попасть на сборище.
Торговая сторона, где исстари собирались новгородские горожане решать свои дела, быстро заполнялась народом. Люди бежали со всех концов города, с пригородов и посадов.
У торга на Славенском конце скопилась огромная толпа. Она занимала всю площадь между церквами. Запоздавшие располагались у самого берега. Многие бежали с оружием, на случай, если придется решать вопрос силой.
«Кто собрал вече?» — спрашивали друг у друга горожане, стараясь перекричать колокольный гул и шумевшую толпу.
Над сборищем проплывали знамена: главное — Великого Новгорода — и знамена пяти великих концов города. Появились степенной посадник и тысяцкий, торопливо пробирались сквозь толпу члены господы — старые посадские и тысяцкке, перепоясанные золотыми кушаками, и за ними важно шествовали кончанские старосты.
Толпа расступилась, пропуская знать к вечевой башне. Взойдя по ступенькам на помост, посадник махнул рукой — и колокол стих. Утихла понемногу толпа. Посадник поклонился в пояс и звучным, громким голосом произнес полагающееся по старинному обычаю приветствие вечу. Поклонился и тысяцкий, поклонилась господа. Народ ждал настоящего слова.
Наступила гнетущая тишина. Было слышно, как на крыше соседнего дома ласково ворковали голуби.
— Без нашего ведома собрано вече, — начал посадник, с беспокойством косясь на застывшую толпу. — Пусть говорит тот, у кого есть дело… Я спрашиваю, кто созвал вече?
— Не бывать ряды с Ганзою! — пронзил тишину чей–то резкий голос. — Ганзейские купцы не токмо в своих городах — на русской земле наших людей губят.
Сборище вдруг сразу стало шумным.
— Убивцы, душегубцы!.. — кричали в толпе. — Привести ганзейских гусей на вече!
— Не дадим закрыть морскую дорогу! На своих кораблях повезем товары в заморье! — раздалось с другого конца. — Доколь убытки терпеть?
Посадник понял, откуда дует ветер. Он мигнул глазом дьяку, стоявшему поодаль. Тот быстро скрылся, нырнув в толпу. Старые посадники и тысяцкие, перешептываясь, с беспокойством оглядывались по сторонам.
— На расправу ганзейских купцов!
— Громить их поганые дворы!..
Вдруг толпа стихла и, словно разрезанная ножом, расступилась, освобождая проход еще кому–то.
Показалось шествие: четверо горожан–ремесленников несли своего товарища. Подходя к вечевой башне, они опустили тело.
Круглолицый парень с короткой шеей, повернувшись к толпе, снял шапку. Шелест пронесся над вечем, тысячи людей обнажили голову. Сняли шапки побледневшие правители.
— Братцы, измываются еретики–немцы над Великим Новгородом — душу христианскую зазря загубили! Изрубили всего и места живого не оставили.
— У–у!.. У–у!.. А–а!.. — заревела толпа.
В общем гаме сначала ничего нельзя было понять.
— На расправу немцев!
— Жги дворы!..
Возбужденная зачинщиками, толпа зашевелилась, кинулась в сторону, готовая броситься к гостиным дворам.
— Стойте! — крикнул посадник. — Слушайте мое слово!
В городе голод, умирают наши дети и жены. Ганзейские купцы сулят вскоре засыпать хлебом Новгород…
— Долой посадника, он продался Ганзе! — взревел вдруг детина с короткой шеей.
— Долой! Долой!.. — завопили в толпе.
— Наши купцы русского хлеба привезут!..
— Амосов старший хлебом посулился!..
— Почто от народа скрываетесь, тайно дела решаете?..
Голоса становились все настойчивее и громче. Толпа угрожающе напирала на вечевую башню, подбираясь к ступеням.
Улучив удобный момент, парень с короткой шеей прыгнул к помосту вечевой башни и схватил за одежду растерявшегося посадника. Несколько человек бросились его защищать; другие с криком поспешили на помощь парню, и началась свалка.
На помост взбирается мореход Труфан Амосов. Толпа понемногу успокаивается.
— Слушайте люди новгородские! — раздается спокойный голос морехода. Он кланяется на все стороны.
— Пусть говорит, слушаем!
— Слушаем!
— Говори, Амосов!
— Задумал я на своих кораблях хлеб привезти, а с ганзейцами ряды не чинить. Купцы югорские, иванские в согласии… Прошу слова новгородского. Как скажете, братья?
— Не чинить ряды с Ганзою!
— Сидели голодом, потерпим еще!
— Согласны с Амосовым!
— Согласны, согласны!.. — завопила в один голос толпа. Амосов поднял руку — опять стало тихо.
— Дружина нужна из людей лучших, непугливых. Тяжел и опасен будет наш путь.
— Кого хочешь бери!
— Все согласны!
— За Новгород Великий и головы сложим!
— Эй, мореходы, выходи к Амосову!..
Вече закончилось временной победой купечества: простой народ поддержал его. Посадник был выбран новый, а о договоре с Ганзой господе сейчас нельзя было и думать.
Глава III. ДВОР СВЯТОГО ПЕТРА
Прозвучал удар в било, что означало конец торговли. Купцы–ганзейцы заторопились, выпроваживая задержавшихся новгородцев. Слуги уносили многочисленные образцы товаров, выставленные на день в лавках и амбарах.
Появилась ночная стража из купеческих слуг и учеников, вооруженная мечами и копьями. Загремели засовы на дубовых воротах, окованных толстым полосовым железом.
Как всегда, ровно в шесть часов вечера старшина двора, ольдерман Юлиус Мец, появился в дверях своего дома.
— Какие будут приказания, господин старшина? — обратился к нему один из стражников.
— Охраняйте как можно лучше двор. В городе неспокойно. Вчера на вече сменилось правительство, много кричали против нас, ганзейских купцов. Бог знает, что еще могут придумать эти новгородцы… — Ольдерман Юлиус Мец махнул рукой.
Ожидавший его знака слуга спустил с цепей десяток больших свирепых псов, наводящих страх на мальчишек Славенского конца.
Огороженный дощатым забором от русского населения, немецкий двор состоял из нескольких двухэтажных строений, в которых удобно располагались приезжавшие купцы. В этих же помещениях находились лавки и склады. Другие дома были заняты больницей, баней и пивоварней.
В центре двора помещалась католическая каменная церковь Святого Петра с глубокими погребами и пристройками для хранения товаров.
Двор был расположен в центре Великого Новгорода. С одной стороны, на Ярославовом дворище, рядом с которым жили немцы, новгородцы собирались на вече для решения своих внешних и внутренних дел; с другой — сосредоточивалась вся обширная новгородская торговля.
Близость церкви Ивана Предтечи облегчала общение ганзейцев с именитым новгородским купечеством. И в той же церкви тысяцкий разбирал тяжбы русских и немецких купцов.
