Сезон туманов. Долгий восход на Энне - Гуляковский Евгений Яковлевич (библиотека электронных книг .txt, .fb2) 📗
Одновременно со световой гаммой зазвучала долгая музыкальная нота. Постепенно Фил становился как бы дирижером неведомого оркестра, и нота, звучащая у него в ушах, превратилась в причудливую мелодию, отразившую его настроение. Мелодия стала частью его самого, и, как только он понял это, родилось ощущение полета. Пол словно провалился из-под ног, исчез, и он понесся сквозь обрывки тьмы на певучем красочном змее. Уголком сознания он понимал, что и мелодия, и световые всполохи, и самый полет – всего лишь иллюзия, созданная коллективным творчеством находящихся в зале, а он сам один из участников этого иллюзиона. Однако это знание не мешало ему испытывать огромное, никогда раньше не изведанное наслаждение. Но вот рисунок мелодии сменился. В ней прозвучали печальные, почти грозные нотки. Сверкающая молния пробила радужные крылья змея в тот момент, когда он вспомнил о маленьком робком существе, притаившемся где-то на дне его теперешнего сознания и представлявшем собой часть другого, прежнего Филина… Мелодия становилась все мрачнее. Сполохи света бились, рушились, старались взвиться вверх и бессильно опадали, разрушенные потоком его воспоминаний.
Вот он стоит на пороге пещеры, и за руку его держит незнакомая женщина… Потом он в классе, на доске учитель пишет слово… Он не может вспомнить, какое именно, очень хочет вспомнить и не может… Сполохи света становятся все слабее, гаснут. Смолкает мелодия. Зажигаются потолочные панели. Публика медленно начинает расходиться. Какая-то женщина с пышной, небрежно взбитой копной волос обратилась к соседу:
– Напряжение телеформации было очень высоким, но кто-то все время мешал. Не понимаю, зачем новичкам разрешают посещать общественные места! Вечно одно и то же! На самом высоком взлете они словно нарочно начинают свои занудные воспоминания!
Наверно, она специально сказала это вслух, чтобы услышал Филин. Он постарался скорее смешаться с толпой. И долго еще не мог опомниться от только что пережитого волнения. Никогда раньше не приходилось ему задумываться над тем, что каждому человеку, лишенному в силу обстоятельств возможности творчества, приходится всю жизнь тяготиться этим, придумывать какие-то суррогаты, и вдруг сегодня… И тем не менее острая, возникшая в зале тоска стала сильнее. Маленький, притаившийся в нем человечек неожиданно вырос, словно то, что произошло в зале, освободило его от невидимых пут. И сразу накалился груз неразрешенных вопросов. Почему он здесь? Почему не вышел к реке, как собирался? Кто привел его в город, и может ли он, как прежде, определять сам свои поступки? Сможет ли увидеть своих ребят? Пусть издали.
Он вышел на улицу. Там теперь было пустынно. Торопливые прохожие расходились. У него не было здесь дома.
Холодные лучи закатного солнца уже не грели. Теперь, выйдя из зала, он вспомнил слово, которое писал на доске учитель: ЧЕ-ЛО-ВЕК.
На окраине обломки зданий перегородили улицу. Здесь уже никто не жил. Стиснув зубы, Филин шел все дальше, несмотря на нарастающую тревогу и ощущение опасности. На этот раз они его не остановят. Он обязательно выйдет к реке и найдет базу, найдет во что бы то ни стало. Чем бы ни закончился поход! Голос внутри его молчал.
Предметы постепенно обрели резкость, и Ротанов увидел склоненное над ним лицо доктора. Он вновь закрыл глаза, стараясь восстановить контроль над ватным бессильным телом.
– Вам лучше? Что с вами произошло? – спросил доктор.
Ротанов хотел приподняться, но из этого ничего не получилось. Мышцы еще не слушались. Зато теперь он смог осмотреться и понять, что лежит в подземной палате базы.
– Давно я здесь?
– Вас привезли полчаса назад. По остаткам в игле я определил наркотик, и мне удалось привести вас в сознание. Синглиты никогда раньше не применяли такого странного оружия.
– Синглиты здесь ни при чем. Что там было? Я имею в виду наркотик.
– Ничего серьезного. Лошадиная доза бруминала из группы барбутантов. Наркотик не имеет остаточных эффектов, но без моей помощи вы бы не смогли прийти в сознание. Теперь вам придется полежать.
– Кто меня нашел?
– Рация роллера оказалась включенной, но на вызовы не отвечала, и председатель выслал поисковую группу выяснить, что произошло.
– Значит, их подвела рация… Простая случайность. Они сделали все, чтобы я не вернулся.
Доктор медленно упаковал инструменты, смахнул со стола остатки ампул и тяжело вздохнул:
– Судя по всему, ваша миссия не имела успеха?
– Если бы только это… – Ротанов ощущал, как тело постепенно наливается прежней силой, и вместе с тем чувствовал странную усталость и безразличие. Может быть, виной тому был вопрос доктора.
Доктор взял свой саквояжик и направился к двери.
– Отдыхайте. Вам теперь нужен покой.
– Сядьте, доктор. Давайте поговорим. Я уже в порядке, только не знаю, что делать дальше…
– Чем я могу помочь? Я предвидел, что из ваших переговоров ничего не выйдет. Хорошо еще, что удалось вернуться.
– Да не в переговорах дело! Вернее, не только в них. Когда я решил встретиться и договориться с синглитами, я не ждал, что сразу достигну конкретного результата, но противодействия, открытой враждебности со стороны людей тоже не ждал. Получается, мир нужен мне одному…
– Кого вы, собственно, имеете в виду?
– Прежде всего инженера и тех, кто думает так, как он, кто не может жить без войны.
– У инженера мало сторонников.
– А ему и не надо много. Он задумал что-то серьезное, раз решился на открытое выступление.
– Вот даже как…
– Да, доктор, дела обстоят неважно. Больше всего меня беспокоит то, что он сжег за собой все мосты. Он не сможет теперь вернуться обратно в колонию. Чтобы решиться на такой шаг, нужны серьезные причины. Очень серьезные. А я их не понимаю и не знаю, что он задумал.
– Ну это скоро выяснится. Жаль, что с нами нет Филина, он помог бы распутать хитрости инженера. Но я думаю, вы преувеличиваете значение той роли, которую может сыграть инженер. Десять-пятнадцать человек… Нет. Не верю, чтобы они были способны на что-то серьезное. Я считаю ваше нынешнее настроение и эти опасения результатом действия наркотика. Такая встряска для психики не проходит бесследно.
– Эх, доктор, вашими бы устами…
– Как только вы отдохнете, вы убедитесь в моей правоте. А сейчас вам не помешает другое общество.
Через несколько минут после ухода доктора в палату вошла Анна, катившая перед собой маленький столик на колесах. Она была в белом халате. Из-под салфетки, накрывавшей столик, вырывались ароматные клубы пара. Палата наполнилась аппетитными запахами мясного бульона и пряностей. Ротанов только теперь почувствовал, как он голоден.
Уплетая румяные куски хорошо прожаренного мяса с хрустящей корочкой, которую он так любил, и запивая его бульоном, он искоса поглядывал на девушку. Сегодня Анна выглядела печальней, чем обычно. Смотрела в сторону, с ним почти не разговаривала. И Ротанов подумал, что вот и это веселое милое существо он успел уже обидеть.
– Здесь я принесла варенье, вы же любите сладкое… – нерешительно сказала она, открывая какую-то баночку.
– Нет, Аня, вы правильно догадались, конфеты я взял не для себя. Только обиделись напрасно.
– А я и не обиделась. Я понимаю, вам нужен был подарок. Такой маленький сувенир для мужчины.
– Ого! Вы, оказывается, не такая уж добрая, как кажетесь вначале.
– Я совсем недобрая. С чего мне быть доброй? Вы мне ничего не говорите, а я так ждала…
– Ждали? Чего?
Глаза у нее стали совсем круглыми от обиды.
– Вы даже не помните?.. Не помните, что мне обещали?
– Ну, такие обещания не выполняются быстро…
– Я и не ждала быстро… Но мне казалось, мы друзья и что вы хотя бы расскажете, как там у вас все получилось. А это правда, что на вас напали люди инженера?
– Правда.
– Я так и думала! Понимаете, перед уходом… Там есть такой неуклюжий Каров. У нас не так много женщин, и он… Только не подумайте, что я говорю вам это специально!
