Двенадцать стульев (полный вариант, с комментариями) - Ильф Илья Арнольдович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Часть вторая «В Москве»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Глава XVII
Среди океана стульев
Статистика знает все. [223]
Точно учтено количество пахотной земли в СССР с подразделением на чернозем, суглинок и лес. Все граждане обоего пола записаны в аккуратные толстые книги, так хорошо известные Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову, — книги загсов. Известно, сколько какой пищи съедает в год средний гражданин республики. Известно, сколько этот средний гражданин выпивает в среднем водки с примерным указанием потребляемой закуски. Известно, сколько в стране охотников, балерин, револьверных станков, собак всех пород, велосипедов, памятников, девушек, маяков и швейных машинок.
Как много жизни, полной пыла, страстей и мысли, глядит на нас со статистических таблиц!
Кто он, розовощекий индивид, сидящий с салфеткой на груди за столиком и с аппетитом уничтожающий дымящуюся снедь? Вокруг него лежат стада миниатюрных быков. Жирные свиньи сбились в угол таблицы. В специальном статистическом бассейне плещутся бесчисленные осетры, налимы и рыба чехонь. На плечах, руках и голове индивида сидят куры. В перистых облаках летают домашние гуси, утки и индейки. Под столом сидят два кролика. На горизонте возвышаются пирамиды и вавилоны из печеного хлеба. Небольшая крепость из варенья омывается молочной рекой. Огурец, величиною в пизанскую башню, стоит на горизонте. За крепостными валами из соли и перцу пополуротно маршируют вина, водки и наливки. В арьергарде жалкой кучкой плетутся безалкогольные напитки — нестроевые нарзаны, лимонады и сифоны в проволочных сетках.
Кто же этот розовощекий индивид — обжора, пьянчуга и сластун?
Гаргантюа, король дипсодов? [224] Силач Фосс? [225] Легендарный солдат Яшка-Красная Рубашка? [226] Лукулл?.. [227]
Это не Лукулл. Это — Иван Иванович Сидоров, или Сидор Сидорович Иванов, — средний гражданин, съедающий в среднем за свою жизнь всю изображенную на таблице снедь. Это — нормальный потребитель калорий и витаминов — тихий сорокалетний холостяк, служащий в госмагазине галантереи и трикотажа.
От статистики не скроешься никуда. Она имеет точные сведения не только о количестве зубных врачей, колбасных шприцев, дворников, кинорежиссеров, проституток, соломенных крыш, вдов, извозчиков и колоколов, — но знает даже, сколько в стране статистиков.
И одного она не знает. Не знает и не может узнать. Она не знает, сколько в СССР стульев.
Стульев очень много. Последняя статистическая перепись определила численность населения союзных республик в 143 миллиона человек. Если отбросить 90 миллионов крестьян, предпочитающих стульям лавки, полати, завалинки, а на востоке — истертые ковры и паласы, — то все же останется 53 миллиона человек, в домашнем обиходе которых стулья являются предметами первой необходимости. Если же принять во внимание возможные просчеты в исчислениях и привычку некоторых граждан Союза сидеть между двух стульев, то, сократив на всякий случай общее число вдвое, найдем, что стульев в стране должно быть не менее 26 1/2 миллионов. Для верности откажемся еще от 6 1/2 миллионов. Оставшиеся двадцать миллионов будут числом минимальным.
Среди этого океана стульев, сделанных из ореха, дуба, ясеня, палисандра, красного дерева и карельской березы, среди стульев еловых и сосновых — герои романа должны найти ореховый гамбсовский стул с гнутыми ножками, таящий в своем, обитом английским ситцем, брюхе сокровища мадам Петуховой.
Герои романа в одних носках лежали на верхних полках и еще спали, когда поезд осторожно перешел Оку и, усилив ход, стал приближаться к Москве.
Неяркое московское небо было обложено по краям лепными облаками.
Трамваи визжали на поворотах так естественно, что, казалось, будто визжит не вагон, а сам кондуктор, приплюснутый совработниками к табличке «Курить и плевать воспрещается». Курить и плевать воспрещалось, но толкать кондуктора в живот, дышать ему в ухо и придираться к нему без всякого повода, очевидно, не воспрещалось. И этим спешили воспользоваться все. Был критический час. Земные и неземные создания спешили на службу.
Мелкая птичья шушера, покрытая первой майской пылью, буянила на деревьях.
У Дома Народов трамваи высаживали граждан и облегченно уносились дальше.
С трех сторон к Дому Народов подходили служащие и исчезали в трех подъездах. Дом стоял большим белым пятиэтажным квадратом, прорезанным тысячью окон. По этажам и коридорам топали ноги секретарей, машинисток, управделов, экспедиторов с нагрузкой, репортеров, курьерш и поэтов. Весь служебный люд неторопливо принимался вершить обычные и нужные дела, за исключением поэтов, которые разносили стихи по редакциям ведомственных журналов.
Дом Народов был богат учреждениями и служащими. Учреждений было больше, чем в уездном городе домов. На втором этаже версту коридора занимала редакция и контора большой ежедневной газеты «Станок» [228] .
Окна редакции выходили на внутренний двор, где по кругу спортивной площадки носился стриженый физкультурник в голубых трусиках и мягких туфлях, тренируясь в беге. Еще не загоревшие белые ноги его мелькали между деревьями.
В редакционных комнатах происходили короткие стычки между сотрудниками. Выясняли очередность ухода в отпуск. С криками: «Бархатный сезон» — все поголовно сотрудники выражали желание взять отпуск исключительно в августе.
Когда председатель месткома был доведен претензиями до изнурения, репортер Персицкий с сожалением оторвался от телефона, по которому узнавал о достижениях акционерного общества «Меринос» [229] , и заявил:
— А я не поеду в августе. Запишите меня на июнь. В августе малярия.
— Ну вот и хорошо, — сказал председатель.
Но тут все сотрудники тоже перенесли свои симпатии на июнь.
223
…Статистика знает все… — Панегирические рассуждения авторов о статистике — примета времени. 1925—1927 годы можно считать периодом расцвета советской статистики, поскольку правительство, озабоченное контролем над развитием промышленности и сельского хозяйства, где еще допускалась частная инициатива, всемерно поощряло статистические исследования. Однако в 1928 году конъюнктура изменилась, что видно и по тогдашним дискуссиям о принципах долгосрочного планирования. Правительством целенаправленно изгонялась частная инициатива, проводилась жесткая централизация, предполагались колоссальные расходы на ускоренную индустриализацию, на очередную реформу сельского хозяйства — коллективизацию. В связи с этим обнародование результатов широкомасштабных статистических исследований, способных отразить падение среднего уровня жизни, прежде всего — в области потребления сельскохозяйственной продукции, было официально признано неуместным. От статистики теперь требовали решения пропагандистских задач, а ученых, выразивших несогласие с таким подходом, преследовали, да и вообще любые суждения о важной роли статистики считались нежелательными.
224
…Гаргантюа, король дипсодов… — Умышленно или случайно авторы объединили двух героев романа Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1532—1536): необычайной прожорливостью отличался великан Гаргантюа, тогда как королем дипсодов, то есть жаждущих (греч. dipsa — жажда), был его сын Пантагрюэль.
225
…силач Фосс… — Имеется в виду весьма известный на рубеже XIX — XX веков цирковой артист, выступавший под именем Эмиль Фосс (или де Фосс, что, возможно, псевдоним), борец необычайной силы и веса. Гастроли этого «чемпиона-атлета из Штеттина» часто сопровождались серией скандалов, организованных с рекламными целями. К примеру, приехав в город, он отправлялся в вокзальный ресторан, где публично заказывал и съедал сразу десять обедов, выйдя из ресторана, садился в специально подготовленную извозчичью пролетку, буквально разламывавшуюся под его тяжестью, а перед началом состязаний специально для «силача Фосса» на арену выносили большое блюдо с целым жареным поросенком и четвертью водки, что (не без некоторых цирковых уловок) тут же поглощалось «на глазах у изумленной публики», и т.п. Даже после окончания спортивной карьеры Фосса публика не забывала о нем, поскольку своеобразные «выступления» в ресторанах и трактирах не прекращались, вот только цирковые импрессарио более не платили по счетам, дело доходило до полицейских протоколов, и скандалы оказывались отнюдь не рекламными. Анекдоты о прожорливости «силача Фосса» были популярны и в предреволюционные годы.
226
…легендарный солдат Яшка-красная рубашка… — Яшка-красная рубашка — герой русских сказок, многократно изданных в литературной обработке, веселый и дерзкий плут. Сведения о каком-то особенном его обжорстве, подразумеваемом авторами романа, не обнаружены.
227
…Лукулл… — Луций Лициний Лукулл (ок. 117 — ок. 56 до н.э.) — римский полководец, был весьма богат; отойдя от политической деятельности, жил в Риме, где устраивал пиры, необычайная пышность которых вошла в поговорку.
228
…У Дома Народов… занимала редакция и контора большой ежедневной газеты «Станок»… — Описывается здание Дворца труда на улице Солянка, где находилась редакция газеты «Гудок». Вероятно, название газеты выбрано не только по созвучию, но и как напоминание об издававшейся в 1921 году одесской газете «Станок», сотрудниками которой были близкие друзья и знакомые Ильфа и Петрова, тоже впоследствии ставшие московскими литераторами.
229
…о достижениях акционерного общества «Меринос»… — Возможно, это шутка связана с акционерным обществом «Овцевод», представительство которого находилось в Москве.
