Табельный выстрел - Рясной Илья (бесплатные книги полный формат TXT) 📗
Поливанова аж до дрожи пробрало. И он понял, что простит этому человеку весь блатняк за одни эти строки, сыгранные, спетые, прожитые на таком надрыве.
Он перекрутил ленту назад и снова поставил эту песню. И ощутил, что слезы навернулись непроизвольно. И вот уже зазвучала следующая песня.
Все ведь верно спел. Суть уловил. Да, далеко пойдет артист… Если не остановят…
В точку… «Лучше бы давали на войне»… Правильно говорили раньше, что поэт помечен богом. Есть в этой песне ощущение какого-то непорядка, дисгармонии в стране.
Поливанов не поэт, но тоже прекрасно видел, что слишком много в последнее время всякой ерунды понаделали. Что-то не так идет. Магистральная линия движения верная, здесь сомнений никаких нет, но как-то вилять стали — и все не туда.
Несколько лет назад западные и советские экономисты сделали прогноз, что при таких темпах развития к 70-м годам СССР навсегда оставляет позади США, к 80-м мировая система социализма идеологически, экономически и технологически безраздельно доминирует в мире. А теперь такое ощущение, будто тормоза нам ставят… Да, ракеты бороздят космос, физики штурмуют ядра атомов, строятся города, люди получают квартиры. Но, несмотря на треск лозунгов о коммунизме к 1980 году, экономика начинает пробуксовывать. Под призывы догнать США по удоям молока из магазинов исчезает еда. Поливанов по долгу службы знал, что после повышения цен на продукты почти на треть в позапрошлом году вспыхнули кровавые массовые беспорядки в Новочеркасске — при их подавлении убито двадцать шесть человек, в основном рабочие электровозостроительного завода. В СССР, стране победившего пролетариата! Это чем объяснимо?!
Все скатывается в какое-то мещанское болото. Эти вечные «догнать и перегнать Америку». Союз никого не должен догонять! Он должен подарить людям будущее. И раньше, при всех недостатках той жесткой и порой жестокой системы, это понимали отлично. Образ будущего был и в помпезном искусстве соцреализма. И во дворцах метрополитена. И в красивых городах. И в стихах. А сейчас все серо как-то. Строятся серые улицы. И люди в них начинают жить как-то серо, своим уголком, вещами, дефицитными тряпками…
Это плохо. Без мечты мировые соревнования за лидерство не выигрывают. Можно только кого-то догнать и перегнать по удоям.
Почему так происходит, Поливанов не знал. Возможно, есть глубокие корни. Но во многом причина в субъективном факторе — волюнтаризме, воинственном невежестве и упрямстве первого лица. И всеми фибрами души ощущал, что грядут перемены. Не могло так тянуться дальше. Нельзя больше вручать Золотые звезды сомнительным политикам и подавлять голодные бунты. Возможно, счет до изменений идет на месяцы. Поливанов на это очень надеялся…
«Только не порвите серебряные струны», — доносилось из динамиков «Весны».
Прервал сеанс приобщения начальника отдела Московского уголовного розыска к полуподпольному искусству аккуратненький стук в дверь.
— Прибыли, — сообщил возникший на пороге Маслов.
— Воскресенье же, — сказал Зубенко, заходя в кабинет. — Только милиция не отдыхает.
— А кто ж тебя защищать будет? — хмыкнул сопровождавший его Маслов.
— Моя милиция меня бережет, сначала сажает, а потом стережет, — кивнул Зубенко.
Утром в воскресенье Маслов отправился к Зубенко на Кастанаевскую улицу. И пока осматривался, по оперативной привычке выискивая что-либо подозрительное, клиент вышел из подъезда с бидоном под квас. Сегодня опять на Москву напала жара, так что холодненький квас из бочки — двенадцать копеек литр — мог спасти здоровье и настроение.
— Привет, товарищ Зубенко, — махнул рукой Маслов.
А после так ненавязчиво и вежливо пригласил его прокатиться на Петровку, 38, от чего тот из врожденного чувства такта просто не мог отказаться.
— Присаживайся, Василий Васильевич, — Поливанов указал на стул напротив себя. — Как живешь? Как жена и дети?
— Да что всем дети мои сдались? — нервно произнес Зубенко.
— А кому еще?
— Да есть всякие.
— Как на работе?
— Без нареканий. Мне тот случай мозги прочистил. Я понял, что такое стоять на самом краю.
— Это йоги называют просветлением, — начитавшийся журналов «Наука и жизнь», Маслов любил ввернуть что-то экзотическое и малопонятное в разговор.
— Йогам бы твоим вышка корячилась, они бы без всяких асан и поз моментом просветились, — буркнул Зубенко, показывая знакомство с обычаями и традициями народов Индии, — скорее всего, знания он черпал из того же источника.
— Василий, ты даже журналы читать начал, — восхитился Маслов. — Велика сила длани закона.
Зубенко пожал плечами.
— Василий Васильевич, не буду вокруг да около ходить. Я тебе говорю все как есть. Ты или принимаешь, или нет, — сказал Поливанов.
— Согласный, — кивнул Зубенко.
— Помнится, ты что-то говорил о том, что у тебя перед нами должок.
— Говорил, — хмуро подтвердил Зубенко.
— Имеешь возможность его отдать. С процентами.
Зубенко напрягся еще больше и холодно произнес:
— Говорите.
— Помнишь такого Грека, ты с ним на Севере сидел.
— Помню, — процедил Зубенко, бледнея.
— Василий, — обрадовался Маслов. — А он ведь был у тебя.
Зубенко промолчал.
— Был? — спросил Поливанов.
Зубенко кивнул.
— За патронами для «нагана» приходил?
Зубенко снова кивнул. Было понятно, что словами он ответить просто не в состоянии. Он никогда не закладывал блатных, соблюдал все правила. И теперь его физически корежило.
— И что ты ему ответил? — спросил Поливанов.
— Где я ему «маслята» возьму? — нервно воскликнул Зубенко. — Давно этим уже не занимаюсь!
— Ой, господин хороший, не надо нам арий петь, — всплеснул руками Маслов. — В прошлом году кто «вальтер» копаный продал?
Зубенко скривился, как от зубной боли.
— Вот что, Василий Васильевич, — настойчиво произнес Поливанов. — Нам очень нужен Грек.
— Да меня на ремни порежут, если я вам его сдам! — крикнул Зубенко, приподнимаясь на стуле.
— Он бешеный пес, — Поливанов вытащил из ящика стола фотографии и кинул их перед Зубенко. — Полюбуйся.
Зубенко взял фотографии. Там были трупы, трупы, трупы.
— Что это? — неживым голосом спросил он.
— Это Грек по Свердловску с гастролями проехался. Семь трупов. Один милиционер. И шесть обычных людей, у которых он аж шестьсот рублей забрал. Вот, — Поливанов ткнул в фотографию убитой молодой женщины, а затем в снимок девочки с петлей на шее. — Женщине тридцать лет. Девочке — десять…
Зубенко передернуло. Он вдруг представил, что это его дочка лежит вот так вот, как брошенная кукла, с петлей на шее.
— Вот же… — он даже не нашел слов.
— Ему нужны патроны. Потому что он приехал сюда убивать, Василий, — Поливанов хлопнул ладонью по фотографиям. — Ив Москве будут такие же трупы. Женщины, дети — не важно. Он взбесился. И его надо остановить. От него даже блатные отказались.
Зубенко не мог отвести глаз от фотографий.
— Дар речи вернется, позвони, — Поливанов протянул ему бумажку с номером телефона. — Если меня не будет, скажешь дежурному, чтобы нашли. Ну что, отдыхай. Проводи законное воскресенье. Расслабляйся, если совесть позволит.
