Тайная жизнь Фиделя Кастро. Шокирующие откровения личного телохранителя кубинского лидера - Санчес Хуан Рейнальдо (е книги TXT) 📗
Потом меня посадили в отвратительную одиночную камеру, в которой я в течение двух месяцев не видел дневного света. В «Сьен и Альдабо» кишащие тараканами камеры устроены так, что в них постоянно воняет мочой и экскрементами. Для отправления естественных надобностей существует обычная дыра. А водопроводный кран, из которого в день можно набрать столько воды, сколько входит в два обычных стакана, не больше, находится всего в десяти сантиметрах от этого омерзительного «туалета». С целью сбить мои внутренние биологические часы завтрак мне давали в четырнадцать часов, а обед (отвратительный, холодный, к тому же недостаточный по количеству) – в восемь часов утра. В дополнение ко всему этому в камере стояла духота и жара; контраст с холодом в комнате для допросов был невыносимым. Для завершения картины надзиратели принесли мне набитый волокнами риса матрац, явно зараженный, и через несколько дней у меня на коже, от талии и ниже, в том числе и на тестикулах, высыпали гнойные болячки.
К счастью, в медсанчасти тюрьмы работал доктор из СИМЕК, некий Альфредо, арестованный за попытку нелегально покинуть Кубу; ему удалось меня вылечить. Но через два месяца я был сломлен физически и уничтожен морально: я потерял почти тридцать килограммов веса, похудев с восьмидесяти трех до пятидесяти четырех килограммов. Не в силах держаться дольше, я в конце концов попросил возможности поговорить с начальником, и на следующий день меня привели к какому-то полковнику (его имени я так и не узнал), который сказал, что знает, кто я такой. «Я уже давно хотел с вами познакомиться!» – бросил он мне. На что я с горечью ответил, что он знал, где меня можно найти. Потом я поставил ультиматум:
– Если завтра вы не вытащите меня из этой крысиной дыры, я начну голодовку, и первого же, кто войдет в мою камеру, сожру.
Сильно раздосадованный, полковник отнесся к моей угрозе серьезно. Видимо, информацию доложили Фиделю, потому что на следующий день было прислано двенадцать вооруженных людей, чтобы перевести меня в тюрьму Ла-Кондеса в городе Гуинес, в тридцати километрах к югу от Гаваны.
Там я попал в камеру, где сидели еще двадцать два заключенных, многие из которых были опасными преступниками. Камеры такого типа на Кубе называют галерами, потому что условия жизни в них действительно напоминают галерные.
Перевод в Гуинес означал небольшой прогресс, хотя «белые пытки» (то есть такие, которые не оставляют следов) и там являются обычным делом.
В Гуинесе особый микроклимат, из-за чего по ночам температура там значительно ниже, чем в среднем по Кубе. И вот, в холодное время года надзиратели выгоняли нас во двор в три часа ночи и заставляли раздеваться. Мы обязаны были стоять голыми перед нашими тюремщиками, а те глумились над нами: «Вам холодно? Странно… А нам – нет!» И эти садисты принимались хохотать, а мы, заключенные, тряслись в ночной темноте. Подобные и другие, еще худшие унижения являются распространенным явлением в тюрьмах острова, и это продолжается десятилетиями. Но это никогда не мешало Фиделю и Раулю уверять весь мир, что пыток на Кубе не существует, поскольку их режим слишком цивилизован для этого…
В Гуинесе мои тюремщики продолжали угрожать мне:
– Если ты будешь отрицать, что занимался контрреволюционной деятельностью и встречался с подозрительными личностями, если не подпишешь заявление, которое тебе предлагается, то никогда не выйдешь отсюда…
Я стиснул зубы, а потом, глядя им в глаза, ответил:
– Значит, такова моя судьба.
Наконец, примерно через месяц после моего перевода, восемь вооруженных до зубов людей доставили меня в военный трибунал Плаи, одного из муниципалитетов Гаваны. В ходе суда, проходившего за закрытыми дверями, были попраны все мои права: председатель даже не слушал, что говорит мой адвокат, свидетели обвинения могли общаться между собой в примыкающей к залу комнате и т. д. Высшее оскорбление: я видел, как на свидетельское место выходят некоторые мои бывшие коллеги и обвиняют меня в контрреволюционной деятельности. Но благодаря познаниям в уголовном праве, а также потому, что досье мое было пустым, мне все-таки удалось представить убедительные аргументы в свою защиту, напомнив, что меня не за что судить и держать за решеткой, поскольку единственной моей виной была просьба об отставке, что, насколько мне известно, не является преступлением.
Прокурор потребовал для меня восемь лет заключения. Через несколько дней в тюрьму пришла моя жена и сообщила мне приговор: два с половиной года! Она испытывала облегчение, поскольку это было намного меньше тех восьми лет, которых она ждала. Но я почувствовал шок и отвращение. Я подал апелляцию. В следующем месяце апелляционный военный трибунал муниципалитета Диес-де-Октубре, опять же в Гаване, сократил срок моего заключения до двух лет.
В Кондесе меня навестил бывший начальник эскорта Доминго Мене, который в конце 1980-х годов был назначен инспектором тюрем провинции Гавана. Отныне мы с ним оказались, в прямом и переносном смыслах, по разные стороны решетки. Мене спросил меня, как я себя чувствую, и я ответил: «Очень плохо. И тебе прекрасно известно, что я здесь сижу ни за что, потому что ты отлично меня знаешь». Потом он решил узнать, не думаю ли я, что оказался в тюрьме по личному указанию Фиделя. Разумеется, я не стал говорить правду, поскольку был хорошо знаком с кубинской системой: обвинение Команданте только ухудшило бы мое положение. Поэтому я ограничился тем, что сказал в ответ: «Возможно, его ввели в заблуждение твой преемник, новый начальник эскорта Хосе Дельгадо и люди из военной контрразведки». И добавил: «Теперь, если тебе больше нечего мне сказать, я бы хотел вернуться в свою камеру».
В другой раз повидать меня приехал генерал Франсис, начальник службы охраны. Когда я вошел в кабинет директора тюрьмы – который никогда не видел такого большого и важного начальника, – там был накрыт стол. Франсис начал с того, что меня скоро примет министр внутренних дел Абелярдо Коломе Ибарра… чего так и не произошло. Потом он пригласил меня закусить. Я решительно отказался, объяснив, что отвык в тюрьме от подобных трапез и что, о чем он наверняка знает, нет никаких причин гноить меня в этих стенах. Генерал, несколько смутившись, опустил голову, проглотив мои слова, а я закончил беседу, попросив, как сделал с Доминго Мене, чтобы меня отвели обратно в камеру. И в этот раз я снова воздержался от любой критики в адрес Фиделя, чтобы не уменьшать своих шансов на освобождение.
Я также был уверен, что во время моего пребывания в тюрьме меня пытались убить – тем же образом, каким наверняка избавились от бывшего министра внутренних дел Хосе Абрантеса, приговоренного в августе 1989 года к двадцати годам заключения и умершего от «сердечного приступа» в январе 1991 года. Я подхватил острый отит, и тюремный врач прописал мне лекарство, которое мне не помогало, напротив, состояние мое ухудшалось с каждым днем. К счастью, на свидании один врач, навещавший своего сидевшего в тюрьме родственника, заинтересовался моим случаем. Он установил, что то лечение, которое я получал, должно было привести меня прямиком к инсульту. Возмутившись, я подал жалобу директору тюрьмы, обвиняя его в покушении на мою жизнь. Потом, угрожая все сообщить властям, тот доктор добился разрешения осматривать меня лично в комнате для свиданий. Благодаря этому ангелу-хранителю, отсоветовавшему мне лечиться в тюремной больнице, я немедленно прекратил предписанное мне первоначально лечение и был спасен. Если бы не тот врач, вы бы не читали эту книгу.
Да, именно в Кондесе я решил написать книгу! Однажды, во время прогулки на тюремном дворе, я посмотрел на синее небо и дал себе клятву, что, поскольку Команданте, несмотря на то что я всю жизнь посвятил его защите, без малейших угрызений совести упрятал меня сюда и заставил страдать от этой несправедливости мою семью, я открою всему миру подлинную натуру Фиделя Кастро. Вот так идея этой книги возникла одним солнечным днем 1995 года, то есть без малого двадцать лет назад, когда я носил серую арестантскую робу, в нескольких километрах от пляжей с мелким песочком, куда беззаботные туристы со всего мира приезжают пить мохито и танцевать самбу, ни на миг не задумываясь об участи жертв братьев Кастро.
