Восточные страсти - Скотт Майкл Уильям (электронная книга TXT) 📗
— Это самый большой город на острове Ява, — сказал он. — И столица Голландской Ост-Индии. К слову сказать, там живет мой близкий друг и партнер по бизнесу, и я с радостью передам с вами письмо для него. Он не знает в жизни большего удовольствия, чем находиться в обществе прекрасных дам, так что визит ваш будет взаимовыгодным.
Эрика снова от души обрадовалась и сказала себе, что удача явно благоволит ей. Ей не только предоставлялась возможность бесплатно и наиболее быстро добраться до Джакарты, но и заручиться рекомендательным письмом к Толстому Голландцу, чьего делового сотрудничества ей поручили добиваться ее гамбургские покровители. План работал просто на славу, а после одного из взглядов, которые Джонатан Рейкхелл на нее бросил, она заключила, что он не скоро ее забудет. Они снова встретятся на Востоке.
Элизабет Бойнтон, сославшись на «головую боль», избавила себя от необходимости отправляться на судоверфь «Рейкхелла и Бойнтона» и провожать Эрику фон Клауснер, которая отплывала в Джакарту.
Элизабет уединилась в своей комнате и была вся во власти мрачных мыслей, когда Руфь Бойнтон прямо из судоверфи заглянула к ней.
— Плохо, что ты не пошла провожать Эрику, — сказала Руфь.
Элизабет покачала головой.
— Она уехала — вот и все. Больше мне ни до чего дела нет. — Однако ее любопытство взяло верх. — Полагаю, Джонатан при этом присутствовал?
Руфь кивнула.
— Я могла бы об этом не спрашивать, — с горечью произнесла Элизабет.
— Не придавай этому большого значения, — сказала Руфь. — Он всегда там, когда в дальнее плавание уходит один из его клиперов. Ты ведь знаешь, Чарльз так же поступает в Лондоне. Это часть семейной традиции.
Элизабет, усмехнувшись, пожала плечами.
— Твоя конкурентка уехала, вот что важно, не так ли? — мягко сказала Руфь.
— Она уехала только потому, — сказала Элизабет, — что я предельно ясно дала ей понять, как нежелательно здесь дальнейшее ее присутствие. Наверное, это с моей стороны было низко и трусливо, но я не могла спокойно смотреть, как она строит Джонни глазки и хватает его руками.
Руфь легко могла понять свою золовку — она сама многие годы жизни провела в безнадежной влюбленности в Джонатана. Ей оставалось только молиться, чтобы никогда больше не попадать под эти чары.
— В любом случае, ничего хорошего от ее отъезда ждать не приходится, — продолжала Элизабет. — Одно то, что Эрика направилась на Восток, убеждает меня в том, что она закидывает новую удочку для Джонатана.
— И откуда это следует? — спросила Руфь.
— Ей известно, что он должен периодически появляться в Китае. А теперь уж он засиделся дома, и я не удивлюсь, если в ближайшие дни он сорвется с места и отправится куда-нибудь в Джакарту, Кантон или Гонконг. А уж когда он там появится, я и ломаного гроша не поставлю на то, что она не захочет его там принять с распростертыми объятьями.
Руфь рассмеялась.
— Я говорю совершенно серьезно, — сказала Элизабет. — Эта женщина готова на все, лишь бы сцапать его. Я это знаю!
— Но принципиальная разница между тобой и Эрикой фон Клауснер заключается в том, что ты — настоящая леди, а она только старается притвориться ею.
— И потому, может быть, мне недостает храбрости? — сказала Элизабет. — Разве ты не согласна, Руфь? Я ведь тоже могу открыться ему...
Руфь покачала головой.
— Не делай этого, Элизабет. Это самый верный способ потерять его навсегда.
— Ты хочешь сказать, что Эрика допустила ошибку, начав его преследовать?
Некоторое время Руфь обдумывала ее вопрос, а потом ответила, пожав плечами:
— Может быть, да, но, может быть, и нет. У Эрики фон Клауснер свой стиль, и надо признаться, он может быть очень эффективен. Но ты можешь быть лишь такой, какова ты есть. Если ты попытаешься примеривать на себя чужие личины, если попытаешься себя ломать, ты будешь выглядеть просто глупо. А потому оставайся сама собой и надейся на лучшее.
Элизабет тяжело вздохнула.
— Ах, ты, как всегда, права, Руфь. Но только я уже не знаю, что значит оставаться собой, что значит «лучшее»... — Она замолчала, но потом продолжила: — Быть может, главная моя проблема в том, что всю мою жизнь мне никогда ни в чем не отказывали. Потому я и злюсь, не умея заставить Джонатана Рейкхелла обратить на себя внимание.
Гонконг рос не по дням, а по часам, и Молинда могла лишь радоваться тому, что вовремя приобрела достаточное количество портовой площади и разметила здесь шесть двойных доков. Это значило, что двенадцать кораблей одновременно могли пришвартоваться и получить обслуживание. Но когда «Рейкхелл и Бойнтон» не располагал таким количеством судов в китайских морях, неиспользованные площади можно было сдать в аренду тем судовладельцам, которые отчаялись найти место для своих кораблей. Открытие Китая для иностранной торговли способствовало преображению не только Гонконга, но и других, до того закрытых, огромных городов этой страны. С древнейших времен Китай был отгорожен от иностранцев, и только теперь здесь появлялось все больше и больше европейцев и американцев.
У британских морских волков, которые уже более двадцати лет приводили свои суда в гавань Вам Пу, неподалеку от Кантона, сложилось, конечно, на сей счет свое мнение. Они были склонны считать, что не китайцы, а именно иностранцы более подвержены чужому влиянию.
— Китай, — говорил один англичанин, состарившийся на восточной торговле, — это престранное место. Он впитывает в себя людей, идеи и изобретения. Это гигантская губка — она поглощает все, что есть в окружающей среде, но сама не меняет своей изначальной формы. Я говорю вам со всей определенностью, что весь западный мир будет и впредь меняться с гораздо большей скоростью, чем Китай, — пройдут и сменятся многие поколения, прежде чем во всем Китае грянет та революция, которой ныне охвачены все открытые порты.
Молинда была во многом согласна с такими выводами, хотя они казались ей несколько прямолинейными. Развитие Срединного Царства, как она понимала, сейчас прежде всего зависело от характера и вектора тех сдвигов, которые осуществляли император Даогуан и принцесса Ань Мень.
В самом Гонконге, конечно, тон задавали иные силы. Здесь темп жизни определялся англичанами, которые навязывали местному обществу свою культуру, законы и, в некоторой степени, даже кухню. Однако и здесь — так, по крайней мере, казалось Молинде — китайцы, стягивающиеся отовсюду в Королевскую Колонию, чтобы наняться грузчиками и носильщиками, поденщиками и слугами, а если повезет, открыть свой магазинчик, умудрялись крепко держаться традиционных ценностей. Они носили ту одежду, которую привыкли носить в Кантоне и в своих деревнях, они старались не есть английской пищи, предпочитая рецепты своих предков. В случае крайней необходимости, с неохотой, они брались за изучение английского, и некоторые, научившись даже писать и читать на этом языке, между собой, однако, продолжали общаться по-китайски.
Отдавая себе во всем этом отчет, Молинда с тем большим удовольствием вкушала плоды своего собственного удачного положения. Она была не меньшей китаянкой, чем любая уроженка этих мест; но когда того требовали обстоятельства, она могла легко оказаться женщиной Запада. Она могла превратиться в голландку, а также вновь стать балийкой.
Поэтому ей легко было найти общий язык с людьми на самых разных уровнях — включая и представителей правящих английских кругов. Через некоторое время ее отношения с заместителем управляющего гонконгской полиции, сэром Седриком Пулом, переросли в легкий роман: ей нравилось находиться в его обществе, и сам он казался ей человеком обаятельным. Его в неменьшей степени влекло к ней. Однако, невзирая на благоволение к ней генерал-губернатора и его жены, в Гонконге нашлись и такие британские коммерсанты, что относились к ней совсем иначе. Им ничего не оставалось, как признать в ней равного делового партнера, но лишь потому, что они не имели выбора: «Рейкхелл и Бойнтон» была слишком большой и могущественной компанией, чтобы с пренебрежением относиться к главе ее восточного отделения. Однако ни разу эти господа не пригласили ее в гости, ни разу не позвали посетить свой открывшийся в Гонконге клуб.
