Затерянный дозор. Лучшая фантастика 2017 (сборник) - Дивов Олег Игоревич (читаем книги бесплатно txt, fb2) 📗
Взгляд в спину. Оборачиваюсь.
Снова мы вдвоем. Я и кошка. Сейчас, искупавшись в крови и воспоминаниях, я не способен выносить ее молчаливое презрение. Иду в спальню, завожу стим-станцию на интервал в четыре часа. Погружаюсь в сон.
Мой кошмар: кружусь с Зофьей в вальсе, но не чувствую ее тепла и не могу разглядеть ее лицо. Внезапно понимаю, что человек, вальсирующий с моей женой, — не я. Потому что я далеко, в сандинской пустыне; мой живот искорежен разрывной пулей. Рядом никого, только песок, который пробирается через рану в мою кровь, ползет по венам, окутывает сердце. Проваливаюсь в пустоту, открываю глаза. Я в отсеке, на стим-подзарядке. Афина сидит напротив и смотрит на меня желтым взглядом убийцы. Медленно встает, идет ко мне. Дергаю рычаг, чтобы отключиться от станции, но рычаг не поддается. Афина прыгает на мои колени, забирается на левое плечо. Ее невероятная тяжесть давит на сердце, заполненное песком, который вместо фрозилита качает в меня трансфузионная система. Афина шепчет мне в ухо, но я никак не могу расслышать ее слова. Тогда она тянется к моему горлу.
Открываю глаза. На часах шестнадцать тридцать две. Мне не нужно инспектировать комнаты, чтобы определить: Зофья еще не вернулась. Достаточно кошки, которая сидит напротив и смотрит на меня своими желтыми ненавидящими глазами. Очевидно, Афина просидела здесь все то время, пока я был на подзарядке. Может, решала, не перегрызть ли мне горло во сне?
Сон между тем, пусть и кошмарный, произвел целебное действие. Я видел лишь отголоски работы, которой все это время были заняты шестеренки в моей голове. Систематизация, каталогизация, анализ, синтез.
Я помню тепло рук Зофьи. Помню, как она порезалась, пробуя остроту лезвия моей полковничьей сабли. Помню красный цвет ее крови. Если бы она порезалась теперь, на месте пореза образовалась бы ледяная корочка голубого цвета. Такая же, какая покрывает сейчас костяшки моих пальцев.
Я помню наше первое свидание. Та самая набережная, которая снилась мне из ночи в ночь. Разумеется, никакого солнца и голубого неба. Тучи над Санкт-Винтербургом не расступаются никогда. И никогда не прекращается черный снег. Но моя нежность все та же. Как и моя любовь к Зофье.
Я помню ее концерты и турне и мое одиночество.
Я помню мою работу над проектом стим-зомби и ее одиночество.
Я знаю, что я не человек. Я знаю, что она не человек.
Я знаю слишком много.
Но остается чувство, что какого-то кусочка в этой мозаике недостает. Легкость пустоты на том месте, где должна быть еще одна шестеренка, чтобы как следует разогнался наконец механизм моей памяти.
Я все еще не знаю, что произошло на фабрике пять дней назад. Что за сила заставила обрушиться эту хрупкую конструкцию из домино.
Я все еще не знаю, кто стоит за этим грандиозным обманом. Мне видится темная грузная фигура карикатурного злодея, подсвеченная прожектором из-за спины, от чего образуется гигантская зловещая тень, накрывающая собою весь Андеграунд.
Скрип двери. Кошка тотчас срывается с места, чтобы приветствовать хозяйку. Жму на рычаг. Стим-станция нехотя отпускает мое мертвое тело. Но выйти навстречу Зофье не успеваю.
Они заходят. Зофья и… некто. Я знаю, что где-то в закоулках моей головы прячется его имя, но пока еще не способен его найти. На лице его с легкостью читаю признаки серьезных проблем в перфосистемах. Не уверен, что он хотя бы приблизительно понимает, где и с кем находится. Он одет в комбинезон унтер-техникера, слишком тесный для него — не сходится на груди, не прикрывает лодыжки и запястья. Я вижу свежие, не залеченные еще фрозилитовой регенерацией швы. Он оттуда, с фабрики.
— Вацлав.
Зофья улыбается мне своей улыбкой номер два. Это улыбка сомнения, чувства вины и покорности.
Зофья говорит:
— Понимаю, как странно и нелепо это прозвучит… Я знаю этого человека только пять дней. Ты, конечно, скажешь — ерунда, блажь. Но я чувствую, что и минуты не проживу без него.
На этот раз механизмы в моей голове готовы к удару и обрабатывают информацию без задержки и попыток отключиться от тела.
Память тотчас отзывается эхом на слова Зофьи. Мой кабинет в апартаментах на верхнем уровне Эдгар-По-Билдинг. Черный снег за окном. Приглушенный свет газовых ламп. Кошка Афина у меня на руках. Зофья садится на самый краешек вольтеровского кресла у камина. И говорит, говорит, говорит. Точно слова эти копились у нее в голове сжатым паром и усердно, не покладая букв, искали выход. Вот, нашли:
— Тебя не было так долго. Командировки, совещания, лаборатория. Я не могла этого выносить. А потом появился Байрон. Я знаю его всего несколько недель, и это были самые счастливые недели в моей жизни.
Байрон, вспоминаю я. Так его зовут. Юный летчик, герой войны, поэт и задира. Я встречался с ним дважды на каких-то приемах, где он, казалось, должен был выглядеть бледно и неуместно в своем поношенном мундире. Но Байрон всюду делался центром внимания и симпатий. Высокий, статный, с красивым, но асимметричным лицом — очевидный результат контузии, легко исправимый в наше время. Но он не исправлял, нет. Для него всякая память так же дорога, как и для меня. Еще кое-что общее: мы оба любим Зофью.
Зофья говорит:
— Нелепо обращаться к тебе с такой просьбой, но ты и сам понимаешь, что больше обратиться не к кому. У него… Святой Гибсон, я даже не знаю его имени… у него какие-то проблемы… В голове. Ты можешь это исправить?
Память отзывается эхом:
— Он тоже был на войне, получил контузию. Но уже совсем оправился. Я перееду к нему. Квартира на нижнем уровне… Я привыкну. А со временем все наладится. Ты великодушный человек, Вацлав, и все поймешь. В конце концов, мы давно не любим друг друга.
Эта фраза так же хлестко ударяет по мне из воспоминания, как ударила в реальности.
Взгляд туманится, я вновь теряю контроль над собой: механизм моей памяти лихорадочно ищет информацию, ключи к которой получил только что. У него (и у меня) нет никаких сомнений, что информация существует. Та самая недостающая шестеренка. Та самая недостающая катушка перфоленты.
— Вацлав?
Зофья совсем рядом, трясет меня за плечи.
Я говорю:
— Конечно, я помогу, милая. Но сначала вам обоим нужно подзарядиться.
Звучат ли нотки коварства в моем голосе?
Смотрю, как Зофья нежно подводит Байрона к моей стим-станции. Ласково усаживает в кресло, придает правильную позу. Задерживается на мгновение, глядя в его лицо. Когда-то так же она смотрела на меня.
Переключает рычаг. Сама устраивается в соседнем кресле.
Думаю: сейчас, когда они спят, самое время.
Самое время — что?
О, вариантов множество. Вот простейший: воспользовавшись бессознательным состоянием жены, стереть ее память об этом нелепом, нежданном госте. Ей ни к чему этот калека, босяк. Она будет с ним несчастна…
Кошка смотрит на меня с такой ненавистью, будто до последней буквы знает все мои мысли. Я смотрю на кошку. Безумная идея. Безумная и вместе с тем настолько закономерная, очевидная, что я, кажется, могу различить шестнадцатирядные паттерны, из которых она состоит.
Сегодня я уже изменил своим принципам. А кроме того, мой мир перевернулся с ног на голову. Вряд ли станет хуже, если я в дополнение ко всему этому нарушу данное жене обещание.
Я думал, Афина будет убегать и прятаться. Прежде она довольно успешно предугадывала мои намерения.
Но она сидит на месте, и выражение ее морды кажется мне удовлетворенным. Беру ее на руки. Несу в кабинет. Укладываю на стол, на ощупь изучаю загривок, пока не нахожу нужный позвонок.
Домашние мои очки не так хороши, как рабочие; это ничего. К счастью, кошачьи перфоленты того же размера, что и человеческие. Мне хватает одного взгляда, чтобы найти среди собственных перфолент Афины ту, что явно ей не принадлежит. Она и не спрятана, эта лента, наоборот, выставлена напоказ. Сматываю ее на одну катушку и тогда только замечаю, что лента не изолирована. К ней подключены штифты. И по состоянию транспортной дорожки видно, что за три года система перематывала ее бессчетное множество раз.