Элементарно, Холмс! (сборник) - Уилсон Гаан (прочитать книгу txt, fb2) 📗
Теперь «Траст» хотел встретиться со мной, чтобы обсудить различные «планы» по восстановлению дома. Полагаю, они не осознавали, что я на грани банкротства, а я не стала их просвещать. Мне вовсе не хотелось, чтобы весь мир узнал о том, что счастливая женщина с фотографии на суперобложках моих (стареющих) романов уже не является «потрясающе успешным автором бестселлеров», каким когда-то была. Поэтому я ответила уклончиво и несмело, но «Траст» обрадовался, что получил хоть какой-то ответ. По их мнению, игра началась.
Мои британские адвокаты хотели, чтобы я приехала в Англию и вступила во владение домом. «Холмс траст» еще больше желал встретиться со мной лично. В Риме ничего не происходило – как обычно, но мне все еще было очень трудно оттуда уехать. Одна мысль об отъезде вызывала у меня приступ паники. Я знала, что это нелогично. Я бросила все и посвятила жизнь целиком одному событию. Я лишилась друзей и карьеры. Я не могла двигаться дальше из-за своей одержимости – ужасного чувства, что если я утрачу бдительность, справедливость никогда не восторжествует. Я писала ужасы, писала – раньше – об ужасных вещах и знала, что иногда монстры побеждают.
Затем меня осенило, что, возможно, «Холмс траст» захочет купить у меня Фэрбенк. А это означало: появятся новые деньги для борьбы. Я полетела в Лондон, арендовала машину и под проливным дождем отправилась в Стрэтхем в южном Лондоне, где обнаружила перекопанную пустошь с бетонными фундаментами – все, что осталось от «Фэр эстейтс». И там же стоял Фэрбенк, почерневшая груда, обнесенная сетчатым забором со знаками «ПРОХОД ВОСПРЕЩЕН».
Некоторые секции двухэтажного строения не пострадали, и пока я ждала охранника, мое воображение блуждало по комнатам, вновь проигрывая преступление, случившееся в этих стенах.
Я уже успела подписать миллионы бумаг и вступила в законное владение собственностью, а потому представитель «Блэкфилд Карпентер» и охранник с радостью встретили меня, ждущую в машине. Лил такой сильный дождь, что я с трудом могла различить их лица.
Холод пробирал до костей. Доставая спальный мешок и чемодан, я начала сомневаться в разумности романтичной идеи провести ночь в доме. Мой черный зонт столкнулся с зонтом адвоката из «Блэкфилд Карпентер», когда тот взял у меня чемодан. Дыхание вырывалось изо рта белыми облачками.
– Знаете, он с привидениями. – Ухмыльнувшись, охранник снял висячий замок с входной двери. – Слышатся шаги. Иногда плач.
– Ясно, – ответила я и, несмотря на Рим, выдавила из себя слабую улыбку. Было бы неплохо сменить объект одержимости.
– Кто-то говорит, это Александр Холдер оплакивает свою пропавшую племянницу Мэри, – продолжил охранник. И выжидающе посмотрел на меня.
– Я знаю эту историю, – сказала я. – Мэри со своим любовником договорилась украсть у Александра берилловую диадему, которая была гарантией ссуды.
– Верно. Любовника звали сэр Джордж Бэрнвелл. Шерлок Холмс восстановил справедливость, – вставил молодой адвокат из «Блэкфилд Карпентер».
– Диадему вернули «одной из самых высокопоставленных и знатных особ», предположительно принцу Уэльскому. Банк получил от принца выплату ссуды размером пятьдесят тысяч фунтов плюс проценты, а честь Холдера осталась незапятнанной, – сказала я. – И Александр помирился с Артуром, своим сыном, которого ошибочно обвинил в краже.
– А Мэри с Бэрнвеллом больше никогда не видели, – закончил адвокат.
– Отсюда призрачный плач, – ответила я.
– Отсюда, – согласился он, и дверь со скрипом открылась.
Мы втроем вошли в Фэрбенк. «Холмс траст» попытался сделать дом пригодным для жилья – в основном посредством уборки – и приобрел для меня фонарики, лампу на батарейках и обогреватель. На шестиугольном инкрустированном столе стояла хрустальная ваза с красными розами, а рядом с ней – корзина с фруктами. Я предложила адвокату и охраннику яблоко, но оба отказались. Другой мебели в доме не было: «Траст» одолжил мне только стол. Все, что сохранилось, увезли в посвященное Шерлоку Холмсу крыло Британского музея, хотя при желании я могла потребовать возврата вещей.
Я буквально пережила рассказ доктора Уотсона о преступлении, пока мы исследовали промозглый старый дом. Вот окно, где наивная Мэри Холдер отдала прекрасную диадему стремительному и коварному сэру Джорджу Бэрнвеллу. Вот кухонная дверь: через нее Люси Парр, официантка, которую Мэри неумело пыталась обвинить в преступлении, выскользнула, чтобы встретиться со своим возлюбленным Фрэнсисом Проспером, одноногим зеленщиком. Наверху я осмотрела руины комнаты Мэри, откуда она сбежала, как только поняла, что Шерлок Холмс решит загадку. Рядом располагалась столь же ветхая комната Артура, сына владельца дома, ложно обвиненного в преступлении. Он был влюблен в настоящую воровку, свою кузину Мэри, и не стал оправдываться. И по причине своего благородства угодил – на время – в кандалы.
А вот и закопченная, пропахшая дымом комната самого вспыльчивого Александра Холдера, которого в ходе дела чуть не хватил удар.
Часть потолка была прикрыта полиэтиленовой пленкой, которая не слишком спасала от дождя. Весь дом оказался обугленным, сырым и заплесневелым; я понятия не имела, как вернуть Фэрбенку прежнее величие.
Мы обнаружили, что наиболее сухими были комнаты для прислуги, хотя большинство стен пострадали от влаги и покрылись плесенью. Во времена Мэри Холдер в поместье содержался большой штат: четыре горничные жили в доме, а кучер и мальчик-посыльный ночевали в другом месте.
С помощью мужчин я разместила обогреватель и фонари и развернула спальный мешок. Получив от меня заверения, что все будет в порядке, и обещание звонить, если что-то понадобится, мои спутники ушли.
От Рима до Лондона недалеко, но мне казалось, что я проехала много тысяч лиг. Я продолжала паниковать. Я знала, что из-за моего отсутствия обязательно пропустят какую-то улику, не обратят внимания на чьи-то слова. Я осознавала, что у меня посттравматическое стрессовое расстройство, и я страдаю от навязчивой идеи. У меня имелось сильное снотворное, которое я практически не принимаю, поскольку боюсь пропустить звонок. Однако сейчас в Европе царила ночь, так что я всухую проглотила таблетку и скрестила пальцы. Иногда лекарство работало, иногда – нет. Засыпая, я пожелала родителям доброй ночи. Как обычно. А затем поплакала. Тоже как обычно.
Поэтому, проснувшись от всхлипываний, я не удивилась. Но несколько секунд спустя, оклемавшись от снотворного похмелья, осознала, что плачет кто-то другой.
Гром заглушил протяжный, низкий стон. Он был полон пронзительной скорби; затем на противоположной стене, в оранжевом свете керамического обогревателя, я увидела профиль женщины. Задохнувшись, я посветила фонариком в темные углы. В комнате не было никого, кто мог бы отбросить такую тень. Плач стал громче.
Мое сердце колотилось. Рука дрожала. Я моргнула, и мои губы беззвучно прошептали те же слова, что я произнесла, узнав об убийстве родителей: «Этого не может быть».
Затем силуэт исчез, и на его месте возникла тень маленькой руки с тонкими, острыми пальцами.
Я выдохнула ледяное облачко. Меня трясло от ужаса.
После смерти родителей я ждала, надеялась на нечто подобное. Нечто сверхъестественное. Вроде того, о чем я писала в своих книгах: «Одержимость», «Ведьма», «Проклятые». Послания из могилы. Голос, шепчущий мне на ухо имя убийцы. Подтверждение, что родители в лучшем мире. Я ходила к медиумам и посещала спиритические сеансы. Однако я слишком глубоко погрузилась в «бизнес» и знала все фокусы. Пару раз я позволила себя обмануть, на случай, если во всей этой ерунде присутствовало зерно истины, но в конце концов сдалась и сосредоточилась на итальянской науке, римской криминалистике. Науке. Только это была не наука. Это был источник моей одержимости. Поэтому я сказала себе, что все придумала. Что по-прежнему сплю.
Рука осталась на стене – не тень, а скорее отпечаток, очень темный и четкий. Очень реалистичный.
Должно быть, это розыгрыш, устроенный моей адвокатской фирмой или ребятами из «Холмса».
