От Византии до Орды. История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович (серия книг TXT) 📗
Забегая вперед, отмечу, что и древнейшие литературные, письменные произведения Руси, которые на первых порах имели, за немногими исключениями, богословский характер, в большинстве своем заострены против иудаизма – государственной религии Хазарского каганата. Речь идет о произведениях XI – первой половины XII века, хотя не все они получили бесспорную датировку (некоторые из них те или иные исследователи стремились отнести к более позднему времени). Именно противоиудаистская направленность определяет содержание таких творений, как «Слово о законе и Благодати» митрополита Илариона, «Речь философа», составляющая очень важную часть «Повести временных лет» (XI в.), «Словеса святых пророков» (по-видимому, конец XI – начало XII века), «Палея толковая на иудея» (наиболее монументальное из древнерусских произведений, отнесенное М. Н. Тихомировым ко времени не позже XII века); есть противоиудаистская тема и в «Житии Феодосия Печерского» преп. Нестора, и у св. Кирилла Туровского, и в «Киево-Печерском Патерике» и т. д. Значительных произведений XI – первой половины XII века, в которых нет этой темы, намного меньше, нежели тех, в которых она присутствует или даже господствует. М. Н. Тихомиров на страницах своего труда «Философия в Древней Руси» с полным основанием утверждал, что XI – первая половина XII века – это время, когда создаются прежде всего «противоиудейские философско-религиозные трактаты» [182] .
При этом не менее важно отметить, что позднее – с середины XII и до конца XV века (когда распространилась «ересь жидовствующих»), то есть на три с лишним столетия, – противоиудаистская проблематика как раз почти полностью исчезает из русской литературы. Ибо духовное противоборство с Хазарским каганатом уже совершено, исполнено, и литература переходит к другим целям и предметам. Своего рода господство противоиудаистской темы на начальном этапе истории русской литературы (XI – середина XII века) – это очень существенный аргумент в пользу того, что в IX–X веках главной целью Руси было противостояние Хазарскому каганату.
Таким образом, литература, создававшаяся в XI – первой половине XII века, непосредственно после создания героических былин, по-своему продолжала их дело, а с середины XII века наступает уже совсем иная эпоха в истории русского Слова.
В частности, немалое место в литературе заняла тема взаимоотношений с половцами. Как уже было отмечено, едва ли не в большинстве работ о былинах с давних пор выражалось представление, согласно которому былины-де и «отразили» главным образом борьбу с половцами. В частности, так называемая историческая школа в изучении русского эпоса обычно занималась сопоставлением образов и сюжетов былин с летописными сведениями именно о половцах. Правда, это делалось нередко, в сущности, только потому, что в летописях было «легче» искать прообразы былин, нежели в истории Руси в целом (то есть и в «темных» ее местах); летописи являли собой – о сей шутке уже шла речь – своего рода «фонарь», в свете которого проще было нечто «найти»… Но все же нельзя не коснуться проблемы «Русь и половцы».
Выше я стремился доказать, что русский эпос сложился не позднее начала XI века, то есть еще до появления половцев (они оказались у границ Руси лишь в середине XI века). Но дело не только в этом. Вполне можно допустить, что в мир былинного эпоса вошли и те или иные (в том числе, не исключено, и весьма значительные) элементы, запечатлевшие столкновения Руси с половцами. Но есть все основания утверждать, что и масштабы, и самый характер этих столкновений не могли бы породить героический эпос. Борьба Руси и половцев, как это убедительно показано в ряде работ авторитетных исследователей, отнюдь не являла собой борьбу, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Это было, скорее, воинское соперничество, состязание, «охота» друг на друга, которая – и это глубоко показательно – в любой момент могла обернуться союзом, совместными действиями и даже прямой дружбой.
В этом отношении очень выразительно одно из сообщений в «Поучении» Владимира Мономаха (1053–1125), который являл собой, несомненно, главного героя всей полуторавековой борьбы с половцами. Тем не менее, поведав о своих многочисленных столкновениях с половцами, он не без гордости писал в заключение: «И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать… раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких столько: Шаруканевых двух братьев, Багубарсовых трех, Осеневых братьев четырех, а всего других лучших князей сто» (перевод Д. С. Лихачева). К этому уместно еще добавить, что Владимир Мономах женил своих сыновей Юрия Долгорукого и князя Переяславского Андрея на половчанках.
Разумеется, отношения с половцами – это все же боевое соперничество, нередко приводившее к тяжким жертвам и бедам. Однако в противоборстве с половцами никогда не было даже и намека на, скажем, потерю Русью независимости, не говоря уже об ее гибели. Известный историк В. Т. Пашуто подчеркивал: «В целом половецкие набеги охватывали (как отметил уже Д. Расовский [183] ) около 1/15, главным образом степной части страны… ни Галич, ни Полоцк, ни Смоленск, ни Новгород, ни Суздаль не были для них досягаемы, а в Киев, Чернигов и Переяславль они вступали лишь в качестве княжеских наемников» [184] .
Последнее замечание особенно существенно: русские князья (это, конечно, весьма безотрадный факт) нередко нанимали половцев для нападений на своих единоплеменных соперников… Но из этого следует сделать вывод (который будет еще подкреплен ниже), что отношения с половцами в определенной степени были аналогичны отношениям отдельных соперничавших между собой княжеств Руси конца XI – начала XIII века. И не будет натяжкой утверждение, что половцы воспринимались тогда как некое «приложение» к Руси (изначально многоэтнической), как ее – пусть и «внешняя» – часть.
Поэтому редколлегия содержательного коллективного труда о составных частях Древней Руси – «Древнерусские княжества X–XIII вв.» (1975) – поступила, без сомнения, совершенно правильно, включив в труд, наряду с главами «Киевская земля», «Черниговское княжество» и т. д., и главу «Половецкая земля». Ее автор С. А. Плетнева говорит, что с 1055 года «началась сложная, полная браков и битв, набегов и военных союзов совместная двухсотлетняя история двух народов». Уже с 1070-х годов (а появились половцы в 1050-х годах) «половцы начали участвовать в войнах, которые вели русские князья с соседями» [185] .
Образованнейший историк Е. Ч. Скржинская доказывала, что «половцы с середины XI до середины XIII в. были постоянным элементом истории Киевского государства… половцы, при всей серьезности и опасности встреч с ними, стали, если можно так выразиться, обыденным явлением русской жизни» [186] .
Нельзя не сослаться и на опубликованную впервые еще в 1947 году работу крупнейшего тюрколога В. А. Гордлевского о «Слове о полку Игореве», в которой решительно оспаривалось представление о половцах как о непримиримых, «смертельных» врагах Руси. В этой работе, в частности, утверждалось, что после первых действительно острых столкновений «взаимоотношения между народами, русским и половецким, были и более тесные, и более дружественные, они вросли в повседневный быт» [187] . Наконец, другой исследователь «Слова о полку Игореве» А. Н. Робинсон пишет, что отношения русских и половцев развивались «в виде постоянно чередовавшихся взаимных набегов и союзов, нередко скреплявшихся династическими браками» [188] .
Привести здесь суждения исследователей «Слова о полку Игореве» особенно важно. Ибо именно это творение более всего, пожалуй, способствовало формированию весьма неточного или даже просто ложного представления о взаимоотношениях русских и половцев.
Перед нами лирико-эпическая поэма о судьбе героя, который претерпел поражение и позор плена в результате похода на половцев – кстати сказать, по целям своим тождественного половецким набегам: воины Игоря сражаются, «ища себе чести, а князю – славы», и, с другой стороны, после начальной своей победы они «помчали красных девушек половецких, а с ними золото, и паволоки, и дорогие аксамиты».
