Танец с огнем - Мурашова Екатерина Вадимовна (читать книги регистрация TXT) 📗
А вот черта с два, подумал он. Вернее, четко выговорил про себя. И даже испугался, что – вслух.
Спустя два часа он сидел в той же комнате, но уже не душной, а выстуженной – после ухода гостей Таисия погасила все лампы и распахнула окно, чтобы изгнать вонь овчинных шуб, пота и табачного дыма. Шторы шевелились, плотный ветер был наполнен снежной весенней сыростью. Таисия, свернувшись с ногами на кушетке, куталась в шаль – не в ту прозрачную, а в тяжелую, с крупно вывязанными розами, которые казались яркими даже в темноте. Камарич, на своем прежнем месте за столом, пил холодный чай.
– Не получилось, значит, – прошептала она глухо и безразлично. – Ну, и ладно. Пусть питерцы деньги ищут. Должны ж они хоть что-то делать. Мы вот им и исполнителя нашли.
– Уже думаешь, что – нашли?
Камарич говорил почти как она – негромко и без эмоций. В их среде, в общем, частенько «тыкали» друг другу даже не очень коротко знакомые люди, но эти двое при других всегда держали дистанцию.
– Идеального нашли, уж я-то вижу, как ты крутишь. И отдавать не хочешь… Жалко тебе.
– Ребенок, – Лука зло передернул плечами.
– Ребенок, – повторила Мария и рассмеялась почти беззвучным рассыпчатым смехом. – Она наверняка некрасива. Так?
– С чего ты взяла?
– Ты злишься, потому что я права. С нашего поколения началось время уродов… У нас остекленевшие глаза, мы не смеемся, а скалимся. А скоро такими будут все… Ты, кстати, обратил внимание, как уродлива современная мода? Это обратная сторона совершенства… Я недавно говорила с одним поэтом в Петербурге, он сразу понял! Мы, сказал он, поднялись на горний пик и увидели, что это – еще не предел, что можно шагнуть дальше… и оказаться в царстве смрада и дисгармонии! Вот как…
Таисия бесшумно встала с кушетки, подошла к окну и захлопнула рамы. Зазвенели стекла, ветер исчез, но сырой холод остался.
Вскочив, Лука быстро подошел к ней и, обхватив сзади за плечи, прижал к себе, проговорил быстрым шепотом – в висок, занавешенный кудрями:
– Ты-то понимаешь, что устранение жандарма Карлова усилит Столыпина?
Она, слегка извернувшись, бросила на него длинный косой взгляд.
– И что? Может, я этого и хочу… чтобы усилило?
И засмеялась, потому что он не нашелся, что сказать.
– Может, я не хочу быть уродом… Может, я надеюсь, что хоть кто-то способен избавить нас от гибели и сползания в пропасть… и иногда мне представляется, что именно он…
«Господи! – подумал Камарич. – После роспуска Боевой Организации и начала децентрализованного террора летучих отрядов в головах уже и вовсе каша. Знал бы умница Столыпин, что некоторые из эсеров пытаются его убить, а некоторые – примеряют на роль спасителя отечества…»
Таисия засмеялась еще громче.
– Ну? Что будешь со мной делать? Доносить?.. Куда?..
Камарича снова передернуло, уж слишком холодно было в этой комнате. Убедить ее, что никуда доносить он не собирается, можно было только одним способом. И ему ничего не оставалось, кроме как прижать ее к себе еще крепче, целуя куда придется. Она была так худа, что ощущалась в руках тонким каркасом из прутьев – то ли стальных, то ли, наоборот, сухих и хрупких. Ничего общего с обволакивающей, сладкой женской обильностью, которую он вообще-то предпочитал.
Но надо, значит – надо. Лука рано (годам к тринадцати) созрел и с тех самых пор умел любить разных женщин и ценил разнообразие. Они тоже его любили – грех жаловаться…
Глава 16,
в которой Любовь Николаевна получает письмо от мужа, встречается с акробатами Олей и Кашпареком и вместе с ними покидает Синие Ключи.
С раннего утра в Синих Ключах происходила обыкновенная усадебная жизнь.
Подоенные в четыре утра коровы меланхолично жевали сено и длинно вздыхали, мечтая о быке Эдварде. Бык Эдвард, чуждый сентиментальности, не мечтал о коровах. Он считал, что они принадлежат ему в любое время по праву сильного и потому, плотно позавтракав, привычно пытался разнести сколоченное в три доски стойло. Молодой скотник обходил стойло Эдварда по противоположной стороне прохода и вслух, в самых изощренных выражениях желал свирепому быку поскорее сдохнуть.
Еще до рассвета огородница Акулина с лампой проследовала в оранжереи, где, помимо подкормки, рыхления и прочих нужных агрономических дел вела ежеутренние нравоучительные беседы с овощной и цветочной рассадой.
Выпущенная из конюшни по распоряжению Любовь Николаевны, ее личная старая лошадь Голубка ходила по цветнику перед ступенями господского дома и для развлечения тягала торчащие из-под снега цветочные былки. Собаки, свернувшиеся на ступенях и под колоннадой разноцветными, присыпанными снегом клубками, иногда поднимали головы и лениво брехали в синеющие рассветом пространства. Голубка, которая много лет знала всех усадебных псов, и сама имела отчасти собачий, а не лошадиный характер, отвечала им хриплым, негромким ржанием.
Кухарка Лукерья простужено, в нос ругалась на весь белый свет в целом, не успев еще спросонья отыскать конкретной причины своего недовольства, и гремела кастрюлями на кухне.
Горничная Феклуша меняла простыни Боте, который опять описался ночью, и в сотый раз шепотом выговаривала ему про горшок, который ждет всех хороших мальчиков под кроватью.
Капочка, звучно топоча босыми пяточками, промчалась мимо кровати спящей Груни, забежала в комнату близнецов и юркнула в постель к Ате. Атя недовольно заворчала и отвернулась носом к стенке – по вечерам она обычно маялась животом и потому с утра любила поспать подольше. Капочка, ничуть не обескураженная недружелюбным приемом, обхватила рукой теплую и худую Атину спину и плотно прижалась к ней, попутно почесав носик об острые выступающие позвонки. Потом просунула свободную ручку под подушку, нашла там припрятанный Атей пряник и принялась мусолить его, с интересом и удовольствием слушая Феклушин выговор Боте.
Горничная появлению Капочки ничуть не удивилась. Было известно, что Капочка, после того, как проснулась, почему-то ни минуты не могла оставаться в своей кроватке и сразу бежала в постель все равно к кому. «Ты боишься? Боишься чего-то? Да?» – несколько раз настойчиво спрашивала ее Любовь Николаевна и, каждый раз получив отрицательный ответ, перестала обращать внимание на эту особенность дочери. И пускать ее по утрам к себе в постель тоже категорически перестала: «Большая уже, нечего!» Если бы кто-нибудь взял на себя труд поговорить с ребенком подольше и выслушать ее достаточно бессвязный рассказ, то, может быть, этот кто-то и догадался бы о причине происходящего. Капочка видела удивительно красочные, ярко звучащие фантастические сны. Страну снов она считала такой же реально существующей, как и мир родного дома. Просыпаясь, девочка еще некоторое время помнила прервавшиеся события из сна и, чтобы не заплутать между мирами, ей требовалось чье-нибудь немедленное и действенное участие в ее жизни. В отличие от матери, глухая Агриппина способна была на достаточно длительное внимание к ребенку, но еще далеко не всегда могла прочесть по губам невнятный лепет Капочки.
Любовь Николаевна лежала в обширной супружеской кровати, оставшейся в имении еще со времен ее отца и его первой жены, и смотрела в потолок. По потолку в угол медленно уползали ночные тени. Свернувшаяся в ногах у Люши хитровская собачка Феличита размеренно и чуть слышно посапывала курносым носом. Старенький Трезорка, который когда-то первым признал вернувшуюся домой, в Синие Ключи барышню и за это был повышен в ранге от кухонной до комнатной собачки, по старости уже не мог запрыгивать на кровать и потому спал внизу на специальном волосяном матрасике, охранял ночную вазу хозяйки и иногда повизгивал во сне.
Чуть после девяти часов на расписных санях, покрытых потрескавшимся лаком и увешанных валдайскими колокольцами, приехала живущая по соседству пожилая вдовая помещица Мария Карловна. Уже много лет она рассказывала всем о нещадно мучающей ее бессоннице и, ссылаясь на нее, являлась в гости в самое неожиданное время. Впрочем, зная обычаи всех ближайших соседей, она весьма часто подгадывала к завтраку, обеду или ужину, так как пенсию почтенная вдова получала небольшую, была весьма стеснена в средствах и от души радовалась любой экономии.
