Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич (электронная книга txt) 📗
– А она замужняя? – спросил Авдей.
– Да кто их, этих баб, разберет! – в сердцах ответил Маркел. – Вроде как замужняя. И вроде как вдова. Нет, даже просто вдова. Дядя ее сказывал… – и тут Маркел замолчал, потому что почувствовал, что краснеет.
– Да-а… – нараспев сказал Авдей. – Жена есть соблазн души. А чужая жена два соблазна. А служба? Чего про службу ничего не говоришь?
– А что я пока скажу? – сказал Маркел. – Я здесь еще недели не служу.
– Так ты и вдову эту тоже не больше знаешь. А как за нее горой стоишь! Вот так бы ты за службу стаивал.
Маркел усмехнулся и развел руками. Авдей тихо засмеялся и сказал:
– А ливер все равно нужно лечить. Не хочешь клистиром, можно отвары пить. Вот утром к боярину придешь и сразу падай ему в ноги, говори: «Спаси, боярин!» А он на это мастер! Он же уже сколько, уже пятый год пошел, как Аптекарским приказом ведает. Все снадобья через него, все записи через него! И все он, если надо, сам взвесит и сам разделит, до зернышка, до скорлупки. И у нас этого здесь, наверху, даже больше, чем в аптеке государевой. Ты был там? Это сбоку от царицыного терема, возле Богородицыной церкви на Сенях. Там еще рядом переход на Задний государев двор. Знаешь такой?
– Рядом с Ближним застенком, там, что ли?
– Рядом! Рядом! – повторил Авдей. – Почти что дверь в дверь. Только в застенок – это лестница вниз, а в аптеку – вверх. Ваш Ефрем часто туда бегает, если кому вдруг худо станет. А там вся стена в склянках. Но у боярина здесь больше!
Вот сюда Шкандыбин и ходил, тут же подумал Маркел, так что в аптеке делать нечего, здесь у них все яды, и надо сюда стрельцов вести! Подумав так, Маркел аж часто задышал и почувствовал, как зубы у него оскалились.
– Ты чего это? – спросил Авдей.
– Да вот что-то опять культя схватила, – ответил Маркел.
– Клистир тебе надо! Клистир! – строго сказал Авдей.
– С этим можно подождать, – сказал Маркел. – А вот где девчушка? Нюськой ее зовут. Соседку жаль!
– Это завтра спросишь у боярина, – сказал Авдей. – Еще есть будешь?
Маркел не ответил. Тогда Авдей собрал все со стола (благо, что Маркел успел хлеб прихватить) и вышел. Маркел сидел за столом, смотрел на горящий светец и ждал, когда Авдей вернется. Но Авдей не возвращался. Очень хотелось есть, а хлеб был уже весь съеден. Эх, надо было брать свекольник, время от времени думал Маркел. Но почти сразу додумывал: две-три ложки съешь, а после вдруг как скрутит! И пена на губах, конечно. Знаем мы таких, наслышаны. А хлеб, что хлеб, хлеб – божья пища, хлеб не отравишь, скорей рука отсохнет.
И вдруг, как на грех, вспомнилось: а Авдей-то одну руку прятал! Может, у него с ней что-нибудь неладное, а он его хлеб едал… Маркел взялся за брюхо. Брюхо было смирное. Маркел перекрестился, и ему стало спокойнее. И так он, спокойный, просидел еще довольно долго, его крепко клонило в сон, но он не поддавался и спасался тем, что думал про Бельского, что он теперь знает, откуда тот яды берет и, надо будет, пойдет и на дыбу и там все, как было, скажет, ничего утаивать не станет, все Ефремовы хитрости стерпит и на все свои слова крест поцелует. И будет тогда Богдашке плаха… Будет! Плаха! Это слово радовало слух, потому что а как же! Потому что где дядя Трофим? Где Савва? Где Гриша? Где, даже черт ее дери, ведьма Домна, тоже ведь крещеная душа? А…
И вот дальше сразу думалось: а Нюська как? Он сюда за чем пришел, за Нюськой? Или за Бельским? Да что ему Бельский! И, прости, Господи, а даже и царь-государь? Без государя царство не останется, кого-нибудь да выкрикнут, никогда нигде еще такого не было, чтобы народ жил без царя. А вот без Нюськи было. И без Параски тоже. Так как же тут быть? И Маркел сидел, смотрел в чернющее окно и думал. И так и не заснул, пока за окном не начало светать.
И почти сразу же за дверью послышались шаги, после открылась дверь, в ней показалась голова и строгим голосом сказала, что чего расселся, когда уже пора идти. Маркел встал и пошел к двери. Там стоял человек, одетый челядином. Он, ничего уже не говоря, первым пошел по переходу. Маркел пошел за ним. Время было утреннее, в переходах посветлело, но людей было еще немного. Челядин провел Маркела вправо, влево, после вверх и вниз по лестницам, а потом остановился возле одной из дверей и осторожно постучал в нее. Дверь открылась, из нее выглянула еще одна голова, но уже в высокой шапке, посмотрела на Маркела и велела заходить.
Маркел зашел. Это была небольшая горница, обставленная на иноземный лад, почти как на английском подворье, и там прямо впереди за столом сидел Бельский в златотканой парчовой шубе и игрался с птицей. Птица была маленькая, желтая, она сидела в позолоченной клетке на жердочке и недовольно чирикала, а Бельский, наслюнив губы, ее передразнивал. Птица злилась, прыгала по жердочке и уже не пела, а только сердито щелкала клювом. Бельский отвернулся от нее, посмотрел на Маркела и сказал веселым голосом:
– О, как свищет! А ты так умеешь?
Маркел умел свистать, и очень даже складно, но тут он покачал головой – нет, не умею.
– О! – еще раз сказал Бельский, а после, уже отвернувшись от клетки, сказал вполне серьезным голосом: – Ну, что я тебе скажу, Маркелка? Недоволен я тобой. Не слушаешься ты меня. Я же тебе что велел? Чтобы ты пошел к князю Семену и сказал ему уняться. А ты что вместо этого сделал? Ты куда пошел?
– К тебе, боярин, – ответил Маркел.
Бельский на это только укоризненно покачал головой и продолжил:
– Ну ты и дерзок!.. А знаешь, что с дерзкими бывает? Про Савву слышал?
– Слышал.
– И кто виноват? – спросил Бельский. И сам же ответил: – Он сам виноват. Ему же что было сказано? «Брось в огонь, а то вдруг от него порча!» А он не поверил. И где он теперь? Вот! Потому что порча! Нельзя было доставать!
– Что доставать? – спросил Маркел.
– Вот еще один мудрец! – сердито сказал Бельский. – Он ничего не знает! А я что, не вижу или мне не доносят, что ты целыми днями по царским хоромам нюхаешься? Я же говорил тебе: «Уймись!» Да только куда там! И вот мне уже новый донос: Маркелка к Савве бегал, они сидели, запершись, шушукались. Меня сразу как огнем обожгло! Я к Савве! А у него Господь разум отнял, он и мне сразу с порога: «Не спалил я твою шахмату, а вытащил из огня и отдал кому надо. И будет теперь тебе, боярин, за все расплата». Это он мне грозит, пес! Тогда и я ему: «Кому отдал?» А он: «Не скажу!» И как мы его ни трясли, а он молчит, как пень. Тогда я говорю: «Василий!..» Ну, и не стало Саввы. Жалко мне его, он был славный истопник, у него огонь всегда ярился. А тут вдруг деревяшку пожалел! И, что всего обиднее, переискали мы там все, а не нашли ничего.
Тут Бельский замолчал и стал смотреть на Маркела. Маркел спросил:
– А что искали?
– Вот верно! – сказал Бельский. – Что? Да деревяшку вот такую, двухвершковую, не больше. Сколько с нее жара? Тьфу! А спрятал! Или в самом деле, как он говорил, хоть я этому не верю, отдал кому-то? Да вот хоть тебе. Ты же ходил к нему, я знаю. Так и отдай теперь!
Маркел усмехнулся и сказал:
– Про что ты говоришь, боярин? Я не понимаю.
Бельский посмотрел на дверь, там никого уже не было, и сказал:
– А чего тут понимать? Я тебе просто скажу: отдашь мне шахмату, я отдам тебе Нюську. А не отдашь, я Нюську не отдам. Что с ней приключится, будет на тебе висеть, твой будет грех, потому что это ты ее не пожалеешь.
Маркел изменился в лице и сказал:
– Государь боярин! Я ничего не понимаю. Ничего не знаю! Савва мне ничего не рассказывал и ничего не давал!
– Эх, – сказал Бельский, усмехаясь, – сейчас бы заставить тебя побожиться, чтобы ты смертный грех на себя взял. Но я добрый, Маркел, я не Годунов, я этого делать не стану. А я просто скажу: не отдашь, твоя беда. И Нюськина. А я еще после велю Параске передать, что ты из-за поганой шахматы ее дочь на страшные, позорные муки отдал. Передать такое? Или скажешь, где шахмату спрятал? Только смотри у меня, не бери еще один грех на душу, не лги! Потому что мои люди сперва сходят и проверят. Найдут шахмату – и я тебя отпущу вместе с Нюськой сразу, вот крест! – Бельский широко перекрестился. – А не найдут, не быть тебе живым. Ну что, скажешь, где шахмата?
