Гипсовый трубач: дубль два - Поляков Юрий Михайлович (бесплатные версии книг TXT) 📗
– Ах, простите, простите! – спохватился Огуревич и в самых лестных категориях отрекомендовал соавторов насторожившимся гостям.
Во время представления Жарынина вся троица старалась соблюдать на лицах благосклонно-заинтересованное выражение, но когда дошла очередь до Кокотова, «мопсы» опасливо переглянулись. Однако увлеченный директор ничего не заметил и попросил делегацию повторить свои предложения вновь прибывшим товарищам. Ведмедюк величаво кивнула первой заместительнице, как дипломант-исполнитель заштатному концертмейстеру. Боледина дернула щекой и, неохотно оторвав взгляд от своего «каратника», устало разъяснила, что тяжелые обстоятельства, в которых оказалось «Ипокренино», «мопсам» хорошо известны. К счастью, у них имеется уникальная возможность спасти легендарный Дом ветеранов от бесчеловечного рейдерства: они имеют прямой выход на судью Доброедова, а это позволяет простимулировать его… э-э-э… благосклонность…
– Простимулировать? И сколько же он просит? – насмешливо полюбопытствовал Жарынин.
– Вы о чем?! – сверхсрочница снова уставилась на свой самоцвет.
– Да, в самом деле, вы о чем? – встревожился Огуревич.
– Аркадий Петрович, вы, наверное, беспокоитесь, что информация из этой комнаты может уйти в торсионные поля? – сочувственно спросил режиссер.
– В какой-то степени… – вздохнул глава школы «Путь к Сверхразуму».
– Действительно, давайте не будем выходить за рамки! – строго предупредила Ведмедюк, а Гавриилов сделал вид, будто вообще не понял, о чем речь.
– Доброедов – очень достойный человек, верующий, – тихо добавил он.
– Но конфеты-то он ест, наверное?
– Не исключено, – кивнула, понимая, Боледина.
– И вы думаете, Ибрагимбыков уже ему занес? – туманно предположил игровод.
– Что занес? – вздрогнула председательница МОПСа и нервно поправила индейские бусы. – Выбирайте выражения!
– Конфеты, – пояснил Жарынин. – Допустим, коробок пять…
– Ха-ха-ха… – театрально сказала сверхсрочница. – А пятнадцать не хотите?
– Это не важно… – твердо объявила женщина-вождь. – Он вернет… конфеты Ибрагимбыкову и возьмет наши.
– А какие он предпочитает: отечественные, американские или европейские?
Ведмедюк, Боледина и Гавриилов переглянулись:
– Евро… пейские…
– У нас найдется пятнадцать коробок таких конфет? – спросил режиссер директора.
– Не знаю… – Огуревич напряг мускулистые щеки. – Я поищу…
– А почему вы уверены, что судья Доброедов возьмет именно наши конфеты? – продолжал допытываться игровод.
– Потому что у нас есть прямой выход на… – Боледина некоторое время держала паузу, разглядывая перстенек. – …на Скурятина!
– На Эдуарда Степановича. Вы хоть понимаете, о ком речь? – спросила Ведмедюк, раздосадованная тем, что столь важную информацию сообщила не она, а ее чересчур самостоятельная заместительница.
– Не может быть?! – задохнулся от удивления Жарынин, незаметно мигнув Кокотову.
– Да, это очень серьезно! – подыграл писодей, которого немного развлекло это представление. – Руководитель управления конституционной стабильностью – это уровень!
– А вы разве сомневались в наших возможностях? – нахмурилась Ведмедюк и стала окончательно похожа на сурового индейского вождя, обиженного бледнолицыми невеждами.
– Да… Дмитрий Антонович… вы уж как-то… ну, совсем… – забормотал смущенный Огуревич.
– Нисколько не сомневаюсь! – бодро объявил Жарынин.
– Нет, я вижу: сомневаетесь! – не поверила председательница и распорядилась: – Павел Григорьевич, покажите!
«Начинающий Солженицын» достал из портфеля фотоальбом, раскрыл и предъявил снимок, на котором Ведмедюк и Боледина дружески чокались с пьяненьким Эдуардом Степановичем. На заднем плане, у богатого фуршетного стола, мешая друг другу, насыщались упитанные тени былых политиков. Виднелся и Гавриилов, приладившийся к молочному поросенку.
– Потрясающе! – воскликнул Жарынин. – Неужели в Кремле?
– Х-м-м… – оторвавшись от своего бриллианта, загадочно усмехнулась Боледина.
– Я же говорил, мы спасены! – расцвел Огуревич. – Я же знал… знал…
– Погодите радоваться, вам еще надо раздобыть пятнадцать коробок евроконфет!
– Найду, найду… – пролепетал счастливый директор, явно хвативший на радостях внутреннего алкоголя.
– А что от нас потребуется взамен? – лениво спросил режиссер.
– Ничего особенного, – еще ленивее отозвалась сверхсрочница. – Если мы решаем вашу проблему, вы передаете в собственность Эмопээс десять комнат в вашем доме ветеранов.
– И все?
– И все! – величаво кивнула Ведмедюк.
– А если вы не решаете нашу проблему?
– Ну, Дмитрий Антонович… Ну, вот опять вы… – захныкал Огуревич.
– Это исключено! – Боледина от возмущения даже стукнула колечком по столу, а потом, спохватившись, стала опасливо разглядывать крепление камешка.
– А все-таки? – не унимался Жарынин.
– Тогда мы расходимся по нулям, – с индейской невозмутимостью разъяснила председательница.
– Вот видите! – воскликнул директор. – Очень выгодное предложение!
– Договор подписываем немедленно! Павел Григорьевич! – скомандовала она.
Протосолженицын мгновенно достал из портфеля приготовленные листочки, а Боледина царским движением извлекла из сумки, похожей на хозяйственную, цилиндрический футляр с печатью.
– Почему немедленно? – решился вставить слово и Кокотов.
– Чтобы сегодня же начать действовать. Неужели непонятно? Когда суд? – раздраженно спросила Ведмедюк.
– Скоро! Очень скоро! – загрустил Огуревич, видимо, тайком махнувший еще одну невидимую миру рюмаху.
– Реквизиты вашей стороны можно вписать от руки, – ласково пояснил Гавриилов и подвинул странички директору.
Заместительница тем временем вынула из футляра круглую печать и дыхнула на нее, широко раскрыв неухоженный рот, в который дантист если когда и заглядывал, то лишь для того, чтобы ужаснуться. Огуревич, в свою очередь, механически полез в боковой карман за авторучкой…
– Вот здесь! – еще ласковее подсказал супергном, показывая обкусанным ногтем, где подписывать. – А в качестве бонуса к договору я могу бесплатно прочитать вашим ветеранам цикл лекций…
– Кроме того, мы поможем продать мемориальные скамейки за рубеж. Теперь союзы русских писателей есть в двенадцати странах, даже в Австралии. У нас со всеми договоры о сотрудничестве… – со значением пообещала Ведмедюк.
– Великолепно! – воскликнул повелитель энергетических глистов.
– На какую же тему лекции, если не секрет? – нежно спросил Жарынин, жестко перехватывая директорскую руку с «паркером».
– Ну, например, «Эсхатологический дискурс русской литературы». Или – «Преодоление советского рабства в современной прозе». Или – «ГУЛАГ как архетип русской души». Или…
– Достаточно! – оборвал игровод. – У меня к вам, господа, встречное предложение. Сен-Жон Перс настоятельно советовал: с договором, как и с женщиной, прежде чем расписаться, надо переспать…
– Выбирайте выражения! – вскинулась сверхсрочница.
– Пардон, пардон, мадмуазель! Я не хотел оскорбить ваше целомудрие! Завтра утром мы приезжаем к вам в офис и подписываем контракт. Годится?
– А почему не сегодня? – нахмурилась Ведмедюк.
– А почему не завтра? – вопросом на вопрос ответил режиссер.
– Ну, хорошо…
– Вот и ладно! Значит, завтра с утречка мы приезжаем к вам… – потер руки Жарынин.
– Нет! – хором вскричали «мопсы». – Лучше мы к вам!
– Аркадий Петрович, не возражаете?…
– Я… нет… может, сегодня?…
– Нет, завтра! – отчеканил игровод, встал и галантно поклонился.
«Мопсы» посмотрели на него с ненавистью и строем покинули кабинет. Замыкавший шествие Гавриилов хотел было захватить с собой и листочки договора, но Жарынин предусмотрительно прижал их ладонью к столу.
– А когда? – вдогонку спросил безутешный директор.
– Мы сами вам позвоним, – через плечо ответила Боледина.
– Вы все испортили! – чуть не заплакал Огуревич, когда дверь закрылась. – Они не позвонят, нет, не позвонят!
