Крест и полумесяц - Валтари Мика Тойми (лучшие книги .TXT, .FB2) 📗
Не было места, чтобы развернуть лошадь и уйти от разъяренных жителей Туниса, и мне ничего не оставалось, как, понукая лошадь, продвигаться вперед. В отчаянии призывая на помощь, я так громко кричал об убийстве, что глумящиеся над телом подонки разбежались, словно перепуганные куры, думая, видимо, что следом за мной спешат мамлюки Хайр-эд-Дина.
Как тяжелый куль, я буквально свалился с седла и привязал к пальме дрожащую от возбуждения взмыленную лошадь. Во дворе, в луже крови я нашел также жену Абу эль-Касима с распоротым животом. Даже после смерти она пыталась своим пышным телом закрыть сына, голову которого размозжили так, что нельзя было узнать лица ребенка.
Я опустился на колени у тела моего друга и водой из брошенной рядом выдолбленной тыквы обмыл лицо Абу, дабы привести его в чувство, хотя, будучи врачом, я сразу понял, что он больше не жилец на этом свете. Но все же он еще раз открыл свои маленькие обезьяньи глазки. Его худое, изможденное лицо было желтым и прозрачным, как воск. Невнятно прочитав несколько сур Корана, Абу простонал прерывающимся голосом:
— Ах, Микаэль, человеческая жизнь — всего лишь куча дерьма. Лучшего наследства, чем эти слова, я не могу оставить тебе в последний миг моей жизни, ибо подлая тунисская банда воров ограбила меня подчистую.
И пелена смерти милосердно застила его глаза.
Я так и остался сидеть в дорожной пыли, проливая горькие слезы над телом несчастного Абу эль-Касима, когда во двор на взмыленном коне влетел мой брат Антти, а за ним несколько верных Хайр-эд-Дину людей.
Антти громко позвал меня и закричал:
— В седло, Микаэль, немедленно — в седло! Торопись! Надо догонять Хайр-эд-Дина, пока он не уплыл на одном из своих кораблей. Если нам повезет, мы найдем его в Боне. Поверь мне, это единственная возможность спастись, если владыка морей еще не поднял паруса.
Антти в ярости дико вращал глазами, а его лицо было черным от порохового дыма. Ни единым словом я не возразил ему, подчиняясь беспрекословно. Мы галопом вылетели на улицы Туниса. Вокруг царили невообразимые хаос и суматоха, все еще продолжались бунт христианских пленников, грабежи и убийства, и в этой страшной неразберихе никто не обращал на нас внимания, и нам беспрепятственно удалось покинуть город.
Мы неслись по дороге, оставляя позади бесчисленные толпы беженцев, которые, ломая в отчаянии руки, искали спасения в пустыне, где в лучшем случае погибали от жажды, ибо уже наступила самая жаркая пора.
Однако моя счастливая звезда еще не погасла. Изнуренные, спотыкающиеся на бегу лошади доставили нас, полуслепых от яркого солнца пустыни, в Бону в тот самый миг, когда галеры Хайр-эд-Дина отходили от причала. Наши беспорядочные выстрелы и отчаянные крики были услышаны, и владыка морей послал за нами лодку.
Он встретил нас со слезами на глазах, обнял, как отец сыновей, и заверил, что очень за нас беспокоился. В полном изнеможении я выскользнул из его объятий и без сознания рухнул на палубу.
На следующий день, придя в себя, я ощутил нестерпимую боль во всем теле — кости ломило так, будто меня колесовали, а лицо жгло, словно с него содрали кожу. Я чувствовал себя отвратительно.
Хайр-эд-Дин попытался успокоить меня, говоря:
— Да свершится воля Аллаха! Я не посмею показаться султану на глаза с этими ничтожными остатками величайшего мусульманского флота, который когда-либо существовал. Потому мне придется задержаться в Алжире до тех пор, пока султан не усмирит свой гнев. Теперь я — почти нищий и должен все начинать заново. Мое место — на море, не на суше, и так было всегда. Мои друзья, если таковые у меня еще остались, должны будут замолвить за меня слово в Диване. Однако на сей раз я все же стану более благоразумным и буду держаться подальше от Блистательной Порты — пусть другие говорят за меня.
Удивительно, но неутомимый Хайр-эд-Дин уже строил новые планы, несмотря на все еще угрожающую нам опасность быть потопленными или захваченными быстроходными галерами императора, которые он — в этом я не сомневался — послал за нами в погоню. Ибо побег Хайр-эд-Дина означал для европейского монарха провал его планов, настоящей целью которых было завоевание господства на море, а вовсе не возвращение тунисского престола бездарному Мулен Хасану, чья дальнейшая судьба меньше всего заботила великого императора.
Но Хайр-эд-Дину повезло — он ускользнул от погони и беспрепятственно вернулся в Алжир[56], откуда немедленно послал в море все пригодные для плавания корабли, даже беспалубные весельные лодки, чтобы все они нападали на безоружные христианские торговые суда, грабили и сеяли панику на побережье Италии и Сардинии.
Время для этих набегов оказалось весьма подходящим, ибо, не смолкая, все еще звенели победные колокола во всех деревнях и поселках, христианское население которых толпилось в церквях, вознося своему Богу благодарственные молитвы и распевая гимны по случаю победы над Хайр-эд-Дином.
Но лето еще не кончилось, а Хайр-эд-Дин и его реисы уже доказали, что они живы и не собираются ни погибать, ни сдаваться, наоборот — чувствуют себя превосходно и накапливают силы.
Усилия же императора по уничтожению мусульманского флота и завоеванию христианами господства на море оказались напрасными и стоили европейскому государю огромных средств.
3
Должен признать, что вовсе не спешил я вернуться в Стамбул, напротив, охотно пребывал в Алжире, пользуясь гостеприимством Хайр-эд-Дина. Собирая убедительные доказательства неудач императора в походе против ислама, я в то же время выжидал, пока улягутся страсти, и Великая Порта смириться с потерей Туниса.
И только с наступлением зимы мы с Антти наконец отправились в Стамбул, куда и добрались без особых приключений.
На причале ждали нас чауши. Я сразу же вручил им послание Хайр-эд-Дина султану и великому визирю и от султанских слуг узнал, что повелитель наш и сераскер пока не вернулись из Персии. Облегченно вздохнув, я велел отвезти нас с Антти в мой дом на Босфоре, где надеялся укрыться от злых взглядов и сплетен обитателей сераля.
Дома встретила меня Джулия с опухшим лицом и темными кругами под глазами. Она сказала, что давно оплакала меня, считая погибшим, потому и вовсе не ждала. Но теперь, когда я все же вернулся, моя жена принялась ругать и бранить меня за то, что я не давал о себе знать и совсем не посылал ей денег.
Я был слишком утомлен, расстроен и подавлен, чтобы обращать внимание на крики Джулии, и она, видимо, заметила это, ибо вдруг замолчала. А я никак не мог забыть вида окровавленного тела Абу эль-Касима — ведь даже самому крепкому и много повидавшему на своем веку мужчине нелегко быть свидетелем страшной смерти близкого друга.
Джулия успокоилась и даже обещала простить меня, несмотря на мои дурные поступки, но вскоре она опять взялась за свое. Не скрывая злобного удовлетворения по поводу военных неудач сераскера, она принялась язвительно рассказывать о том, как султанская армия спустя три месяца опять заняла Тебриз и застряла там на долгие недели, якобы надеясь вынудить шаха пойти на решительное сражение. Но когда в конце концов кончились провиант и фураж, и люди и животные стали страдать от голода, Ибрагим отдал приказ о возвращении домой. По мере того как турецкая армия уходила из Персии, отряды шаха занимали оставленные земли, а арьергарды турок несли чувствительные потери от внезапных и яростных нападений персов. Вот так бесславно кончился столь тщательно подготовленный поход на Восток.
— Однако не султан должен отвечать за это постыдное поражение, — пояснила Джулия. — Во всем виноваты его бездарные и корыстные советники, которые подбивали своего владыку на эту сомнительную военную авантюру. Настало время, чтобы султан понял наконец несостоятельность великого визиря Ибрагима как сераскера. Великий же муфтий вне себя от ярости, ибо Ибрагим осмелился защищать шиитов и не позволил грабить персидские города, не считаясь с фетвой, которую с таким трудом подготовил муфтий.
