Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович (читать полностью книгу без регистрации txt) 📗
Никола сознался в краже, но более ничего не объяснил.
18 апреля… Что делать с Николой? После долгих колебаний решились сперва выждать, что скажет докторское освидетельствование, и, какой бы ни был его результат, объявить Николу для публики больным душевным недугом и запереть его… и этим для публики и ограничиться. Но для самого Николы устроить заточение в виде строгого одиночного заключения с характером карательным и исправительным…
19 апреля… Вчера последовало нужное заключение врачей. По окончании конференции сказал себе: «…Как оно ни больно и ни тяжело, я могу быть отцом несчастного и сумасшедшего сына, но быть отцом преступника, публично ошельмованного, было бы невыносимо и сделало бы мое будущее невозможным».
Да! Чтобы продолжать руководить реформами, Великий князь согласился объявить любимого сына психом. При дворе было сказано, что Великий князь – душевнобольной. А шепотом добавляли, что все это проделки роковой американки. Будто бы Фанни свела бедного Николу с ума и заставила совершить кощунственную кражу.
Государь сам определил наказание для Николы – Великого князя отправили на лечение за тысячи километров от опасной для него столицы – на Урал, в Оренбург, лишив орденов и звания полковника, полученного им в походе на Хиву. (В дальнейшем до меня доходили слухи, что в ссылке он продолжил скандальные похождения, как будто мстил предавшей его семье. Сначала женился на дочери простого казачьего офицера. За сей морганатический брак его сослали еще далее – в Ташкент, в ту самую Среднюю Азию, где он когда-то воевал. Князь жил в Ташкенте царьком. Получал положенное ему огромное содержание. Деньги тратил щедро. Устраивал множество научных экспедиций, оросил голодную степь – построил канал и на скале возле него выбил литеру Н с короной!.. В Ташкете построил великолепный дворец – этакую ожившую сказку из «Тысячи и одной ночи». Был по-прежнему безумен в любви. Похитил пятнадцатилетнюю гимназистку и даже хотел с ней обвенчаться, хотя уже был женат. Но обряд был вовремя прерван появившимися родителями… Приревновав какую-то очередную пассию, велел зашить ее в мешок и бросить в канал, к счастью, ее спасли.
Мне сообщили, что он умер совсем недавно – 14 января 1918 года. Умер счастливо – от болезни и своей смертью, в отличие от большинства расстрелянных Романовых.)
А тогда, услышав решение Императора о высылке Николы, Кириллов стал очень мрачен и сказал загадочные слова:
– Ну что ж, это значит, пожертвовали Николой, чтобы оставить при себе братца-реформатора, – и добавил глухо: – Боюсь, подписали себе смертный приговор…
Скоро я узнаю, о ком и, главное, почему он так говорил.
В 1874 году случилось событие, перевернувшее мою тогдашнюю жизнь.
Ночью от апоплексического удара умерла тетушка.
Меня разбудила горничная:
– Отходит!
Бросились за священником…
Я поспешил в ее комнату. Тетка лежала в белых кружевах. Я наклонился – недвижный взгляд был бессмысленно устремлен в пространство… И тут я понял – умерла.
Отпевали… Явились древние старухи из царствования Николая Первого – фрейлины прошлой государыни. И множество пожилых дам – фрейлины Государыни нынешней. А с ними немало прехорошеньких племянниц. Во время сего печального обряда и заунывного речитатива священника я ловил их взгляды, обращенные отнюдь не на гроб, и кокетливые улыбки. Еще бы, я теперь – один из самых завидных женихов в Петербурге.
На следующий день пришел крохотный лысый человечек – теткин секретарь.
И басом, неожиданным для его жалкого тельца, прочел мне завещание. Мне принадлежали земельные владения в четырнадцати губерниях – триста сорок тысяч десятин земли, также упоминались знаменитые конезаводы орловских рысаков и еще какие-то предприятия…
Он спросил меня, оставляю ли я его по-прежнему управлять делами.
Я поинтересовался суммой дохода… Он оглянулся, будто проверяя, не слышит ли кто-нибудь, и почему-то написал мне цифры на бумажке.
От таких денег могла закружиться голова.
Я оставил его в прежней должности и велел уже к завтрашнему дню приготовить кругленькую сумму.
Вечером меня вызвал Кириллов. Сказал насмешливо:
– Соболезновать вам будут другие, а я поздравлю вас с наследством.
Я поблагодарил, поддерживая тон.
– Желаете ли вы по-прежнему помогать Отечеству?
(Пауза была долгой.)
– Ну не бойтесь, говорите правду.
Я сказал, что собираюсь развеяться, для чего вновь отправляюсь за границу. И добавил то, что мечтал сказать все это страшное время:
– Я хотел бы, Ваше Превосходительство, забыть происшедшее между нами и все наши отношения. Надеюсь, выхожу от вас в последний раз.
Он задумался – выбирал слова.
– Но вам необходимо забыть, как вы сами сказали, все, милостивый государь, иначе ваша жизнь будет в большой опасности, ведь мы-то будем помнить…
Он встал, прощаясь со мной.
Все складывалось, как ни странно, легко и удачно.
Выйдя из ненавистного учреждения, я столкнулся с Вепрянским…
Адъютант Великого князя, к моему удивлению, весело болтая, пошел меня проводить. У моего дома он вдруг быстро сказал мне:
– Когда будете уезжать, не забудьте забрать с собой все деловые бумаги. И возьмите денег побольше, они вам пригодятся.
Все это он произнес скороговоркой. После чего откланялся.
Уже в воскресенье я сидел в поезде, отправлявшемся, конечно же, в Париж – куда всегда манит русского человека жажда развлечений! Каково же было мое изумление, когда из соседнего купе вышел… все тот же адъютант Великого князя Вепрянский!
Они обо мне помнили!
Он понял мою мысль – засмеялся. И пригласил в ресторан.
Он оказался прекрасным собеседником. Словоохотлив, очень весел. Он напомнил мне обоих Кирилловых. Да, люди, работающие в русской тайной полиции, – удивительные балагуры и шутники. Мы все, живущие в нашей стране, несем в себе некий страх. Они же веселы, как и должны быть веселы люди, сбросившие этот груз. Самые большие оптимисты – у нас в тайной полиции!..
За обедом он с большим юмором рассказал, как Никола раздумывал, у кого из родственников можно что-нибудь украсть на сумму с четырьмя нулями.
Но начал легально – попросил у отца. После грубого отказа тотчас пришел в романовское бешенство. Днем, в отсутствие мамаши, торопливо выбил бриллианты из венчальный иконы у ее кровати.
– Ну неужели думал, что не найдут?
В том-то вся его прелесть: он сначала делает, а думает потом. Совершенно непонятно, как в немецком семействе мог родиться такой русский тип.
Я только потом понял, что он говорит о Царской семье. Вправду, после бесконечных браков с немецкими принцессами они стали немцами.
Когда принесли десерт, Вепрянский спокойно вынул из кармана нечто крохотное и положил это в мороженое. После чего подцепил сей предмет ложечкой и вызвал официанта. Строго спросил:
– Что это?
– Не могу знать.
– Это таракан, мой друг. – И заорал: – Зови хозяина, стервец!
Прибежал трясущийся от страха метрдотель. Еще бы – увидеть в гневе офицера-конногвардейца! Накричав на него и бросив ему в физиономию салфетку, Вепрянский обратился ко мне:
– Идемте прочь из этой постыдной харчевни!
Об оплате не могло быть и речи. Провожаемые хором извинений, мы удалились.
В купе расхохотался, сказал, что номер с засахаренным тараканом он пользовал еще в корпусе.
– Он нас часто выручал в дни безденежья, как и новые парадные каски кавалергардов. Они очень большие, и на балах туда можно засунуть добрых полфунта дорогих конфет. Конечно, метрдотель хорошо знает фокус с тараканом. Но разоблачить не смеет – ведь конногвардеец может и застрелить… Но фокус с тараканом годится только в России, в Париже – ни-ни! Слишком много было там наших, и рестораторы уже научены, тотчас зовут полицию. Впрочем, есть много других номеров, которые можно провернуть за границей, когда у вас нет денег. Например, подойти к русскому – они сразу видны на улице, хоть оденется у лучшего парижского портного, хоть язык у него французский, но неуверенность, точнее, отечественный страх в глазах… И вот подходите к нему и этак шепотком: «Знаете, сударь, я придумал – закричать на всю улицу, что вы карточный шулер. Представляете, офицер в моем мундире обвинит вас прилюдно. Вы, естественно, возражаете, что сие ложь, и тогда мне придется закатить вам пощечину, вызвать вас и, уверяю, застрелить…» Он: «Что вам нужно от меня, сударь?» – «Какую-то жалкую тысячу франков, в дороге поиздержался!..» И ведь даст!..
