Адвокат - Гришем (Гришэм) Джон (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT, .FB2) 📗
К счастью, отведенный нам столик Амстед видеть не мог.
Я повел глазами по залу. Знакомых лиц больше не было.
Уорнер заказал для нас мартини, я успел попросить официанта принести мне простой воды.
Уорнер ни в чем не знал меры: ни в работе, ни в отдыхе, ни в еде, ни в выпивке, ни в сексе, ни в чтении, ни в просмотре старых фильмов. Однажды в перуанских горах он чуть не погиб от холода. В Австралии, плавая с аквалангом, пострадал от укуса смертельно ядовитой змеи. И ничего, выжил. И от душевной травмы, причиненной разводом, удивительно легко оправился — главным образом благодаря путешествиям, дельтапланеризму, альпинизму, охоте на акул и погоням за женщинами — в любой стране мира.
Будучи компаньоном крупной юридической фирмы, он зарабатывал кучу денег и расставался с ними без всякого сожаления. Ужин в роскошном ресторане? Чепуха!
— Вода? — скуксился Уорнер. — Брось, давай что-нибудь покрепче.
— Нет.
После мартини ему захочется другого вина, мы засидимся, но в четыре утра он уже вскочит с постели и, стряхнув легкое похмелье, усядется перед ноутбуком.
— Неженка, — пробурчал брат.
Я занялся изучением меню. Уорнер рассматривал женщин за соседними столиками.
Официант принес напитки, мы сделали заказ.
— Расскажи о своей новой работе. — Уорнер из кожи лез вон, чтобы я поверил в его искренний интерес.
— С чего это вдруг?
— Должно быть, очень увлекательно.
— Почему ты так решил?
— Ты добровольно отказался от состояния. Наверное, тому были весьма серьезные причины.
— Причины были, и мне они действительно представляются серьезными.
Наверняка у брата имелась четкая программа, некий пункт, к которому он подбирался исподволь.
— На прошлой неделе меня арестовали. — Почему бы не попытаться сломать его построения?
Мои слова и впрямь огорошили его.
— Тебя… что?
Теперь, сбив брата с панталыку, я мог рассказать ему, почему порвал с фирмой. Узнав о краже досье, Уорнер поморщился, но я и не пытался оправдать себя. Объяснять запутанные нюансы дела о выселении не имело смысла, тем более говорить про Онтарио.
— Выходит, мосты сожжены? — спросил он.
— Дотла.
— Как долго ты собираешься работать в конторе?
— Я только начал.
— Но насколько тебя хватит без реального заработка?
— Пока живу.
— То есть на данный момент у тебя единственная цель — выжить?
— На данный момент. А у тебя?
Смешной вопрос.
— Деньги. Сколько зарабатываю, сколько трачу. Сколько могу вложить, чтобы в один прекрасный день сорвать куш и больше ни о чем не беспокоиться.
Все это я уже слышал. Такая чудовищная ненасытность вызывает определенное восхищение. Доведенное до логического конца поучение, известное с детства: работай и делай большие деньги — на благо себе и обществу.
Уорнер пытался вызвать меня на бесполезный спор. Мы не переубедим друг друга, получится лишь вульгарный обмен колкостями.
— И сколько у тебя есть? — поинтересовался я.
— Когда мне исполнится сорок, в банке будет лежать мой первый миллион. Через пять лет он превратится в три, а к пятидесяти я рассчитываю на десять. Тогда можно смело выходить из игры, — с гордостью отчитался Уорнер.
Наверняка цифирь вытвердил наизусть. Все юристы крупных фирм одинаковы, в каком бы штате ни жили.
— А что у тебя?
— Давай посмотрим. Мне тридцать два года, в банке около пяти тысяч. В тридцать пять, при условии напряженной работы и разумной экономии, я увеличу их до десяти, а к полувековому юбилею надеюсь скопить двадцать.
— Есть к чему стремиться. Восемнадцать лет жизни в нищете?
— Тебе о нищете ничего не известно.
— Ошибаешься. Для людей моего положения нищета означает дешевую квартирку, драндулет вместо машины, тряпье вместо одежды, невозможность посмотреть мир, отсутствие сбережений или вложений во что-нибудь стоящее. Короче, убогую старость, растранжиренную жизнь.
— Прекрасно. Ты лишь доказал мою правоту. Ни фига ты не знаешь о нищете. Сколько предполагаешь заработать за год?
— Девятьсот тысяч.
— А я тридцать. Что бы ты сделал, заставь тебя вкалывать за тридцать тысяч в год?
— Покончил бы с собой.
— Охотно верю. Представляю: ты засовываешь пистолет в рот, спускаешь курок и разукрашиваешь мозгами стену.
— Я бы отравился.
— Слабак.
— И все равно я бы не стал работать за такие деньги.
— Еще как стал бы! Другое дело, не прожил бы на них.
— Это одно и то же.
— На том и разошлись.
— Да, черт возьми, разошлись! Но почему, Майкл? Всего месяц назад ты был таким, как я. Посмотри на себя — пошлая бороденка, мятые штаны, дурацкие разговоры о спасении человечества. Где ты оступился?
Я шумно выдохнул, внутренне улыбнувшись надрыву, с которым прозвучал вопрос. Уорнер тоже перевел дух. Мы были слишком цивилизованны для прилюдной ссоры.
— Знаешь, ты круглый дурак. — Он наклонился ко мне. — Еще немного, и ты стал бы компаньоном. Ум, отличное образование, ни детей, ничего, к тридцати пяти миллион долларов в год! Что ты потерял!
— Я потерял любовь к деньгам, Уорнер. Похоже, на мне печать дьявола.
— Ах, как оригинально! Знаешь, Майк, однажды утром ты проснешься и вспомнишь, что тебе шестьдесят. Спасать человечество надоело, ибо его в принципе нельзя спасти. У тебя ни собственного угла, ни цента, ни сбережений, ни работы, ни жены, которая копается в чужих мозгах и приносит домой хорошие деньги. Как ты поступишь тогда?
— Этот вопрос приходил мне в голову, и я ответил, что у меня есть отвратительно богатый родственник. Я сниму трубку и позвоню тебе, Уорнер.
— А если я помру к тому времени?
— Помяни меня в завещании. Позаботься о братце.
Внезапный голод заставил нас прервать содержательную беседу.
Самонадеянный Уорнер вполне мог решить, что наш разговор заставил меня взяться за ум. Стоит только глубоко проанализировать допущенные ошибки, как мысль о всеобщем благе будет отброшена и я снова обрету выгодную работу. Я прямо-таки слышал, как Уорнер убеждает отца с матерью, что все утрясется.
Невыясненными для него остались кое-какие пункты программы. Какая премия полагается в конторе на Четырнадцатой улице по итогам года? Весьма скромная. Существует ли пенсионное обеспечение? Понятия не имею.
Под конец Уорнер заявил, что, посвятив парочку лет бескорыстному служению обществу, перебесившись, так сказать, я неизбежно образумлюсь. Он дал мне замечательный совет: найти женщину, разделяющую мои дикие взгляды, но не стесненную в средствах, и жениться на ней. Я от души поблагодарил брата.
Выйдя на улицу и пожимая на прощание руку, я еще раз заверил Уорнера, что полностью отдаю себе отчет в своих действиях, и попросил, чтобы доклад о поездке был предельно оптимистичным.
— Не заставляй родителей волноваться, Уорнер. Скажи, я в порядке.
— Дай знать, когда оголодаешь, — отшутился брат.
Я пошел прочь.
Гриль-бар «Под пилоном» находился рядом с Университетом Джорджа Вашингтона и держал двери открытыми день и ночь. В баре привечали гонимых из дому или бессонницей, или неутомимой жаждой новостей. Завтрашний номер «Вашингтон пост» поступал сюда около полуночи, а народу набегало не меньше чем во время ленча.
Купив газету, я устроился перед стойкой. Тишина в баре изумляла. Человек тридцать с таким сосредоточенным вниманием склонились над страницами, будто читали об объявлении Третьей мировой войны.
Статья под жирным заголовком занимала подвал первой полосы и продолжалась на десятой. Россыпь фотографий.
Лонти Бертон, смотрящая с плакатов на митингующую толпу. Мордехай, лет на десять моложе нынешнего, Артур Джейкобс, Тилман Гэнтри и Девон Харди.
Какой скандал! Артур Джейкобс в окружении афроамериканцев с тюремными номерами на груди (снимки взяты из полицейского архива). Я так и видел, как, собравшись за наглухо закрытыми дверями в конференц-зале, отключив телефоны и призвав на помощь политтехнологов, компаньоны поспешно тасуют варианты ответных мер. Наступает самый мрачный час для фирмы.