Хозяйка большого дома - Демина Карина (читать книги .TXT) 📗
В этом доме тепло. И есть молоко от козы, которую Нат забрал в дом, потому что сам этот дом он попытался превратить в крепость. Окна ставнями закрыл. Запер двери.
Он об этом отчитывался, хотя Ийлэ и не спрашивала.
Наверное, ему было сложно одному в таком огромном доме, Ийлэ помогла бы, но… но она замерзала. И спать хотела. И спала почти все время, порой засыпая вот так, обняв малышку, а просыпаясь в одиночестве…
…сколько дней прошло?
– Райдо очнулся, – повторил Нат. – Теперь все будет хорошо.
– Да. Наверное.
– Не наверное, но точно будет. Райдо сделает так, чтобы безопасно… и вообще… и хочешь к нему сходить? Ну, потом, когда совсем проснется?
– Нет.
– Я помогу тебе. Ты вообще легкая…
Он помогал и раньше.
Нет, Ийлэ не просила о помощи, но пользоваться ночным горшком было стыдно, и она пыталась добраться до ванной комнаты, но у самой не получалось.
А Нат…
…у нее мог бы быть брат.
…почему не было?
…и хорошо, что не было, потому что брата убили бы, как убили папу и маму. А Нат – он из псов, и этого не изменить, но под одеялом легко представить, будто бы…
…странные у нее в последнее время мечты. Извращенные даже.
Но Райдо она и вправду видеть не хочет. И вообще ничего не хочет, только спать… забраться под одеяло и лежать, до самой до весны.
Ийлэ закрыла глаза.
В ее снах возвращалось прошлое, не то, которое она готова была бы выкинуть из памяти, иное…
…мама…
…и мраморная гостиная, в которой из мрамора – лишь панели с горельефами, лоза и тернии, тернии и лоза… белый паркет… белые стены… гардины в широкую серебряную полоску… и обивка мебели тоже белая, с серебром…
Мамино платье оттенка фисташки.
…лист бумаги в руках…
…рука дрожит, и лист в ней тоже. Письмо? Письма приходили не так уж часто…
– Мама, что-то случилось? – Ийлэ ни разу не видела, чтобы мама плакала. И она, словно стесняясь этих своих слез, несколько поспешно смахнула их.
– Ничего, дорогая. – Рассеянная улыбка, которая фальшива, и мама сама понимает это.
– Это из-за письма, да? Оно тебя расстроило?
Мама кивает. И слезы катятся по щекам. Она уже не пытается их скрыть, а Ийлэ делает единственное, на что способна: обнимает ее, гладит по спине, убеждая:
– Все будет хорошо.
– Конечно, дорогая… – дрожащий голос. – Твой дядя… написал… мама… твоя бабушка… умерла…
Странно.
Комната, залитая светом, такая белая и чистая, звонкая, прозрачная даже… запах сирени… и бабушка умерла… бабушку Ийлэ никогда не видела, но знает, что та есть.
Была.
– Все… все хорошо… – Мама судорожно выдохнула. – Это… это просто нервы…
…то письмо, куда оно подевалось?
И почему мама не надела траур? Почему вовсе сделала вид, что не было письма? Притворялась, а папа верил притворству… разве не должны были они отправиться на похороны?
А дядя, тот, о котором мама упомянула. Ийлэ никогда не видела его, никого из родственников матери, как и из родичей отца, будто бы их вовсе не было, этих родичей.
Почему?
Вопросы… папа точно знал… и мама… а ей не сказали. И теперь Ийлэ остается гадать. Впрочем, в ее сне можно и гадать. А можно вспомнить.
Например, зиму. И каток, который каждый год устраивали на городской площади. Заборчик. Красные ленты. И торговые палатки, где продавали что горячий шоколад, что булочки, что печеные яблоки, которые заворачивали в хрустящую бумагу. Горячие вафли с кленовым сиропом и сахарные рожки…
Папа плохо держится на коньках, а потому на лед выходит редко. Он стоит, опираясь на ограду, наблюдает за мамой с улыбкой… она красива.
Кружится. Так легко кружится… Ийлэ рядом с мамой чувствует себя отвратительно неуклюжей.
– Ийлэ, ты слишком серьезна. – Мама раскраснелась, и румянец ей к лицу. Ей все к лицу, и само это лицо тонкое, одухотворенное…
…отец вырезал бюст из мрамора… небольшая статуэтка, с ладонь всего…
…и еще была камея из слоновой кости…
…и та миниатюра в медальоне с секретом…
Он любил ее. А Ийлэ любила их обоих. И во сне она позволяет себе оттолкнуться от бортика. Она едет, вытянув руки, желая одного – успеть, пока мама не исчезнет…
Коснуться.
Обнять.
Сказать, как ей тяжело… или нет, нельзя ее огорчать… лучше сказать другое, что Ийлэ очень по ним скучает, что помнит и будет помнить всегда, что…
– Я тебя так люблю, мамочка. – Ийлэ обняла ее, зарываясь лицом в длинный мех полушубка.
– И я тебя…
– Я… я скучаю…
– Ничего… боль пройдет…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. – Мама вытирает слезы Ийлэ, которых быть не должно, Ийлэ ведь не хотела ее огорчать и отца. Он вдруг оказался рядом, обнял и ее, и маму. – Боль всегда проходит… со временем…
От отца пахнет свежей землей. Дождем.
Неправильный тревожащий запах, и Ийлэ хватает его за руки.
– Папа, не уходи… пожалуйста, не уходи…
– Прости. – Он касается виска холодными губами. – Ийлэ, послушай…
– Не уходи…
Она только и может, что повторять это, она хочет остаться во сне навсегда, и ей плевать, что сон – это лишь сон. И каток опустел, он вовсе выглядит ненастоящим, театральной декорацией…
– Тише, девочка моя. – Отец проводит ладонью по щеке, оставляя на ней земляной след. – Все будет хорошо. Ты сильная, ты справишься.
– Я не хочу…
– Ийлэ, послушай, пожалуйста… дом живой… ты ведь помнишь, что он живой?
– Конечно.
– Не дай ему умереть…
Он все-таки ушел.
А потом и мама, она до последнего смотрела, улыбалась виноватой улыбкой, точно просила у Ийлэ прощения… но за что?
– Пожалуйста, – Ийлэ произнесла это одними губами.
Не помогло…
Сон оставил горький привкус соли на языке. И все-таки она плакала, во сне, но плакала. От слез не становится легче, это ложь… и вообще, Ийлэ разучилась плакать, ей так думалось. А выходит, что нет. И она терла, терла глаза, пока не растерла докрасна… стало только хуже.
Дом живой?
Живой.
Только лучше бы выжили они, а не дом…
Пол холодный. И холод этот забрал остатки сна. Замечательно. Ийлэ такие сны ни к чему. Она сильная? Справится? Справляется.
И она даже знает, что делать. Ну, помимо того что просто с кровати встать. Хотя и это уже достижение. Добраться до ванной комнаты. Пять шагов, опираясь на обледеневший подоконник. Нат еще не появлялся; и хорошо, ей не хотелось бы, чтобы Нат видел ее заплаканной. Он не будет смеяться. И спрашивать, в чем дело, не станет. Посмотрит с жалостью, но Ийлэ не готова принять от него жалость.
С каждым шагом становилось легче. Слабость отступала. Голова немного кружилась, но… сколько Ийлэ провела в постели? Неделю? Две? В ванной комнате Ийлэ потрогала ногой ледяной пол. Окно и вовсе льдом затянуло.
Холодная вода вернула былую ясность мышления, во всяком случае, Ийлэ на это очень надеялась. Она склонилась к крану и хватала воду губами, пытаясь утолить жажду. Пила долго, пока вода не подступила к горлу.
Умыться. Переодеться… не во что. Рубашка на Ийлэ потом пропиталась, и вообще несвежая. В шкафу должна быть сменная. Сейчас Ийлэ отдохнет и доберется до шкафа. Пусть маленькая, но цель.
В комнате был Нат. Он уже скормил камину очередную порцию дров и теперь просто сидел, баюкая малышку.
– Ты встала, – отметил он очевидное. – Это хорошо… Райдо тоже встал, и еще вчера. Нат вздохнул и признался: – Замаялся я с вами…
– Извини.
Это было неискреннее извинение, поскольку виноватой себя Ийлэ не ощущала.
– Ничего. – Нат склонил голову. – Вы же встали… ты тут есть будешь… или с ним? Он о тебе беспокоится.
Мило со стороны Райдо, но… почему бы и нет? Ийлэ нужно поговорить с ним и желательно поскорее.
Альва выглядела отвратительно.
Райдо подозревал, что и сам на покойника похож, но она… бледная до полупрозрачности, с острыми скулами, с глазами запавшими, под которыми залегли глубокие тени.
