Лекарь - Корчевский Юрий Григорьевич (библиотека электронных книг .TXT) 📗
По случаю рождения царевны во всех церквях служили молебны, народ веселился и радовался, а царь закатил пир. Через Елагина был приглашён в Кремль и Никита.
Он надел лучшие свои одежды — на пир всё-таки шёл, не на службу.
У входа в Теремной дворец стояла стража и толпился народ. Пускали по спискам. Гость называл свою фамилию, а писарь вёл пальцем по бумаге, шевеля губами.
— Никита Савельев, — назвался Никита.
— Есть такой, проходи. Трапезная на первом этаже.
Поток гостей разделили. На втором этаже гуляли дворяне — князья да бояре, на первом — простолюдины — купцы, ювелиры. Никита был там же. Это в боевом походе князь мог разделить трапезу с простым воином, спать с ним под одним одеялом. То не зазорно, служба. А на приёме царском традиции свято соблюдались. Да ещё места за столом по знатности, по древности рода занимались.
В трапезной, где рассаживались неблагородных кровей гости, было попроще, споров о знатности и заслугах не возникало. Но купцы сами расселись рядком, остальные — кто как.
Угощение — что в одном, что в другом зале — было одинаковым, но подавалось на разной посуде. Если боярам да князьям — на золоте, то в трапезной на первом этаже — на серебре. И ложки были серебряные, только вилок не было. Впрочем, в зале для бояр их не было тоже. Но было отличие двух залов.
Когда внесли первые блюда, их сначала перед государем опробовал главный повар, потом — кравчий и стольник, и только потом блюда подали на стол. И зазвучали тосты: за государя, за царицу, за дочь-царевну — «многие лета».
Стольники руководили холопами — чтобы кубки были полны да блюда подносились новые.
Что Никиту поразило — так это частая перемена блюд. За пир — не меньше пятидесяти раз, как не больше. Если приносились говяжьи отварные языки с хреном, то их резали на куски, тут же расхватываемые гостями, А холопы уже несли запечённых гусей с гречневой кашей. Не успели их съесть — а уж на длинных подносах белорыбицу несут аршина в четыре длиной. И за каждой переменой блюд — тосты. Вино лилось рекой.
Шумно стало в трапезной, душно.
На Руси — у государя в том числе — считалось, что гость должен уйти с пира пьяным, едва помня себя, иначе он мог посчитать, что хозяин пожадничал.
Пили романею, мальвазию, рейнское. Водка не подавалась — считалась хмельным для кабаков, для вовсе уж простого люда.
В зале для дворян государь сам отрезал ножом куски мясного и со слугой отсылал тому знатному гостю, кого отметить хотел. То честь была особая. Гость, кому перепадал кусок с царского стола, вставал, принимая угощение, поднимал кубок и провозглашал тост за самодержца. Остальные вздыхали завистливо, поскольку выпадала такая милость не всем.
Пиры обычно длились долго — по шесть-восемь часов кряду. У Никиты от выпитого уже шумело в голове, хотя он не опустошал кубок до дна. Первые тосты за государя он выпил до дна, иначе — обида, поскольку выпив, гости переворачивали кубки, показывая, что ни капли на дне не оставили. Но и пить до дна каждый тост было невозможно.
Часа через три от начала пира в нижнюю трапезную вбежал молодой боярин и громко, перекрывая шум, крикнул:
— Никита-лекарь!
Услышав своё имя, Никита встал. Голоса в зале смолкли.
Боярин кинулся к нему, схватил за руку и бегом потащил за собой.
— Да что случилось-то? — не понял Никита.
— Милославский помирает, подавился! За тобой послали.
— Тогда беги впереди, а я за тобой.
Боярин бежал по коридорам и переходам, крича во всё горло:
— Расступись! Дорогу!
Слуги с блюдами в испуге прижимались к стенам, а Никита боялся одного — поскользнуться на гладком и скользком полу. Подошвы у новых сапожек кожаные, по плитам скользят.
Они ворвались в трапезную на втором этаже. У царского стола стояла толпа. Увидев Никиту, все закричали:
— Лекарь! Дорогу дайте, расступитесь!
Мигом освободили проход.
Ни секунды не медля, Никита бросился к столу.
По левую руку от царского места — тесть царский, Илья Милославский. Он сидел на стуле и не мог ни вздохнуть ни выдохнуть, только сипел. Лицо уже посинело, глаза были прикрыты.
Вокруг него, расступясь, бояре да князья полукругом. Хмель из головы сразу выветрился, глаза от ужаса круглые. Не дай бог, Милославский на пиру умрёт — примета плохая.
Никита подскочил к стулу с Ильей Даниловичем и крикнул боярину, который его привёл:
— Стул из-под боярина выдерни!
Боярин стул на себя рванул, и Никита едва успел подхватить тяжёлое тело. Он зашёл со спины, сцепил обе руки вокруг боярина в замок на животе и резко рванул на себя. Илья хекнул, и на стол вылетел непрожёванный кусок мяса. Милославский со свистом втянул в себя воздух.
Дворяне вокруг ахнули — то ли от страха, то ли от радости, не понять. А тесть царский раз вдохнул полной грудью, второй… Лицо из синюшного сначала сделалось красным, потом постепенно приняло свой обычный цвет.
Дворянство зашумело, загомонило. Только что на их глазах умирал человек — да не простой, а боярин, тесть царёв. А лекарь подскочил, вроде и не сделал ничего, а человек в себя пришёл. Для окружающих перемена была просто разительная.
— Стул боярину подставь, видишь — ослаб человек, — распорядился Никита.
Молодой боярин подвинул стул, и Милославский буквально рухнул на него.
— Всё, государь, — повернулся к царю Никита. — Надеюсь, больше никто в моей помощи сегодня нуждаться не будет?
— Ты хочешь сказать, что сделал всё, и он в лечении не нуждается? — удивился царь.
— Да, конечно. Он подавился куском мяса, но сейчас всё хорошо.
— Так быстро?
— Да, государь, — Никита поклонился. — Поздравляю тебя с прибавлением в семействе; прости, что только сейчас поздравил.
— Хм. Прими от меня кубок.
Стольник подал Никите кубок с вином, и Никита внутренне содрогнулся — да в нём не меньше литра вина! Он же до дома не дойдёт!
— За тебя, государь! — Никита осушил кубок и перевернул его.
Дворянство одобрительно зашумело, тоже взялись за кубки.
Царь посмотрел на Никиту с уважением. После почти молниеносного избавления у всех на глазах от неминуемой смерти боярина Милославского Никита ещё больше вырос в его глазах.
Лекарь протянул кубок стольнику, однако царь протестующим жестом остановил его:
— Оставь у себя, дарю от чистого сердца, — сказал государь.
Бояре восторженно зашумели. У многих из них парадная посуда была не хуже, но получить в дар царский кубок — это похлеще медали на грудь, даже выше, чем орден, хотя их еще не было.
Никита понял, что только что обзавёлся кучей завистников и не меньшим числом будущих пациентов — уж очень наглядно получилось.
Никита поклонился государю и пошёл к двери.
— Погоди, Никита! — голос был не царский.
Никита обернулся: Милославский пришёл в себя, отдышался, поднялся со стула.
Дворяне притихли и смотрели на происходящее с интересом.
— Государь тебя наградил — теперь мой черёд! Ты ведь мне жизнь спас. Али я неверно говорю? — боярин повернулся к дворянам.
— Верно говоришь! — вновь зашумели те.
— Стольник, кубок Никите! — одновременно он протянул свой.
Стольник наполнил его доверху. Господи, да когда же это кончится? Никита чувствовал, как пол уже качается под его ногами. А деваться некуда, попробуй откажись в такой ситуации! Потому кубок, протянутый ему боярином, принял.
— Здравь буди, боярин, многие лета! — и не отрываясь осушил до дна.
— Молодца! Кубок дарю!
Милославский обвёл глазами бояр. Те закричали, одобряя его поступок.
Едва не упав, Никита поклонился боярину, потом царю — затем всем боярам и, сжимая в каждой руке по кубку, вышел. Его качало, кружилась голова.
Молодой боярин, что прибегал за ним, поддержал Никиту под руку.
— Слышь, боярин, не сочти за труд, скажи холопам — пусть меня домой отвезут.
— Запросто! Я ведь внучатый племянник Милославскому. Как не уважить тебя!
Никиту посадили в возок и отправили, наказав кучеру не только довезти, а и на крыльцо поднять. Едва успев сказать, куда его везти, Никита тут же отключился.
