Жемчужина Санкт-Петербурга - Фернивалл (Фурнивэлл) Кейт (лучшие книги .TXT) 📗
— Кавалеристы! — вдруг выкрикнул ктото из стоявших чуть в стороне от толпы.
Против них послали армию. Демонстранты не обратили внимания на этот крик, но Аркин тут же вскочил на подножку старого вагона и закричал во все горло:
— Приготовиться! Военные приближаются!
Тут же изпод пальто и роб появились железные прутья. Стук копыт нарастал, цокот подков по булыжникам мостовой становился все громче, пока снежная завеса вдруг не расступилась, словно воды Красного моря, и из нее не показался отряд всадников в красных формах с развевающимися накидками. Они остановились и растянулись в длинную линию, перекрывая подходы, не оставляя шансов на спасение.
Началась паника. Волнение передавалось от юноши к юноше, послышались сдавленные возгласы, ктото закричал. От немедленного бегства молодежь удерживало лишь присутствие железнодорожников. Бледные, они смотрели широко раскрытыми от страха глазами на солдат, которые обнажили сабли. На стальные клинки падал пушистый снег, но от этого они не казались менее грозными.
— Немедленно разойтись! — выехав немного вперед, скомандовал капитан кавалеристов.
Он сидел на великолепном рослом жеребце, который нетерпеливо рыл копытом грязь под утоптанным снегом. Всадник устремил взгляд на железнодорожника, стоявшего на платформе.
— Немедленно разойтись! — повторил он приказ.
Аркин пробился через толпу притихших демонстрантов и вышел вперед.
— Эти молодые люди не делают ничего плохого, — хладнокровно произнес он.
Капитан посмотрел на него, отвернулся, но потом присмотрелся внимательнее.
— Ты кто такой? — спросил он.
— Товарищ этих мальчишек, — резко произнес Аркин. — Давайте разойдемся мирно. Мы не хотим кровопролития.
Капитан удовлетворенно ухмыльнулся.
— Неужели?
— Да. Эти молодые люди…
— Опасны!
— Нет. Они просто заявляют о том, что недовольны, и требуют, чтобы их выслушали.
— Мы хотим справедливости, — добавил Карл, который встал рядом с Аркиным, держа обеими руками железный прут.
— Так получай ее, молодой смутьян!
Без предупреждения капитан вдруг наклонился вперед и махнул саблей. Клинок разрубил воздух с легким свистом. Аркин успел среагировать. Он оттолкнул своего молодого друга так, что сабля, которая должна была перерубить бледное худое горло, зацепила лишь нос и рассекла ноздрю. По подбородку Карла хлынула алая кровь.
Толпа железнодорожников загудела и двинулась вперед. На всадников посыпались ругательства и угрозы. Страсти накалялись. Рабочие кричали и размахивали своим нехитрым оружием так, что, казалось, еще немного, и они ринутся в атаку. Аркин собирал заводскую молодежь как раз для того, чтобы избежать подобного насилия, но сейчас он оттащил Карла подальше от солдат и осмотрел его лицо. Юноша зажимал рукой нос. Кровь струилась между его пальцами, в глазах горел огонь. Рука, за которую его держал Аркин, дрожала, но не от страха, а от ярости.
— Беги в тыл железнодорожников, — распорядился Аркин. — Командуй своим, чтобы готовились дать отпор.
Юноша исчез. Снег повалил гуще, и голоса сделались громче. Атака гусар была молниеносной. Ринулись вперед лошади, сабли стали рубить направо и налево, бесшумно и беспощадно. Раздались истошные вопли, и снег на земле обагрился кровью, когда всадники врезались в толпу. Железные прутья обрушились на гусар, сокрушая кости, выбивая из стремян ноги, сваливая их на землю, где нападавшие тут же скрывались под сапогами рабочих. И все же сабли продолжали умело и безжалостно разить, снова и снова, разрубая спины, вспарывая щеки, рассекая шеи. Удар, перегруппировка, новый удар. Даже витавший в воздухе снег покраснел, когда конница раз за разом проносилась вдоль железнодорожных путей.
Аркин выхватил из кармана брюк маленький пистолет Сергеева. Шесть раз он тщательно прицеливался, и шесть раз пуля врезалась в красный мундир. Рабочие защищались отчаянно. Лошади падали к их ногам. Кивера летели на землю. Аркин бросился в гущу сражения, уклоняясь от сабель, отбивая удары, пробиваясь к высокому светловолосому капитану на черном, как сам дьявол, жеребце.
Виктор заметил Карла. Он лежал с окровавленной грудью на снегу, его молодые застывшие глаза были широко раскрыты и устремлены в небо, на падающий снег. Белые хлопья липли к ресницам и, растаяв, стекали, как слезы. Над мальчишкой стоял солдат с саблей в руках, с которой все еще капала кровь. Аркин сломал ему шею, бросился на колени рядом с Карлом и закрыл ему мертвые глаза. Раз в этом мире убивают даже детей, значит, в нем не осталось ничего святого. Схватив саблю, он с ревом бросился к красным мундирам.
Женщинам работалось тяжелее, чем мужчинам. Валентина быстро поняла это. В госпитале Святой Елизаветы женщины трудились больше всех и получали за это самые маленькие оклады. Но они не жаловались. К санитарам они относились с почтением, которого те, по мнению Валентины, совершенно не заслуживали, а уж врачей и вовсе почитали как богов во плоти.
Сама Валентина с головой ушла в выполнение своих обязанностей и почти ни с кем не разговаривала. Ее устраивало, что бoльшую часть времени приходилось проводить за чисткой и стерилизацией медицинских инструментов. Ей это было в радость. Она притрагивалась к инструментам с уважением и находила неожиданное удовольствие в их острых стальных краях и необычных формах. Ей нравилось, что каждый из этих предметов имел свое предназначение: и зажим, и зонд, и шприц, и многие другие, названий которых она даже не знала. Каждый рабочий день для нее и остальных молодых санитарок начинался с часового урока, и к наставлениям она прислушивалась с тем же вниманием, с которым разучивала новые фортепианные пьесы. Во время обхода палат она задавала больным четкие вопросы и внимательно выслушивала ответы.
— Вы прекрасно умеете слушать, — сказала както ей одна из пациенток.
Госпиталь Святой Елизаветы был больницей для бедных. Появился он больше ста лет назад по указу Екатерины Великой, и в нем постоянно не хватало коек и палат. Больные и умирающие нескончаемым потоком проходили через его двери, но многие из них не находили здесь приюта по той причине, что у них не было надежды на выздоровление. Валентина училась не думать о таких вещах, как не позволяла себе задумываться о мертвом мужчине, которого нашла однажды утром на ступенях госпиталя. Люди при деньгах не лечились в госпиталях. Госпитали были местом, куда приходили умирать. Уважаемых людей врачи навещали дома, при необходимости даже по нескольку раз в день, и лечили пациентов в их собственных спальнях. Иногда даже проводили там несложные операции. Богатые пациенты попадали в больницы только в том случае, если им требовалось серьезное хирургическое вмешательство.
Валентина погрузила руки в мыльную пену и принялась за работу, но через минуту подняла руки и посмотрела на них. Красные, грубые, с тонкими трещинками вокруг суставов. Руки медсестры, а не пианистки. Она вдруг почувствовала стыд и тут же упрекнула себя за эту секундную слабость.
За спиной у нее открылась дверь.
— А, вот ты где. Идем, тебя зовут.
Валентина быстро развернулась, роняя с рук мыльную пену. Это была Дарья Шпачева, черноволосая медсестра, любительница крепкого слова, с которой она познакомилась, когда пришла в госпиталь на первое собеседование. Но сейчас она не улыбалась.
— Ты знаешь, что у тебя вся шея в крови? — спросила ее Валентина.
— Нужно идти, — произнесла девушка. — Скорее.
Воздух здесь казался густым и тяжелым. Войдя в мужское отделение, Валентина почувствовала себя так, словно уткнулась лицом в несвежую простыню. Кровь, страх и дикая, неудержимая ярость не оставляли места ни для чего другого. Тела лежали повсюду: на койках, на матрасах, на полу, на расстеленных одеялах, на голых половицах. Их было много. Слишком много.
— Что случилось? — взволнованно спросила Валентина у Дарьи.
— Гусары.
— Они на них напали?
