Идол липовый, слегка говорящий - Бахрошин Николай (читаем книги онлайн без регистрации txt, fb2) 📗
Непонятно? Хорошо, по-другому. Выбор, Мишка, это вопрос выбора. На какой ты стороне – нужно выбрать. Потому что если ты сам не сделаешь выбора, обстоятельства сделают его за тебя. И нет уверенности, что тебя этот выбор порадует…
Опять непонятно? Хорошо. Что такое «желтая» пресса, как не черная сторона? Потому что она разрушает, Мишка. Приучает к пошлятине. Разлагает не только сознание окружающих, массового читателя, как говорит Гаврилов. Тех, кто здесь работает, она разрушает в первую очередь. Сам видишь, Мишка, – вокруг одни алкоголики, плюнь наугад – попадешь в алкоголика, который когда-то подавал надежды, а теперь подает главному нудные докладные и не менее скучные тексты в номер… А почему? Выбор, Мишка, это все – вопрос выбора. Или – ты, или – за тебя…
В ответ Бломберг глубокомысленно хмурил брови, задумчиво хлебал пиво и подтверждал, что про выбор – это умно. Если не сказать – заумно. Но ты, мол, Санек, другое послушай. Про Гаврилова. Мол, после твоего исторического заявления об уходе, Санек, главный вызвал его к себе и долго допытывался, куда это Кукоров собрался уходить? Интересно, в какое издание? Ты, мол, знаешь, Санек, как он ревностно относится к другим изданиям. Задевают они его за живое, этого факта не утаишь. Так что если другого издания нет, то поезд еще не ушел. Ну психанул – бывает, с кем не бывает, заявление всегда можно забрать назад. Гаврилов об этом намекал, кстати, он, в общем, мужик нормальный, понимающий. Идиот, конечно, но они, главные редактора, – все идиоты, их должность обязывает, лучше все равно не найдешь…
Ну как ему объяснить? Не понимает… Все дело в том, что даже дорогой друг Мишка Бломберг по-настоящему его не понимает. Хотя, казалось Саше, должен понять. Он – должен. Или за его язвительным остроумием признаков ума уже не осталось? Пропил свои мозги друг Мишка, сместил приоритеты окончательно и бесповоротно, как сказал бы Иннокентий. Признаться, подобная мысль раньше в голову не приходила…
Вот и поговорили…
В баре тем временем начинал появляться народ. Спустился выпить водки редактор отдела информации Пинюков, прибежал съесть пару сосисок Мануйлин, но в конце концов решил тоже выпить водки с Пинюковым. Кто б сомневался… Несчастные, в сущности, люди, вынужденные всю жизнь писать о тех, кто во много раз успешнее или хотя бы богаче… Саша знал: Володька Пинюков уже много лет копит деньги на квартиру и никак не успевает за поднимающимися ценами…
Потом две барышни из отдела рекламы расположились у стойки за кружками с пивом и солеными семечками. Их имен Саша никогда не старался запомнить, в рекламе слишком часто менялись менеджеры. Бармен Вадик выпил с дамами за компнию, и на его широком, как луна, лице, уже проступало предварительное подобие улыбки. Как обычно. Вечер начинается и грозит перерасти в ночь…
Саша вдруг поймал себя на том, что наблюдает за всеми отстраненно, словно из-за стеклянной стены. Они – здесь, а он – уже там. Где? Да где угодно, лишь бы не здесь…
Отряд не заметит потери бойца? Не заметит, конечно. И даже не обратит внимания. Сомкнет ряды и будет все так же шлепать строем по своему гнилому болоту, красиво именуемому «желтой» прессой. В отличие от другой прессы, которая не «желтая», а всего лишь с желтизной. – Жалко, что Мишка так ничего и не понял…
– Ладно, пойду я, – Саша поднялся.
– Как, уже?
– Мне пора.
– Куда это на ночь глядя? А нажираться за вас кто будет, поручик? Пушкин с Кукушкиным?
– Кто-нибудь – обязательно, – пообещал Саша.
– Пиво бы хоть допил, гений, – ехидно сказал Бломберг.
– Можешь сам допить, я разрешаю, – не менее ехидно ответил Саша.
Вот и поговорили…
Отряд все таки заметит потерю бойца и с удовольствием потопает по его телу, чтоб не пачкать сапог.
*
Да, осень…
Тучи, хмарь, слякоть, дожди, унылые, как плач по покойнику…
Книга? Да нет, какая, к черту, книга! Что-то Саша попытался написать, честно отсидел за компьютером две недели, но что получилось, он и сам не понял. Слишком много вопросов осталось к Ващере. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Теперь ему постоянно казалось: чего-то главного там он еще недопонял и не увидел. Не успел.
Слишком рано вернулся, вот что.
Дело даже не в вопросах-ответах в конце концов, все кажущиеся ващерские несуразности, вся эта мистика с фантастикой, как убедился Саша, имеют вполне логические объяснение. Наверно, даже идол липовый, слегка говорящий, имеет понятное материалистическое объяснение. Пусть не совсем материалистическое, но по крайней мере понятное.
Дело не в них. Дело в следующем. Теперь Саша отчетливо понимал, что там, в Ващере, он не просто так нашел хранителя. Учителя с большой буквы, который мог бы открыть глаза на многое. Своего рода духовного наставника… А почему – своего рода? Просто – духовного наставника. Без всяких поправок и оговорок.
Теперь Саша понимал, Иннокентий не зря несколько дней подряд пичкал его разными притчами и историями. Спокойно и ненавязчиво пытался ему объяснить что-то. Чего он, Саша, так и не понял, не захотел понять, торопясь вернуться домой.
Вернулся. И зачем он вернулся?
На днях звонил старый знакомый из другого, конкурирующего с «Экспресс-фактами» издания. Звал к себе на работу. Расписывал условия и перспективы. Почти уговорил. Саша обещал подумать и перезвонить. Два раза снимал с телефона трубку, чтобы перезвонить, потом клал ее на место. Что куда-то еще приглашают – приятно само по себе, хотя молекулярное движение одних и тех же сотрудников между одинаковыми газетами ничего нового в себе не несет.
Звонил Бломберг, узнавал, как продвигается книга. За разговором вроде как помирились. Впрочем, как будто не ссорились. Сплетничая о редакционных делах, Мишка сообщил, что Гаврилов был бы не против его возвращения. Даже так, да… Спрашивал главный про Сашу, как он там и вообще… Готов, значит, закрыть глаза на вопиющие факты, разыграть умильную сцену возвращения блудного попугая в золоченую клетку. Так что подумай, мол. Понятно, духовность, книги, рукописи, Лев Толстой на краю Ясной, как пень, Поляны, смотрит исподлобья в вечность. Но жрать тоже чего-то надо. Пожравши, и в вечность бодрей смотреть из-под руки классика, взгляд не рыскает по крестьянским огородам в поисках съедобной поживы. Нет, на самом деле, подумай…
Зацепил их его уход, надо же!
Потом неожиданно позвонила Ленка. Привет, мол, Сашенька, большой привет и маленький цветастый приветик. Давай встретимся, дорогой, давно не виделись, а раз не виделись – самая пора встретиться…
В принципе, она не сомневалась, что он прибежит по первому свистку. Еще что-то болтала, ненужное, не слишком понятное, не сомневаясь, что Саша будет слушать ее терпеливо и вдумчиво, как библейское откровение.
Интересная женщина все-таки, никогда ни в чем не сомневается, даже завидно. В себе – точно никогда…
Минут десять Саша ее послушал, потом послал откровенно и далеко. Она удивилась. Наверное. Ему тоже стало удивительно – сколько лет мечтал послать ее, а сделал – и даже облегчения не испытал. Так, походя, откинул с дороги будто ненужный хлам…
Да, ноябрь… Время коротких дней и долгих ночей. Гнусное, в общем, время, обострение депрессий и психозов одновременно. Саша и сам понимал, что он тихо и медленно киснет. Надо бы взять себя в руки и встряхнуться. Только в каком порядке? Сначала брать, а потом – трясти? Или наоборот, сначала – трясти, а потом – собирать плоды? Вопрос вопросов, на который нужен ответ ответов…
*
Интересно, откуда Иннокентий их брал, все эти свои притчи? Да, он же много лет жил на востоке…
Это объясняет, наверное. Немного, но объясняет…
Теперь, по прошествии времени, Саше хотелось гораздо больше объяснений, много больше, чем он получил за несколько коротких дней, проведенных с хранителем.
И зачем он вернулся?
Поторопился… Теперь все более отчетливее понимал – просто поторопился…
*
Это случилось в конце ноября. В это утро Саша проснулся неожиданно рано. Неожиданно для себя самого. Он, даже работая в редакции, редко просыпался раньше девяти-десяти, а теперь, сидя дома, мог продрать глаза и после полудня.
