Брат Томас - Кунц Дин Рей (книги читать бесплатно без регистрации .TXT, .FB2) 📗
Ученый наклонился вперед.
— Под последним слоем очевидного хаоса вновь находится уровень порядка, и этот последний уровень порядка — мысль.
— Мысль?
— Вся материя, когда обнажается до самых корней, произрастает из базовой паутины, которая обладает всеми характеристиками мысленных волн.
Он хлопнул в ладоши, и ранее черные стены осветились. По ним, вокруг нас, от пола до потолка, побежали сложные, переплетающиеся, постоянно меняющиеся линии различного цвета, предполагающие наличие различных слоев, которые накладывались друг на друга, словно термические потоки в глубинах океана. И при всей их сложности рисунки эти отличала структурированность, упорядоченность.
Красота и загадочность «картинки» и зачаровывала меня, и побуждала отвести взгляд. «Картинка» эта вызывала изумление, страх, благоговейный трепет, но и чувство собственной никчемности. Хотелось закрыть глаза и признаться во всех грехах.
— То, что вы видите перед собой, — не мысли Бога, которые лежат в основе всей материи, их нам, разумеется, увидеть не дано, но их компьютерная интерпретация, основанная на упомянутой мною модели.
Он дважды хлопнул в ладоши. Фантастические рисунки поблекли, стены вновь стали черными, словно этот экран управлялся одним из приборов, какими пользуются старики, чтобы включать и выключать в комнате свет, не поднимаясь с постели.
— Это маленькое представление так сильно влияет на людей, — объяснил брат Джон, — и, вероятно, задевает такие глубинные уровни, что его приходится ограничивать одной минутой. Иначе неминуем сильнейший эмоциональный стресс.
Родион Романович выглядел таким же потрясенным, как, должно быть, и я.
— Итак, — заговорил русский, более-менее придя в себя, — ваша модель подтверждает, что Вселенная, все виды материи и энергии поднялись из мысли.
— Бог вообразил этот мир, и мир появился.
— Мы знаем, что материю можно трансформировать в энергию, скажем, горение дерева дает свет и тепло…
— А деление ядер атома дает ядра более легких атомов и высвобождает еще больше энергии, — прервал его брат Джон.
Романовича интересовало другое.
— Но вы говорите, что мысль, во всяком случае Божественная мысль, есть форма энергии, которая может трансформироваться в материю, то есть это процесс обратный расщеплению атома.
— Не обратный, нет. Это не просто слияние атомов. Привычные научные термины тут не годятся. Это… превращение усилием воли воображаемой материи в реальную. А поскольку нам дарованы мысль, воля, воображение, то и мы, на человеческом уровне, тоже обладаем этой способностью создавать.
Романович и я переглянулись, и я спросил:
— Сэр, вы смотрели фильм «Запретная планета»? [42]
— Нет, мистер Томас, не смотрел.
— Когда все закончится, думаю, нам нужно посмотреть этот фильм вместе.
— Я приготовлю попкорн.
— С солью и щепоткой порошка «чили»?
— Хорошо.
— Ты уверен, что не хочешь съесть пару пирожных, Одд Томас? — спросил брат Джон. — Я знаю, мои пирожные тебе нравятся.
Я ожидал, что он сейчас сделает пару пассов, как истинный волшебник, и на столике у моего кресла материализуется тарелка с шоколадными пирожными.
— Брат Джон, вы ранее сказали, что применили на практике результаты вашей модели, вывод о том, что вся материя возникла из мысли. Вселенная, наш мир, деревья, цветы, животные… все воображаемое стало реальным.
— Да. Видите, моя наука привела меня обратно к вере.
— И как вы применили на практике полученные результаты?
Монах сцепил руки между колен, лицо вдруг помолодело, на нем отразился прямо-таки мальчишечий восторг.
— Я создал жизнь, — благоговейно прошептал он.
Глава 51
Мы находились в калифорнийских горах Сьерра — не в Карпатах. Снаружи валил снег, а не лил дождь, не гремел гром, не сверкала молния. В этой комнате я не видел ни машин странного вида, с выложенными золотыми пластинами гироскопами, здесь не трещали разряды электрических дуг, не бегали карлики с выпученными глазами. Во времена Карлоффа и Лугоши [43] требования мелодрамы понимали куда лучше, чем понимают их безумные ученые наших дней.
С другой стороны, следует признать, что брат Джон Хайнман заблуждался в большей степени, чем был безумен. Увидеть это не составляло труда, но и не вызывало сомнений, что линия между безумием и заблуждением очень уж тонка и перейти ее ничего не стоит.
— Это помещение, — в голосе брата Джона слышались и веселье, и серьезность, — не просто комната, но и единственная в своем роде, не знающая аналогов машина.
— А это всегда беда, — сказал мне Романович.
— Если я представляю себе некий объект и сознательно проецирую образ, — продолжил брат Джон, — машина его получает, опознает, отделяет от остальных мыслей, усиливает мою направленную ментальную энергию в несколько миллионов раз от начальной величины и производит воображенный объект.
— Господи, ваш счет за электричество, должно быть, зашкалил за все мыслимые пределы.
— Счет немаленький, — признал брат Джон, — но все не так уж плохо. Во-первых, повышение напряжения не столь важно, как увеличение силы тока.
— И, полагаю, у вас есть скидка, которая полагается крупным потребителям.
— Это еще не все, Одд Томас, моя лаборатория попадает и под скидки, которые положены религиозным организациям.
— Когда вы представляете себе объект и комната создает его… речь идет в том числе и об упомянутых вами пирожных?
Брат Джон кивнул.
— Разумеется, мистер Романович. Хотите пирожных?
— Пирожные не живые, — русский хмурился. — Вы сказали, что создали жизнь.
Монах стал очень серьезным.
— Да. Вы правы. Давайте не устраивать из этого салонной игры. Речь идет о главном, отношении человека и Бога и смысле существования. Давайте перейдем сразу к главному. Я создам для вас флоппи.
— Что? — переспросил Романович.
— Вы увидите, — пообещал брат Джон и многозначительно улыбнулся.
Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и нахмурил лоб.
— Вы сейчас это и делаете? — спросил я.
— Да, если мне позволят сосредоточиться.
— Я думал, что вам понадобится какой-то шлем. Со множеством отходящих от него проводов.
— В таком примитиве нет необходимости, Одд Томас. Эта комната точно настроена на частоту биотоков моего мозга. Она — приемник и усилитель, но только моих мыслей, и ничьих больше.
Я искоса глянул на Романовича. Никогда не видел на его лице такого разочарования.
Прошло секунд двадцать, прежде чем воздух стал гуще, будто резко увеличилась влажность, но как раз влаги в нем и не прибавилось. Зато меня сдавило со всех сторон, как если бы мы спускались в океанские глубины.
Еще через мгновение крошечные белые кубики сформировались словно из ничего, как кристаллы сахара формируются на травинке, опущенной в стакан с сильно подслащенной водой. Число крошечных кубиков все увеличивалось, они начали сливаться друг с другом.
Романович и я поднялись, несомненно подумав об одном и том же: а если «флоппи» — ласковое прозвище, которое брат Джон дал ходячим кладбищам?
Волновались мы напрасно. Перед нами сформировалось существо размером с хомяка. Белое, сочетающее в себе черты щенка, котенка, крольчонка. Существо открыло огромные глаза, синие (но не такие хищные), как у Тома Круза, ослепительно мне улыбнулось и что-то промурлыкало.
Открыл глаза и брат Джон, улыбнулся своему созданию, сказал:
— Господа, познакомьтесь с вашим первым флоппи.
В школе в это время, само собой, я быть не мог, поэтому о событиях, которые происходили там параллельно с откровениями брата Джона, знаю лишь по рассказам очевидцев.
В комнате четырнадцать, где Джейкоб продолжает вышивать, брат Костяшки ставит стул в открытом дверном проеме, садится на него, положив бейсбольную биту на колени, и наблюдает за коридором.
