Пятый ангел вострубил - Воробьевский Юрий Юрьевич (читать книги онлайн без txt) 📗
Ты всю жизнь веришь в неожиданное богатство и сказочный успех. В то, что все может устроиться «по щучьему велению», само, не отвлекая от лежания на печи. Всю жизнь твои, сулящие невиданные прибыли, начинания и проекты рушатся и оказываются замками на песке, но ничему тебя не учат. Наверное, красивая сказка Гардера про «масонскую звезду» еще больше укрепила тебя в вере, точнее, в нелепом суеверии – в твой освященный чем-то путь и неизбежную удачу. Ты суетился с комсомольцами в тщетной надежде разбогатеть, тебя кидали и обманывали. Отлежавшись на диване и зализав раны, ты вновь начинал куда-то звонить и с кем-то встречаться.
Я стала все чаще ходить в храм. Меня тянуло туда чувство вины перед Богом, ощущение опасности, неопределяемой словами скользкости – что ли? – нашего пути… Было и еще что-то. Уже тогда я, невоцерковленный человек, угадывала необычайную важность молитв за упокой души Гардера. И я молилась, подавала записки, ставила свечи на канон. Идя на занятия в институт, каждый раз забегала в церковь. Правда, именно – «забегала»…
+ + +
История твоего крещения стоит того, чтобы о ней здесь вспомнить: она также неправдоподобна, как и все в твоей жизни. Когда мы впервые встретились и сразу поженились, ты, как и все в вашей абсолютно атеистической семье, был нехристем. И вот тогда у меня почему-то хватило ума и такта «не давить». Я говорила тебе, что хожу в церковь, что считаю необходимым иногда поговеть, поисповедываться, причаститься, но подчеркивала: «для себя». Я никогда не говорила, что и тебе бы это надо…
В сумке книг и старого тряпья, что ты когда-то перевез в мой дом, оказались две дивные, старые, большие аналойные иконы. Казанская и Владимирская. Я уверена, что они – из ярославского Спасского монастыря… Владимирская чуть светлее. Казанская же – непроглядно черная, пораненная, обожженная. Я их повесила, на тогдашнем своем уровне «православности» – симметрично по двум сторонам огромного – во всю стену – старинного зеркала в гостиной. Повесила и забыла…
Года два-три прошло. Однажды я примчалась со студии, и ты открыл мне дверь какой-то потрясенный и светящийся. Дождавшись тихой паузы после моей обычной трескотни, ты особенным каким-то голосом почти прошелестел: «Я крестился сегодня…» И дальше был рассказ. Ты говорил, что все случилось неожиданно и странно, как во сне. Все совершалось словно помимо твоей воли. Сознание как будто отключилось и не участвовало в происходящем. Ты шел по Разгуляю в обычных своих делах и планах с портфелем, набитом какими-то книжками, статьями, бумагами, когда ноги как бы сами собой занесли тебя в Елоховский… Кажется, только там была тогда единственная в Москве купель для взрослых! Пересказывая мне подробности, ты сам никак не мог взять в толк, почему такой всегда стеснительный, ты, совершенно не стыдясь своей наготы, разделся? Какие-то случайные старушки рубашку купили, нательный копеечный крестик и бумажную малюсенькую иконку… «Положение во Гроб», кажется… Ты совершенно не понимал, как это все могло с тобой случиться, был растерян, смущен и счастлив… Удивительно, что почти так же, неожиданно, покрестился потом и один из твоих «братьев». Покрестился, уже став масоном. Ангел-хранитель дает нам шанс…
После смерти Михаила Васильевича ты стал иногда ходить со мной на службу, а потом мы вместе, как могли, «подготовились», исповедывались и причастились. Совершенно случайно, – не было ведь у меня тогда никаких православных календарей – днем твоего первого причастия оказался День Михаила Архангела… 21 ноября 1993 года. Я не знала тогда, что за 16 дней до этого на Красной площади был торжественно освящен Святейшим Патриархом – Казанский Собор! Нас с тобой на этом празднике, конечно, не было… Мы собирались в Париж…
«Париж – всегда Париж». Это правда. Много, слишком много тяжелого, неприятного и грустного связывает нас с этим городом. Сколько разочарований, обид и слез! И все-таки… Когда ползешь по бесконечному транспортеру в каких-то космически-стеклянных трубах аэропорта Шарль де Голль и с удовольствием вдыхаешь парфюмерно-дезодорантный, сладковатый, такой знакомый запах… Когда проносишься внутри бетонных барьеров Переферик, а впереди уже почти различаешь, ставшие такими родными две высоченные колонны «Дю Трон»… Сердце замирает от предвкушения чего-то нового, радостного и праздничного!
Ничего радостного и праздничного, как всегда, не происходит. Разве что Жан-Пьерчик, с чисто женской заботой оставил нам в холодильнике очередной какой-нибудь «праздник живота». Не успев даже раздеться и поставить чемодан, ты бросаешься к пищащему уже телефону: свежайшая порция парижских сплетен – как утренняя газета к раннему кофе! Нас ждут с нетерпением и готовностью чем-нибудь огорчить. Тот, первый после смерти Гардера, приезд в Париж, был особенно горьким.
Мы снова, как раньше, как в догардеровские времена – одинокие и жалкие попрошайки. Мы снова пишем, ходим, клянчим. Мы снова что-то пытаемся объяснить, доказать, убедить. Мы снова видим вежливо-равнодушные с косметической какой-то, неискренней улыбкой лица. Никому нет до нас дела. В новом нашем, «регулярном»-таком правильном, таком «духовном» и «божеском» послушании – все так же лицемерны, чванливы и жадны, как и в Великом Востоке…
А тут еще «семейная драма» у Жана и Жан-Пьера. Постоянно мотаясь в командировки по нашей необъятной Отчизне, Жан в конце концов попался «на крючок» каким-то мафиози. «Крючок» был нам представлен немедленно, в день прилета. Желтовато-смуглый цвет лица этого косоглазого тщедушного татарчонка не мог скрыть его явной «голубизны». Мы с тобой подумали тогда, что за этим милым юношей из города Казани непременно скрываются какие-нибудь хитрые дельцы, «раскручивающие» влюбленного Жана.
С началом зимы в Париже проходят два больших масонских праздника. Оба они заканчиваются «жур де дам» – великолепными, на высшем уровне, вечерами с приемом и ужином «в честь прекрасных дам». Мы, разумеется, были всегда почетными, и что важнее всего – бесплатными – приглашенными и на «символических», и на «высших» градусах. Помнишь, нам, с нашими доморощенными привычками к «демократическому централизму» это масонская лукавая демагогия далась не сразу.
В отличие от марксизма – у масонства не три источника – три составные части, а всего один базовый «камень». Это «символическое» или «голубое» масонство. Первые три градуса считаются основными, самыми главными и как бы вполне достаточными для вольного каменщика. «Ученик – подмастерье – мастер» – вот и вся карьера.
Однако, это все – для дурачков-идеалистов. Для «лохов», как говорят сегодня у нас на Родине. Потому что есть еще «высшие градусы». Они заманчивы не только прелестными названиями – «Розенкрейцеры» – 18°, «Ареопаг» – 30°, но и тем, что весьма престижны. Как раз в высших-то градусах и начинается масонский карьеризм. Это дружно отрицают. Этого стесняются, особенно в Англии, где все так традиционно и добропорядочно. Зато в Америке за хорошие деньги буквально в один вечер, на одном собрании, можно сразу же получить 32°.
В Америке вообще чуть ли не все масоны – тотально – 32. Но все-таки не 33. Масоны 33° объединяются в особую ложу, которая называется «Верховный Совет».
Ты помнишь, как в разговоре с журналистом мы с тобой пытались объяснить, что в масонстве не существует подчинения низших высшим, что все ложи свободны и независимы друг от друга? На лице собеседника было написано сомнение, а мы с тобой искренне верили тому, что утверждали! Мы повторяли на разные лады: Великий Мастер Великой Ложи может, конечно, в чем-то руководить Досточтимыми Мастерами лож, входящих в послушание, но совершенно никому больше не подчиняется, ни от кого не зависит, ни перед кем не отчитывается. А Великий Командор, возглавляющий Верховный Совет высших градусов, в свою очередь – свободен, как от подчинения кому-либо, так и от командования кем-либо. Ты до сих пор убежден в этом?
Без Гардера даже светская жизнь, даже выезды на балы и приемы особой радости не приносили. Правда, теперь нас сопровождал Жан, которого ты «регуляризировал» в Досточтимой Ложе «Гармония» еще летом (в России же быть масоном дешевле!). Он был с нами, но мысли и душа его витали где-то…
