Откровения Екатерины Медичи - Гортнер Кристофер Уильям (мир книг .TXT) 📗
Пылкая материнская любовь пока еще внушала мне веру, что я сумею изменить будущее.
Глава 25
Мы покинули долину Луары весной.
В последний момент пришлось оставить Эркюля на попечение супругов д'Юмери — он заболел оспой. Болезнь протекала относительно легко, и он уже поправлялся, однако врачи постановили, что мальчик еще слишком слаб для тягот пути. Доктор Паре лично пользовал Эркюля и уверил меня, что со временем он совершенно излечится, разве что останутся шрамики и лихорадка может повлиять на рост. Мучаясь угрызениями совести оттого, что бросаю сына в таком состоянии, я приставила к нему побольше врачей и слуг, строго-настрого приказав, чтобы тут же послали за мной в случае осложнений.
Зато с нами поехали Марго и Генрих, а также Бираго и мои фрейлины. У меня даже была новая карета, с золотыми вензелями «Е» на дверцах и плотной обивкой внутри, где можно было и в дороге без помех заниматься государственными делами. Мы везли с собой все, что могло понадобиться, — мебель, сервизы, лошадей, мулов, скот и такое количество слуг, что хватило бы заселить небольшую страну.
Сеть осведомителей, которой командовал Бираго, держала меня в курсе всех событий. Таким образом я узнала, что Филипп обдумывает мое предложение встретиться. Я не сомневалась, что в конце концов он даст согласие, и заранее ликовала при мысли о скором свидании с Елизаветой.
Мы посетили множество городов в самых разных краях — от скалистых берегов Нормандии до виноградников Бургундии и золоченых полей Оверни. На исходе осени мы остановились на отдых в тихом прованском городке Салон. Хоть я не сообщала о своем появлении загодя, Нострадамус приветствовал меня на пороге своего дома с таким видом, будто ожидал уже не одну неделю. Он заметно постарел, черная мантия подчеркивала седую бороду и облысевшую макушку, и лишь пророческий блеск в его глазах стал острее и прозрачней, словно сверкание алмаза.
Он поклонился, сжимая в руке гладкий деревянный посох — столь же прямой, сколь согбенной была спина Нострадамуса. Мы вошли в прихожую с раскрашенной мебелью, и тотчас энергичная дама, похожая на куропатку, ринулась к нам и помогла мне снять плащ.
— Ваше величество оказали нам большую честь! — Повернувшись, она погрозила пальцем Нострадамусу. — И только посмейте не предложить ей выпить, когда потащите наверх, в этот ваш кабинет! Я оставила на столе графин эля, а к пяти часам буду ждать вас обоих в трапезной на ужин.
— В этом нет необходимости, — возразила я. — Я могу поужинать позже, со своим двором.
— Чепуха! Ваше величество должны остаться ужинать. Иначе и быть не может. Пойдем, дорогуша, — обратилась она к Лукреции. — Для нас с тобой я приготовила в кухне кувшинчик с приятным содержимым.
Я воздержалась от комментариев, хотя эта сцена чрезвычайно меня позабавила. Мне всегда казалось, что о частной жизни Нострадамуса непременно должна заботиться вот такая деспотичная особа.
— Мадам Сен-Тер считает меня своей собственностью, — посетовал Нострадамус, ведя меня по лестнице, которая живо напомнила мне иную лестницу в иной стране — в доме, где воздух точно так же был пропитан алхимическими запахами.
Кабинетом Нострадамусу служил просторный чердак, где главными предметами обстановки были внушительных размеров телескоп на треножнике и шкафы вдоль стен, битком набитые фолиантами и свитками. Такая комната могла принадлежать любому преуспевающему врачу, который между делом увлекается астрономией.
— Я ждал вас, — сказал Нострадамус, с усилием проковыляв к широкому столу, на котором стоял графин. — Я видел вас в воде. Впереди у вас долгий путь.
— Что это? — Я поглядела на выщербленный медный тазик, красовавшийся на его рабочем столе.
— В этом тазу мне являются видения. — Нострадамус помедлил, оценивая произведенное впечатление. — Вы удивлены? Неужели вы полагали, что увидите котел? — Он усмехнулся. — В таз можно налить воду, и это все, что мне требуется.
Он вручил мне кубок и принялся рыться в бумагах. Я заглянула в таз: к моему разочарованию, он был пуст.
— Присядьте. — Нострадамус сунул мне в руки свиток. — У меня для вас кое-что есть.
Развернув пергамент, я увидела карту движения планет, сложные диаграммы и математические записи. Стало трудно дышать. Быть может, подумалось мне, Нострадамус одним своим присутствием преображает сам воздух, как соль примешивает свой вкус к любой жидкости.
— Карта отображает десять лет вашего будущего. В ней имеются важнейшие события вашей жизни. Вы ведь за этим сюда пришли? Узнать, сбываются ли мои пророчества?
Холодок пробежал у меня по спине. Мои намерения были вовсе не таковы… или, по крайней мере, я так считала.
— Вы по-прежнему сомневаетесь во мне. — Нострадамус поцокал языком. — Разве я не предсказал смерть вашего мужа? Разве не сказал, что вы будете править, и разве не правите вы сейчас от имени своего сына Карла?
— Но ведь вы, кажется, говорили, будто не понимаете собственных предсказаний? — Я изумленно взглянула на него.
— Как правило, не понимаю — в тот миг, когда они произнесены. Лишь после того, как предсказанное событие случается, смысл их проясняется.
— Понимаю. — Я положила свиток на рабочий стол.
Я отнюдь не жаждала новых предсказаний, если это означало, что мне придется разгадывать их в одиночку.
— Полагаю, маэстро Руджиери по-прежнему у вас на службе? — осведомился Нострадамус. — Он может истолковать для вас эту карту. В ней нет ничего заумного, лишь наблюдения, основанные на многолетних трудах — изучении расположения звезд в день и час вашего рождения.
В его голосе не было и тени упрека, и все же я устыдилась, что так и не вняла его предостережению касательно моего астролога.
— Руджиери сейчас со мной нет. Не могли бы вы рассказать, о чем здесь говорится?
— Это заняло бы слишком много времени. Я могу сказать вам лишь одно: оберегайте принца Наваррского.
Я похолодела. Я живо вспомнила и мальчика, которого обнимала на свадьбе Франциска и Марии, и свое видение, которое показало мне, каким он станет много лет спустя — гордым, уверенным в себе, верхом на черном коне, с белым пером на шляпе…
— Вам следует надзирать за ним, — прибавил Нострадамус, словно прочтя мои мысли. — Вы и он — половинки единого целого. Вы нуждаетесь друг в друге для того, чтобы каждый из вас исполнил свою судьбу.
— Мальчику почти двенадцать, и он живет со своей матерью… — начала я и сделала глубокий вдох, впервые набравшись смелости задать вопрос. — Жанна правит Наваррой так, словно ее королевство отделено от всего мира, и отчасти так оно и есть, ведь Наварра расположена в Пиренеях, между Испанией и Францией, и это спасает королеву Наваррскую от испытаний, которые преследуют нас. Когда-нибудь трон Наварры унаследует ее сын. Каким образом он может быть настолько важен для меня?
— Может, — отвечал Нострадамус с возмутительной уверенностью, которая прозрачно намекала, что в дальнейших объяснениях я не нуждаюсь. — И однако же, будущее наше изменчиво и зыбко. Будь это иначе, не было бы смысла жить.
И почему только он всегда выражается так туманно? И все же, если ему известно мое будущее… Я взяла кубок и отпила.
— А мои сыновья… — начала я и тут же ощутила, как шевельнулся в душе глубоко запрятанный страх.
Франциск, мой первенец, умер совсем молодым. Неужели других моих сыновей ждет такая же участь?
— Все прочие ваши дети доживут до зрелых лет, — сказал Нострадамус, к моему безмерному облегчению.
Скатав карту, он сунул свиток в кожаный футляр.
— Так она лучше перенесет превратности пути, — пояснил он и протянул мне руку. — А теперь спустимся и отужинаем. Мадам Сен-Тер превосходно готовит жареного барашка.
После обильного ужина мы с Лукрецией распрощались с гостеприимными хозяевами. Закутавшись в плащи, мы вернулись в походный стан и на всем обратном пути не обменялись ни единым словом. После того как Лукреция помогла мне улечься в постель, я долго лежала без сна и смотрела, как лунный свет сеется сквозь полог шатра. Меня мучило необъяснимое чувство, что больше мы с Нострадамусом не увидимся, что эта карта была его прощальным даром, планом будущего, на которое я могла бы повлиять.
