Сад лжи. Книга первая - Гудж Эйлин (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Стук все громче, все настойчивее. Да это же совсем не внизу. Стучат в дверь ее спальни! И тут до нее донесся голос Рэйчел:
— Мама, ты здесь?
„Рэйчел? Какой приятный сюрприз. Может, она останется и на ужин?"
— Заходи, дорогая, — радостно воскликнула Сильвия. — У меня не заперто. Просто туго открывается. Ах эти старые двери! Толкни сильнее.
„Господи! Как ужасно она выглядит, — вздрогнула Сильвия при виде дочери. — Волосы висят паклей, приплюснуты, словно она не мыла их целую вечность. Лицо одутловатое, веки набрякли. Бедняжка".
Рэйчел подошла к матери и опустилась на колени. Она подняла голову — и в этот момент луч заходящего солнца упал на ее лицо, выхватив его из заполнявших комнату сумерек: высвеченное этим лучом страдальческое лицо словно сошло с одного из полотен Гойи. Состояние летаргии, в котором находилась Сильвия все последнее время, уступило место пронизывающему до костей холоду. Ей показалось, она никогда не сможет согреться.
„Уходи, — мысленно приказала она дочери. — Оставь меня".
Рэйчел уткнулась лицом в рубашку Джеральда, разложенную на коленях Сильвии.
— Как же мне его недостает, — проговорила она сдавленным голосом, в котором звучали слезы. — Невозможно свыкнуться с тем, что я больше никогда его не увижу. Стоит мне прийти сюда — и я чувствую его присутствие в каждой комнате. Господи, мама, да он же на самом деле здесь.Так близко, что даже запах его ощущаю! Вот только не вижу и не могу прикоснуться…
Плечи Рэйчел затряслись от рыданий — скоро халат, который Сильвия так и не сняла с утра, стал мокрым от горячих слез дочери.
— Успокойся, доченька, — проговорила Сильвия, гладя Рэйчел по голове, как делала в далеком детстве, когда дочь никак не хотела засыпать: волосы и сейчас были шелковистыми, макушка по-прежнему крутая, а на затылке та же нежная ямочка. — Не надо плакать, милая.
Утешая Рэйчел, Сильвия сама ощутила в душе блаженное чувство покоя. Словно рассталась с настоящим и перенеслась в какое-то иное время, счастливая от сознания того, что на ее коленях покоится теплое тельце и вся комната заполнена сладким ароматом детской присыпки.
Но вскоре холод снова начал пробирать ее.
— Мама, мама, мне недостает папы, но главное мое беспокойство — это ты. — Слова Рэйчел хватали за душу и еще глубже затаскивали ее в холодную черную прорву, из которой она не чаяла выбраться. — Ты ведь так ни разу и не заплакала, мама, — продолжала дочь. — И совсем перестала есть. Целую неделю не выходишь из этой комнаты! Сегодня утром мне позвонила Бриджит. Она не могла спокойно говорить и все время принималась плакать.
— Ни тебе, ни ей абсолютно не о чем беспокоиться, — ответила Сильвия. — Со мной все в порядке. Просто у меня в последнее время нет аппетита, вот и все. Да, Бриджит прекрасно готовит, но все же,согласись, она несколько перебарщивает по части масла и яиц. Годами она пытается меня раскормить и даже тайком дает мне кофе со сливками, когда я строго-настрого наказала ей добавлять в кофе только обезжиренное молоко. У нас с ней идет настоящая война, а Бриджит не из тех, кто готов признать свое поражение.
— О, мама!.. — Рэйчел подняла голову и посмотрела на Сильвию мокрыми, распухшими от слез глазами. — Неужели ты не можешь хотя бы заплакать? Поверь, тебе сразу бы стало легче.
Мать не выдержала взгляда этих страдальческих глаз и отвернулась. Нет, она не имеет права позволить себе это. Ведь стоит ей начать плакать — и она уже не остановится. Море слез накроет ее с головой, и выплыть ей не удастся.
Боже, Боже, если бы Джеральд мог быть сейчас рядом!
Но этого не будет. Уже никогда!
И тут в Сильвии как будто что-то сломалось: в груди словно образовалась трещина — и оттуда с мучительным хрипом хлынул воздух. В горле образовался ком. Поднявшиеся волной слезы стали ее душить.
Нахлынула память о недавних событиях.
Вот Джеральд робко жалуется ей на боль в груди во время свадьбы Мейсона Голда. Она зовет на помощь Рэйчел, но прежде чем они смогли довести его до машины, он падает на землю у них на глазах… Потом реанимационная палата, все эти врачи, медбратья, то и дело подбегавшие к нему, втыкающие в него свои дурацкие иглы, опутывающие какими-то бесконечными проводами, прилаживающие трубки, — все, чтобы заставить его сердце снова забиться. Бесполезно. Уже ничего нельзя сделать. Слишком поздно.
Похороны состоялись через два дня. От них в ее памяти мало что осталось. Все покрыто дымкой. То, что видела тогда, казалось, происходит не с ней и не в реальности, а во сне или в кино. Она всего лишь зритель. Храм Иммануила, заполненный до отказа друзьями, сослуживцами, клиентами Джеральда, его знакомыми из числа любителей оперы. Их сотни — и каждый норовит сочувственно пожать руку или поцеловать в щеку. Рядом с ней Рэйчел — воплощение поддержки, сострадания и вместе с тем деловитости: ведь ей приходится держать в голове имена всех этих людей, бормотать в ответ на соболезнования слова признательности.
Перед мысленным взором Сильвии возникает кладбище, искрящееся под снежным покрывалом, искусственная трава, которой покрыли могилу… В этом нарочито зеленом одеяле было что-то противоестественное, даже больше чем в зияющей яме, куда опустили гроб. Кто-то положил на могилу букет нежно-алых роз, хотя всех предупредили, что никаких цветов не должно быть. Сильвия с трудом удержалась от слез. Ей так хотелось прижать их к груди, поскорей унести с холода, пока они не сникли. О, эти прекрасные, обреченные на смерть розы!
Сильвия почувствовала, что и сама она сникает, как брошенные на могилу Джеральда цветы, но в этот момент твердая мужская рука взяла ее за локоть, не дав ей рухнуть на мерзлую землю. Никос! Странно, но теперь в нем не было ничего угрожающего. Просто старый друг. Добрый старый друг.
Разве может он сделать ей что-нибудь плохое? Ей или Рэйчел?
Сильвия почувствовала это еще до того, как Рэйчел обернулась в его сторону, слегка наморщив лоб, словно пыталась понять, что это за человек, которого раньше она не видела. Потом кивнула и пожала протянутую руку.
— Примите мои соболезнования, — произнес он.
И все. Пожалуй, он чуть дольше положенного задержал ладонь Рэйчел в своей, в то время как его темные глаза ни на миг не отрывались от ее лица. Никос явно давал понять Сильвии, что пришел лишь выразить свои соболезнования.
Когда большинство приехавших разошлись по своим машинам, Никос на какое-то время задержался возле Сильвии.
— Твоего мужа обожали все, — сказал он прочувствованно, и его слова белым облачком повисли в холодном воздухе.
Он проводил ее до машины, тяжело ступая по смерзшемуся снегу, на котором его ботинки оставляли глубокие следы.
— Да, — ответила Сильвия, — у него действительно было много друзей. Он был… щедрым человеком.
— Мне это известно лучше многих других, — согласился Никос.
— Тебе? — удивилась она и даже остановилась в недоумении.
Однако смуглое лицо со всеми его морщинами — да, теперь при свете дня сеть мелких морщинок была хорошо видна — выражало одно только восхищение.
— Послушай, — начал он, медленно шагая рядом с ней по узкой дорожке, своего рода тропинке среди леса могильных надгробий, — я должен кое-что тебе рассказать. Теперь это никому не причинит вреда. И, может быть, даже в чем-то тебя утешит…
У Сильвии снова закружилась голова, и ей пришлось схватить Никоса за руку.
— „Утешит"? — задыхаясь, проговорила она. — Что может меня теперь утешить, когда его не стало?
— Хорошо, можем поговорить тогда в другое время, — предложил Никос.
— Нет. Рассказывай.
— Он знал, — негромко произнес Никос. — Про нас. Про тебя и меня. Много лет назад, когда это случилось и он меня уволил. У нас с ним был разговор. Он сказал, что ни в чем тебя не винит. Он боялся, что ты его бросишь. Старый человек, что он мог тебе предложить, кроме денег…
На миг ею овладело безудержное желание расхохотаться. Но тут же она ощутила такую усталость, такую страшную усталость, что единственным желанием было лечь в снег и закрыть глаза. Бросить Джеральда?! Господи, если бы он знал, на какую страшную вещь она в свое время решилась, чтобы он не бросил ее!..
