Вставай, Россия! Десант из будущего - Орлов Борис Львович (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Тем же вечером государь с невестой Рукавишникова принимали. Александр Михайлович еще двадцать пулеметов привезли, да авто — пять штук. А с автомобилями инструкторов из своих людей. Все это по учебным гвардейским ротам роздали, а лично для государя Рукавишников какое-то ружье привез, сказал «автоматический дробовик». Другим днем государь его испытывать возил, да про то отдельная история.
Так вот, после того, как государыня будущая уйти изволили, государь вместе с Александром Михайловичем в кабинет ушли, только водки себе туда приказали да закуски какой-никакой. Двери-то они плотно затворили, да нам с Филимоном по должности положено при государе неотлучно пребывать. Вот мы под дверями и стоим, да с нами Еремей Засечный — Рукавишникова верный человек. Так вот, стоим мы втроем и вдруг слышим: там, в кабинете сначала вроде как зашумели, заспорили, все про какую-то «энергетику» говорят. Рукавишников «Валютный резерв» требует, а государь его, в полный голос, жидовичем почему-то покрестил. Громко так, практически криком: Абрамович, ты мол, Абрамович и есть! Еще что-то странное добавил: челси, какой-то, говорит, тебе только не хватает! Потом пригрозил на Чукотку сослать, а Рукавишников только хохочет в ответ. Государь тоже засмеялся, ну у нас с Махаевым как отлегло: жаль было бы Рукавишникова к самоедам посылать, человек-то он неплохой, душевный…
Немного времени прошло, слышим: они там песни петь стали. Поначалу вроде знакомые, а дальше… Переглянулись мы с Филей: нам-то эти песни слыхать уже доводилось, давненько, правда…
…Как японцы государева брата погубили, государь-то, батюшка, уж так по брату убивался, так убивался! В тот день на крейсере до самой ночи в каюте молча просидел, рядом с телом, значит. Офицеры к нему рвутся, князь Сергей Илларионович извелся весь, а государь молчит. Никого не принимает, не ест, не пьет, молчит. Только к ночи и отошел. Велел в каюту себе подать водки, закуски там какой, да нас всех шестерых и пригласил. Сели, поминать всех убитых стали. А как штофа четыре приговорили, так государь и говорит, господа офицеры, мол, боле вас не задерживаю, возвращайтесь, говорит, к своим обязанностям. А нас с Филей оставил!
Вот как мы втроем-то остались, так государь почал крепко пить. Уже и не закусыват, а так, машет одну за другой. А потом и говорит, а не знаешь ли, Егор, каких песен, да таких, чтоб, не стыдно ими было хорошего человека помянуть. Брата твоего, батюшка, спрашиваю. А он словно запнулся, а потом и говорит, брата мол, да, брата. Ну, а как песен-то не знать? Знаю. А он опять спрашиват, не знаешь ли, Егор, «Как на дикий Терек»? Да как не знаю — знаю, оченно даже знаю. Запевай, говорит.
Спели мы, стал быть, а потом еще и «Черного ворона», и «Скакал казак через долину». Я-то еще поразился, откуда ж государь наш песни-то казачьи так хорошо знает. Да меня потом Махаев надоумил. Грит, еще в детстве, маленькому государю нашему, дед его, светлой памяти Александр Освободитель, песенников из гвардии присылал. Кто-то ему это рассказывал. А оно и видать. Коли человек на хороших песнях взрастал, так это за всегда себя окажет.
Как мы допели, так государь вдруг махнул полстакана «орленой», да и самолично запел. Хорошую песню, душевную, должно собственного сочинения. Всех-то слов мы не запомнили, а только поется в той песне, что, мол, ежели, к примеру, завтра, храни бог, война, то за батюшку царя да за Русь-матушку весь рассейский народ как один человек встанет! И что, мол, если завтра война, то ужо сегодня к походу готовиться надобно! Ну, мы как с Филимоном это услыхали, так сразу государю и говорим: «Приказывай, батюшка! Готовы мы!» А он посмотрел на нас, обнял, да и отвечает, что, мол, он и сам это знает, а только пока не все и не всё еще к войне готово.
А потом государь наш совсем напился. Про то мы одни с Филимоном знаем, да вот только никомушеньки не расскажем. Хоть на куски нас режь! Даром мы, что ль, государевы друзья?
Стакан-то государь отставил и вдруг видим мы с Махаевым, что глаза у него изменились… смотрит на нас и, видно, понять не может: кто мы такие, откуда взялись? Потом петь про артиллеристов начал, которым кто-то с чудным прозвищем «Сталин» приказ отдал. Потом батюшка-то наш молиться стал. Вот сколько я с государем, а ни разу не видел, чтоб он на колени перед образами падал. Лоб перекрестит и ладно. А тут так молился, что аж страшно становилось. Все о каком-то освобождении просил. Перемигнулись мы тут с Филей, да и решили, что негоже государю в таком виде перед остальными себя оказывать. Ну, и… короче, скрутили мы его, опояской махаевской связали, да на постелю и положили. И вот что удивительно: я-то думал, что нам это большим боком выйдет, ведь государь-то дерется, прости господи, чисто как сатанюка, ан нет! Даже и противиться-то толком не мог, только отмахивался как-то вяло… Ну, да оно и к лучшему, а то без синяков и ссадин бы не обошлось. А то и без чего потяжелее…
…На другой день государь и занятия утренние и завтрак проспал, и только уж опосля обеда пробудиться изволил. К тому времени наш «Нахимов», а с ним и еще четыре русских корабля уж давно от японского берега уплыли и во Владивосток торопились. А мы все это время, хоть и пьяные были, каюту государеву охраняли, да никого к нему не допускали. А как проснулся он, так ровно и не пил ничего вчера. Я его еще, грешным делом, спросил, про песню ту, что он вчера сложил. Мол, вели, батюшка, чтоб атаманцы твои эту песню выучили. А он улыбается, и ласково так говорит мне: не время, мол, братишка, еще для этой песни. Придет время, не то, что атаманцы — вся страна ее выучит…
…Вот и снова мы песню эту, про артиллеристов и какого-то «Сталина», услыхали. Смотрим с Махаевым друг на дружку, потом давай Засечного пытать: слыхал ли он когда эту песню? Тот отнекивался поначалу, а потом признался — как, грит, Ляксандра Михалыч задумается над чем крепко, то непременно про этого «Сталина» вполголоса петь начинает. И про артиллеристов, которые за нашу Родину «Огонь, огонь…» Значит, думаю, и Рукавишников эту песню знает, откуда только… А в кабинете точно, на два голоса поют. И про будущую войну опять пели, и про Москву еще что-то, что мол, кто поет о столице, тот о стали песни распевает! Затем уже и вовсе странно стало: поют, вроде, песню знакомую, а слова ну вовсе не те:
И дальше про то, что утес этот стальным городом называют. Тут и Засечный глаза вылупил, понять не может: какая-такая битва, да еще и с немцами возле Стальграда идет? А мы уже другое слышим: у них там, вроде как бой — не бой, драка — не драка, а только пыхтят оба, выдыхают резко. Потом — ба-бах — стол опрокинулся.
Ну, тут уж мы влетели в кабинет, все втроем. Дверь только схрупала. Глядим — глазам не верим: государь с Рукавишниковым ногами машут, друг дружке, стало быть, удаль свою показывают. Нас увидали — сперва оба с лица помрачнели. Потом Рукавишников и говорит государю:
— Стало быть, было бы нас сейчас двое против троих. И, думаешь, не отбились бы?
Государь усмехнулся и эдак вот губу скривил:
— Отбились бы? Да и без моей помощи эта парочка вас бы обоих враз уделала!
— Ой-ой-ой! Привык, что «пластунский бой» в эти времена — вундервафля, и думаешь, что рукопашный бой в России за сто лет не усовершенствовался?
Государь покривился слегка и говорит, да так чисто и твердо, ровно и не пил вовсе (а на полу меж тем три штофа пустые лежат!):
— А давай-ка, братуха, проверим. Практика — критерий истины, и этого еще никто не отменял!
Рукавишников враз загорелся:
— А давай! Со мной шестеро — вот и выставляй своих шестерых. Завтра от твоих орлов только пух и перья полетят!
— Пу-у-ух и пе-е-ерья?! — государя тоже, видать, разобрало, ишь как слова тянет. — Может еще и ставку сделаешь?!
— А поставлю! — Рукавишников портмонет достает, на стол швыряет. — Вот хоть десять тысяч заклада поставлю — полетят!
