Воды слонам! - Груэн Сара (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗

– Прости, парень. Ты ужасно похож на того, другого.

– Ничего, все путем, – я, в свою очередь, тоже протягиваю ему руку. Он пожимает ее так, что я морщусь от боли.

– Он будет вас преследовать, – говорю я Марлене. – Вам надо отсюда переехать.

– Не глупи, – отвечает Марлена.

– Он уже здесь был, – вставляет Альберт. – Я сказал ему, что у нас таких нет – и, похоже, он это проглотил. Потому-то я так удивился, когда ты… ну, то есть он… снова здесь появился.

Внизу звонит колокольчик. Мы с Альбертом встречаемся взглядами. Я заталкиваю Марлену в номер, а он спешит вниз.

– Чем могу служить? – спрашивает он в тот миг, когда я закрываю дверь. Судя по его голосу, это не Август.

Прислонившись к двери, я с облегчением выдыхаю.

– Я чувствовал бы себя куда лучше, если бы вы позволили мне подыскать для вас гостиницу подальше от цирка.

– Нет. Я предпочту остаться здесь.

– Но почему?

– Он здесь уже был – и думает, что я где-нибудь еще. Кроме того, мне все равно не удастся избегать его вечно. Завтра мне придется вернуться в поезд.

И об этом я тоже не подумал.

Она уходит в дальний конец комнаты, попутно проведя рукой по столику, и опускается в кресло, откинув голову на спинку.

– Он приходил мириться, – говорю я.

– И ты согласился?

– Нет, конечно! – возмущенно отвечав я.

Она пожимает плечами.

– Надо было согласиться. А то еще уволят.

– Он же ударил вас, Марлена.

Она закрывает глаза.

– Боже мой! И что, он всегда был таким?

– Да. Ну, прежде он меня не бил. Но эти перепады настроения? Да, всегда. Я никогда не знала, что увижу, когда проснусь.

– Дядюшка Эл говорит, что у него параноидная шизофрения.

Она опускает голову.

– И как вы выдерживаете?

– А у меня разве есть выбор? Я вышла за него прежде, чем узнала. Ты же й сам видел. Когда он счастлив, более обаятельного человека не найти. Но стоит ему выйти из себя… – Марлена вздыхает и молчит так долго, что я начинаю сомневаться, будет ли продолжение. Когда она вновь заговаривает, голос у нее дрожит. – Впервые такое случилось недели через три после нашей свадьбы, и я до смерти напугалась. Он так избил одного рабочего в зверинце, что тот лишился глаза. А я все видела. Тогда я позвонила родителям и спросила, можно ли мне вернуться домой, но они даже не стали со мной разговаривать. Мало того, что я вышла замуж за еврея, так теперь я еще хочу развестись? Отец велел матушке передать мне, что в его глазах я умерла в тот самый день, когда от них сбежала.

Я подхожу к ней и опускаюсь на колени. Поднимаю руку, чтобы погладить ее по голове, однако, поколебавшись, кладу ладонь на подлокотник.

– Три недели спустя еще один рабочий в зверинце потерял руку, помогая Августу кормить кошек. Что случилось, мы так и не узнали – он умер от потери крови. Еще через некоторое время я выяснила, почему мне доверили свободную дрессировку лошадей: предыдущая дрессировщица выбросилась из движущегося поезда, после того как провела вечер с Августом в его купе. Были и другие случаи, но на меня он поднял руку впервые. – Она горбится. Плечи у нее начинают вздрагивать.

– Ну, не надо… – беспомощно начинаю я. – Ну пожалуйста, Марлена… ну, взгляните на меня… пожалуйста.

Она выпрямляется, вытирает лицо и смотрит прямо на меня.

– Якоб, ты останешься со мной?

– Марлена…

– Шшш, – она съезжает на самый краешек стула и прикладывает к моим губам палец. И вдруг опускается на пол и становится на колени всего в нескольких дюймах от меня, не убирая дрожащего пальца с моих губ.

– Пожалуйста, – говорит она. – Ты нужен мне, Якоб. – Самую малость помедлив, она проводит пальцем по моему лицу – робко, мягко, едва касаясь кожи. Я задерживаю дыхание и закрываю глаза.

– Марлена…

– Молчи, – тихо останавливает меня она. Обойдя вокруг уха, пальцы соскальзывают на шею. Я вздрагиваю. Волоски на коже встают дыбом.

Когда ее пальцы касаются рубашки, я открываю глаза. Она медленно, одну за другой, расстегивает пуговицы. Мне приходит в голову, что надо было бы ее остановить. Но я не могу. Не могу, и все тут.

Расстегнув рубашку и высвободив ее из брюк, она смотрит на меня в упор. Приблизившись, едва касается губами моих губ – до того легко, что получается даже не поцелуй, а только лишь намек на него. Застыв на миг так близко, что я чувствую на своем лице ее дыхание, она льнет ко мне и вновь целует, нерешительно, но долго. Следующий поцелуй еще крепче, следующий – еще, и вот уже, совершенно не понимая, что происходит, я целую ее сам, обхватив ее лицо ладонями, а она ведет пальцами по моей груди, по животу… Когда она подбирается к брюкам, у меня перехватывает дыхание. Она же медаит, обводя пальцами мои чресла.

И вдруг останавливается. Я пошатываюсь, качаюсь на коленях. Не отводя взгляда, она берет меня за руки и подносит их к губам. Поцеловав обе ладони, кладет их себе на грудь:

– Прикоснись ко мне, Якоб!

Я обречен, кончен.

Груди у нее маленькие и округлые, словно лимоны. Я накрываю их ладонями и глажу большими пальцами, чувствуя, как напрягаются под хлопчатым платьем соски. Плотно прижавшись к ее губам, я провожу руками по талии, по бедрам…

Когда она расстегивает мне брюки и берет в руку его, я отшатываюсь.

– Пожалуйста, – задыхаясь, еле выговариваю я дрожащим голосом. – Пожалуйста. Пусти меня в себя.

Непонятно как мы оказываемся в постели. Войдя наконец в нее, я кричу.

Когда все заканчивается, я сворачиваюсь рядом с ней калачиком, и мы молча лежим до наступления темноты. Лишь тогда она начинает сбивчиво говорить. Скользит пальцами по моим щиколоткам, играет кончиками пальцев, и вот уже слова льются из нее сплошным потоком. От меня не требуется отвечать, да она и не оставляет места для ответов, так что я просто обнимаю ее и глажу по голове. Она говорит, как больно, горько и страшно ей пришлось за последние четыре года; как она училась быть женой человека, до того жестокого и непредсказуемого, что от одного его прикосновения у нее по коже бежали мурашки; как вплоть до недавнего времени думала, что наконец освоилась; и как мое появление заставило ее признать, что ничему-то она не научилась.

Она умолкает, а я продолжаю ласкать ее волосы, плечи, руки, бедра. И тут приходит моя очередь говорить. Я рассказываю о детстве, об абрикосовых рогаликах, которые пекла мама. О том, как подростком начал ходить с отцом на обходы и как гордился, когда поступил в Корнелл. Рассказываю о Корнелле, о Кэтрин, о том, как думал, что люблю ее. О старом мистере Макферсоне, который сбил моих родителей на мосту, о том, как банк забрал за долги наш дом, и о том, как я сломался и сбежал с экзамена, когда у окружающих пропали лица.

Утром мы вновь занимаемся любовью. На этот раз она берет меня за руку и водит ею по своему телу. Поначалу я не понимаю, но когда она начинает вздрагивать и вздыматься под моими пальцами, до меня доходит, что она меня учит – и я чуть не кричу от радости.

А потом она лежит, устроившись поуютней, рядом со мной, и ее волосы щекочут мне лицо. Я слегка ее поглаживаю, запоминая ее тело. Хочу, чтобы она растаяла и впиталась в меня, как масло в тост. Хочу вобрать ее и прожить всю оставшуюся жизнь с нею под кожей.

Хочу.

Я лежу, не шевелясь, наслаждаясь ощущением близости ее тела. И боюсь лишний раз вдохнуть, чтобы не разрушить волшебство.