На южном фронте без перемен - Яковенко Павел Владимирович (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Если бы речь шла лично обо мне, я бы промолчал — связываться с вредным и злопамятным лейтенантом мне не хотелось. Но ведь паек надо раздать бойцам! А что, если кому-то не хватит? Потом идти бесполезно — я Франчковского знаю! Как говорится, «считайте деньги не отходя от кассы».
И я решил посчитать. Франчковский видимо обиделся, но пересчитать ящики и банки разрешил. Мы посчитали, и сбились. Посчитали еще раз, и снова не получилось. Плюнули на все, и тщательно, очень тщательно все пересчитали. Получилось, к моему сожалению, именно так, как первый раз посчитал Франчковский. Он долго орал, но я не стал его особо слушать, отдал продукты бойцам, и молча откланялся.
Продукты на неделю у нас были, были запасы, оставшиеся после Новогрозненского, и за питание я не переживал. Да и никто не переживал.
Зато с водой было очень плохо. Естественных источников у нас не было, а водовозку к нам никто и не думал посылать. Не выдвигать же к нам колонну из-за одной водовозки. А одинокой машине по этой местности ездить было опасно. Колодяжный совсем недавно нашел недалеко от нас, в лесу, готовую к стрельбе «муху». Кто ее оставил, нам было, конечно, неизвестно. Но вот зачем — мы догадаться могли.
Сначала мы пробовали плавить снег в котелке. Но получалось почему-то очень плохо. Да и вода эта была ужасно грязная. Специальные таблетки для обеззараживания у меня были, но очень мало — всего три штуки. И я решил поберечь их до совсем плохого случая.
Бойцы, да и я, пытались жевать снег напрямую, но от этого наоборот — пить хотелось еще больше.
Впрочем, нельзя сказать, что воды не было вообще. Была. Было несколько луж. Однако вот что нас всех отпугивало. Во-первых, она была какого-то странного желтоватого оттенка. И все элементарно боялись отравиться. Во-вторых, от нее ужасно плохо пахло. И это еще больше усиливало всеобщие подозрения…
Однако, если уж голод не тетка, то жажда — это вообще нечто неописуемое. Да вы и сами знаете, без еды можно месяц продержаться. А без воды — максимум неделю.
Короче, довольно скоро бойцы стали кружиться около этих луж, а потом плюнули, и начали набирать воду. Лужи были, конечно, мерзкие, но глубокие. Хоть это радовало.
Решили эту муть отстоять, процедить, а потом прокипятить. Через пару часов вода у нас была. Но пить ее сырую оказалось все равно невозможно — запах никуда не исчез. Тогда Восканян заварил чай. Чай пили все, в том числе и Колодяжный, который забрел к нам, и которого я пригласил в кузов.
— Жена плакала, — сказал он, прихлебывая чай, который ужасно пах, и привкус имел нехороший, (впрочем, капитан, казалось, не обращает на это никакого внимания).
— Сказать ничего не может, только плачет, — продолжил он. — А я говорю ей — «Держись, малыш. Я обязательно вернусь!».
— А вы в третьем городке живете? — спросил я.
— Да, у нас там служебное жилье, — ответил капитан. — Жена, дети остались. Думал, к родителям отправить, а жена сказала, что квартиру тогда точно грабанут. Ну, у нас городок караулом охраняется. Я думаю, с ними и там ничего плохого не случится.
— Пусть только в город не выходят, — пробормотал я.
— Что? — вскинул голову Колодяжный.
— Да нет, ничего, — ответил я, покачав головой. — Это я так, самому себе.
Капитан допил чай, перемахнул через борт, и ушел к себе…
Сомик спал вместе со всем личным составом в кузове, я спал в кабине, и ко мне повадился ходить на ночевку рядовой Мамаев. После того, как я сумел избавиться от трансвестита Мелешко, козлом отпущения стал именно Мамаев. Ему и раньше доставалось, но после того, как ушел Мелешко, жизнь его стала вообще тяжелой. Загнали его сослуживцы на самое «дно», и припахивали бойца все кому не лень. А вот спать рядом с ним никому не хотелось. «Запачкаться» боялись, что ли? Или подцепить вирус «неудачника»? А такой передается?
В общем, этот бедолага как-то ночью постучал ко мне в кабину, и попросился заночевать. Место водителя было свободно, и я разрешил. Даже отдал одно свое одеяло, так как у меня их было и так три штуки. Он благодарно сопел, а потом заснул, и ушел только утром, когда его начали искать проснувшиеся сержанты.
Мне он был неинтересен, и я терпел его только из жалости.
Как-то ночью ударил сильный мороз. Та огромная куча грязи, которая налипла на мостах «шишиги», (а я не проследил, идиот), превратилась в камень. Сомик попытался стронуть машину с места, и не смог. Он взял ломик, (презент из Новогрозненского), и решил разбить землю им. Однако лед не поддавался. Тогда мой беспечный и ленивый водила оставил это дело, посчитав, что скоро снова потеплеет, глыба оттает, и тогда ее можно будет легко сбросить.
В принципе, я подумал точно так же, но вот что я упустил из виду — не надо было трогать машину. Не надо.
Следующим утром Мамаев вылез из машины, а потом вдруг вернулся и сказал:
— А у вас там, под машиной, товарищ лейтенант, масло.
И ушел. Я обомлел. Я тут же покинул «шишигу» и заглянул в ее кузов.
— Э, Сомов! — проговорил я. — Откуда у тебя масло под машиной?
— Что? Какое масло? — удивился спросонья Сомик. — Ничего я нигде не разливал!
— Ладно, хорошо. Тогда иди, и посмотри сам.
Водитель недовольно забурчал, но вылез, всем своим видом показывая, что я беспокою его из-за ерунды.
Однако когда он посмотрел под машину, то в мгновение ока его поза изменилась. Спесивость сползла как шкура у змеи. Сомов почти по самые сапоги забрался под «шишигу», а когда вылез, то лицо у него было как-то по-детски обиженное и недоумевающее.
— У меня картер треснул, — сказал он. — И все масло вытекло…
В этот-то день и пришло долгожданное тепло. Грязь с мостов отваливалась почти сама, без особого труда.
И, что вполне естественно, именно в этот момент пришел Колодяжный, и сказал, что нам нужно возвращаться обратно под Новогрозненский, на базу.
— Я не могу, — сказал я.
— Почему? — Колодяжный очень удивился.
— Вот у этой машины треснул картер, масла нет. Ехать она не может.
Минуты две он меня разглядывал, потом подозвал своего радиста, и сказал:
— Сейчас поговоришь с командиром батальона сам.
Радист протянул мне наушники с тангентой, и я услышал голос комбата:
— Колодяжный? Что там у тебя?
— Это не Колодяжный. Это я — лейтенант Яковенко, — сказал я внезапно охрипшим голосом. Мне было стыдно, и из-за этого перехватывало дыхание.
Как можно больше смягчая акценты, я описал ситуацию. Что ж, машины ломаются, это свойство всех машин. Я только постарался заретушировать человеческий фактор в нашей беде, больше упирая на погоду и технические трудности.
— Так, — сказал комбат. — Грузите все на вторую машину. Слышишь меня? Грузите все на вторую машину, и дуйте сюда, в наше расположение. А ту, поломанную, машину тягачом заберут. Пусть пока там с разведчиками постоит. Сегодня вечером его заберут. Обещаю… Приказ ясен!?
— Так точно! — ответил я, и пошел выполнять указания комбата…
— Так, — сказал я построившимся бойцам. — Сейчас мы убываем на ПХД для выполнения новой боевой задачи. Так как на ходу у нас только одна машина, то все барахло из машины Сомова немедленно перекладываем в машину Старкова… Сомов! Ты остаешься пока здесь, с разведкой. Вечером за тобой приедут на МТЛБ. Это приказ комбата.
Конечно, для Сомика это был удар. Он уже столько прошел с этими парнями, сдружился, освоился, наладил быт… А вот, начинай все заново. Неизвестно, куда попадешь, к кому… Водила так расстроился, что потерял всякой чувство меры и бросил мне наглое, а главное, глупое обвинение:
— Настоящий офицер никогда бы так не поступил! Никогда бы не бросил машину!
Я обомлел. Но быстро пришел в себя.
— Во-первых, это приказ комбата. Мы обязаны срочно уехать. А во-вторых, — сказал я вполголоса, — настоящий водитель так машину бы не запорол.
— Все! Приступайте, — крикнул я, и обитатели поломанной «шишиги» хмуро принялись перетаскивать свои вещи, минометы, ящики с боеприпасами, и продукты.
