Что удивительного в благодати? - Янси Филип (книги без регистрации TXT) 📗
Этот список можно продолжать еще долго. Христианское движение «Хлеб миру» основано людьми, которые добиваются от Конгресса принятия решений в пользу бедняков во всем мире. «Дом Иосифа» — приют для больных СПИДом в Вашингтоне. «Операция «Благословение»» Пэта Робертсона трудится в гетто тридцати пяти городов. «Дома младенца» Джерри Фалвелла — место, где беременные женщины находят приют, если решатся не делать аборт и дать жизнь ребенку. Все эти программы привлекают гораздо меньше внимания, чем политические взгляды их основателей.
Руссо говорил, что церковь ставит перед нами неразрешимую проблему лояльности. Как могут христиане быть добрыми гражданами мира сего, если в первую очередь призваны заботиться о грядущем мире? Люди, которых я здесь упомянул, и многие миллионы подобных им опровергают такого рода соображения. Как напоминал Клайв Льюис, чем более мы думаем о грядущем мире, тем сознательнее живем в этом.
20. Тяготение и благодать
Человек рождается сокрушенным.
Для того, чтобы он жил, его нужно склеить, а клей — это благодать Божья.
Жизнь Симоны Вайль вспыхнула ярким пламенем и оборвалась в тридцать три года. Французская интеллектуалка предпочла работу на фабрике и на ферме, чтобы познать жизнь рабочего класса. Когда гитлеровские полчища вторглись во Францию, она успела бежать в Лондон и там умерла от туберкулеза и дурного питания — она разрешала себе съедать в день не больше, чем получали ее соотечественники в оккупированной стране. Все наследие этой еврейки, ставшей ученицей Иисуса, — разрозненные записи и дневники, отражающий ее трудный путь к Богу.
Симона Вайль пришла к выводу, что вселенной управляют две силы: тяготение и благодать. Сила притяжения притягивает одно тело к другому: большее тело увеличивается, вбирая в себя все больше элементов вселенной. Действие этой силы можно наблюдать и в отношениях между людьми. Мы хотим расширяться во все стороны, приобретать, надуваться важностью. Желание «уподобиться богам» побудило к ослушанию Адама и Еву.
Наши эмоции следуют столь же строгим законам, как законы Ньютона. «Все естественные побуждения души управляются законами, аналогичными закону всемирного тяготения. Единственное исключение — благодать», — пишет Вайль. Чаще всего мы не способны вырваться из гравитационного поля себялюбия, и таким образом «задраиваем все щели, сквозь которые могла бы просочиться благодать».
Примерно в то же время, когда Вайль писала свои заметки, другой беглец из нацистской Германии, Карл Барт, признавался: более чудесным, чем все чудеса Иисуса, казался ему Иисусов дар прощения. Чудеса нарушали лишь физические законы, а прощение нарушало закон нравственности. «Посреди зла прорастают начатки добра… Благодать — кто измерит ее простоту и ее всеохватность?»
И впрямь, кто измерит? Я кружу вокруг благодати, словно вокруг храма, чересчур большого, чтобы охватить его единым взглядом. Я начал с вопроса — что удивительного в благодати и почему христиане не могут являть ее чаще, — а заканчиваю вопросом: как выглядит обретший благодать христианин?
А может быть, стоит переформулировать вопрос и спросить, не как он выглядит, а как он глядит? Ведь благодать — не этическая система, не свод правил, а новый взгляд на мир. Я вырвался из поля духовной «силы тяжести», если разглядел в себе грешника, который никогда не угодит Богу — сколько бы ни совершенствовался, сколько бы ни рос во все стороны. Только осознав это, я смогу обратиться к Богу за помощью, и к своему изумлению пойму, что святой Бог уже любит меня со всеми моими недостатками. И вновь я ухожу от силы тяжести, когда в своих ближних распознаю таких же возлюбленных Богом грешников. Итак, обретший благодать христианин — это человек, который смотрит на мир сквозь «очки благодати».
Один мой знакомый пастор готовил проповедь на стих из Матфея 7:22–23, в котором Иисус с неожиданной суровостью заявляет: «Многие скажут Мне в тот день: «Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?» И тогда объявлю им: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие».
Выражение «Я никогда не знал вас» так и бросилось ему в глаза. Ведь Иисус не говорит: «Вы не знали Меня» или «Вы не знали Отца». Моего знакомого поразила мысль, заложенная в этих словах: главная, едва ли не единственная наша задача в жизни — раскрыться перед Богом. Для этого недостаточно добрых дел («Не от Твоего ли имени мы пророчествовали?»). Наши отношения с Богом строятся на полной и окончательной откровенности. Маски спадут с лица.
«Мы не найдем Его, пока не поймем, как Он нам нужен», — писал Томас Мертон. Человеку, воспитанному в религиозной строгости, нелегко дается такое понимание. Церковь моего детства склонялась к перфекционизму. Это всех нас ввергало в соблазн Анании и Сапфиры — казаться более духовными, чем мы есть на самом деле. По воскресеньям дочиста отмытые дети и родители с улыбками на лицах входили в двери храма, а потом мы узнавали, что всю неделю они ссорятся и обижают друг друга.
В детстве вместе с праздничным костюмом я надевал по воскресеньям самое лучшее свое поведение — маску для Бога и для других членов церкви. Мне и в голову не приходило, что как раз в храме и нужно быть искренним. Теперь, когда я пытаюсь глядеть на мир сквозь очки благодати, я понимаю: наши недостатки — необходимое условие благодати. Только в трещины проникает свет.
Гордыня до сих подзуживает меня «выставляться», совершенствоваться снаружи. «Легко признать, но почти невозможно надолго усвоить мысль, что мы — зеркала, чья яркость, когда мы сияем, целиком и полностью заимствована у лучей освещающего нас солнца, — пишет Клайв Льюис. — Неужели же мы не имеем хоть капельки — хоть малости — собственного света? Неужели мы до такой степени тварны?» И Льюис продолжает свою мысль: «Благодать — это полное, детское, блаженное удовлетворение главной нужды. Это радость полного доверия и зависимости. Мы становимся «радостными нищими»».
Мы — тварные создания, мы — радостные нищие, воздаем Богу хвалу своей зависимостью. Наши изъяны, наши раны — те щели, сквозь которые просочится благодать. В этом наше земное предназначение — быть несовершенными, незавершенными, слабыми и смертными. И лишь приняв такую судьбу, мы сможем пренебречь силой притяжения и обрести благодать. Только так мы приближаемся к Богу.
Как ни странно, Бог ближе к грешникам, чем к «праведникам». Я имею в виду людей, известных своей набожностью, а не подлинных святых, всегда помнящих о своей греховности. Один духовный наставник объяснял это так: «Бог держит каждого из нас на веревке, свисающей с небес Своим грехом человек перерезает веревку, а Бог соединяет ее вновь, завязывая узел, и тем самым подтягивает грешника поближе к Себе. Вновь и вновь наши грехи перерезают веревку, и с каждым узлом Бог подтягивает нас все ближе к Себе».
С тех пор, как изменились мои представления о себе, я стал по–новому воспринимать церковь: это община людей, возжаждавших благодати. Мы объединились в своей слабости, как ищущие исцеления алкоголики. Сила тяготения соблазняет нас мыслью, что мы справимся сами. Благодать исправляет заблуждение.
И вновь мне приходят на ум слова проститутки, с которых началась эта книга: «Церковь! С какой стати я туда пойду? Мне и так плохо, а они будут тыкать меня лицом в грязь». Церковь должна служить пристанищем для людей, которым «и так плохо» — с богословской точки зрения. Именно такое состояние — наш пропуск в общину. Бог ждет смиренных (то есть — сокрушенных духом) и в них вершит Свой труд. Всякое превосходство, всякий соблазн превосходства — сила тяготения, а не благодать.
При чтении Нового Завета мы дивимся той легкости, с какой Иисус общался с грешниками и отщепенцами. После опыта отношений с «грешниками» и самонадеянными «святыми» я начал догадываться, в чем суть: с грешниками Иисусу общаться было приятнее. Они были честны и не претендовали на праведность, а потому с ними можно было иметь дело. Напротив, «святые» превозносились, осуждали Иисуса и старались заманить Его в ловушку. В итоге именно они, а не грешники, сговорились казнить Его.
