Классно быть Богом (Good to Be God) - Фишер Тибор (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
Удостоверившись, что все нормально, я выхожу из закусочной и вижу в доме напротив цветочную лавку. Мне приходит в голову, что никто не дарит цветов Гулин. Цветы – не такой уж и знатный подарок. Они быстро вянут. И, разумеется, Гулин, если очень захочет, может сама купить себе цветы. Но сама – это уже не то. Меня страшно бесит, что Гулин не дарят цветов. Она так много работает… она – самая честная и жизнерадостная из всех нас… она заслуживает того, чтобы ей сделали что-то приятное.
– Добрый день, – улыбается мне продавщица в цветочной лавке. Но я настроен весьма решительно: я не поддамся на это дежурное радушие и не грохну все деньги в роскошный букет.
Вообще, я глубоко убежден, что покупка цветов – это напрасная трата денег. Если хочешь кого-то порадовать, купи красивую декоративную свечку, или коробку шоколадных конфет, или яркий плакат – это будет действительно ощутимый подарок. А цветы слишком недолговечны, через несколько дней их приходится выбрасывать, и, насколько я знаю по опыту, они стоят намного дороже тех же конфет или свечек.
– Вам какие цветы? – спрашивает продавщица.
Я не хочу говорить, что мне нужны самые дешевые. Хотя именно такие мне и нужны. Потому что важна не цена, а сам факт. Как говорится, дорог не подарок, дорого внимание.
Продавщица буквально лучится радушием (когда женщина улыбается тебе такой лучезарной улыбкой, поневоле задаешься вопросом: она такая радушная сама по себе – в природе все-таки встречаются по-настоящему милые и дружелюбные люди, – или она улыбается конкретно тебе, потому что ты ей понравился?).
Я выбираю две веточки мелких гвоздик, и продавщица делает мне скидку. Она заворачивает цветы в хрустящий целлофан, и тут в магазин входит молоденькая девчонка – лет шестнадцать, не больше, – в сопровождении пузатого низкорослого дядечки средних лет. В руках у девчонки – роскошный букет (я даже не знаю, как называются эти цветы), оплетенный какими-то длинными тонкими листьями.
– Я сдала экзамен, – говорит девчонка. – И зашла показать тебе мой букет.
– Красота. Правда? – спрашивает у меня продавщица и ждет, что я соглашусь.
– Да, – отвечаю я, потому что с меня не убудет. К тому же букет и вправду неплох.
– Я просто хотела тебе показать, – говорит девочка с букетом. – Из всей группы сдали только трое, – сообщает она, очень довольная собой.
Я не совсем понимаю, как можно провалить экзамен на курсах аранжировки цветов. Да, лично я не составлю мало-мальски приличный букет, и уж тем более – такой интересный, как у этой девчонки, но если мне объяснят, как это делается, и дадут время потренироваться, у меня вряд ли будут какие-то затруднения на экзамене по флористике.
– Только три человека смогли сдать экзамен, – говорит низкорослый дядечка с такой гордостью в голосе, какая может быть только у любящего отца. Они с дочерью явно не обременены ни большими деньгами, ни большим умом. Я не знаю, как себя вести, и поэтому просто стою – улыбаюсь.
Я рад за них, честное слово. Хорошо, что девочка сдала экзамен. Хорошо, что она нашла занятие по душе и хочет чему-нибудь научиться. Хорошо, что у них с отцом теплые, доверительные отношения. Хорошо, что папа гордится успехами дочери. Но меня все-таки удручает, что люди волнуются по таким пустякам. Подумаешь, великое достижение – собрать букет из цветов и листьев!
– Я просто хотела тебе показать, – повторяет девочка с букетом.
Большинство разговоров – это, по сути, сплошные повторы.
– Очень красивый букет, – говорит продавщица. Она уже не заворачивает мой букетик.
Я с удовольствием радуюсь за других, и мне не жалко сказать человеку доброе слово, но только когда это все не мешает моим делам. Я пришел сюда, чтобы купить цветы, и хочу побыстрее забрать покупку и поехать домой. Может, в какой-нибудь другой день я бы с удовольствием задержался, чтобы поболтать с симпатичными людьми и зарядиться радостным настроением, но сейчас я хочу заплатить и уйти.
Меня всегда поражали люди, у которых совсем нет амбиций. Они ни к чему не стремятся, им вообще ничего не нужно. У меня в школе были такие ребята. Никто из них не хотел стать космонавтом. Они мечтали о том, чтобы работать мойщиками стекол, как их отцы. Я никогда этого не понимал. Честолюбивые замыслы развивают фантазию и не требуют никаких материальных затрат. В этом их главная прелесть. Так почему бы не стремиться к тому, чтобы стать летчиком-испытателем, мастером каратэ, рок-звездой? Зачем ограничивать себя мытьем окон?
С другой стороны, отсутствие генерального плана дает одно неоспоримое преимущество: если ты не планируешь ничего грандиозного, ты по определению не сможешь разочароваться, когда твои планы не воплотятся в жизнь – поскольку их не было вовсе, – хотя я сомневаюсь, что мои “проницательные” современники в состоянии это понять.
Да, я сам никогда не стремился к чему-то конкретному, но я все же тешил себя надеждой, что у меня есть какие-то скрытые таланты, и когда-нибудь они непременно проявятся, и люди оценят мою гениальность, или что годам к двадцати пяти я обязательно разбогатею – так или иначе.
Но большинство из нас, как сие ни прискорбно, не способны практически ни на что. Да, я согласен, многие бедняки не могут выбраться из нищеты, потому что им не представился благоприятный случай. Но ведь есть и немало таких, которые даже и не пытались. В силу собственной слабости и беспомощности. Я вдруг понимаю, что папа с дочкой меня раздражают, потому что они – это я, только в гипертрофированном варианте. Всю жизнь я плыл по течению и ходил по проторенным тропам, не задаваясь вопросом, для чего мне это надо и надо ли вообще.
Что я здесь делаю? Внутри закипает злость. Меня раздражает, что я застрял в этой дурацкой цветочной лавке. Стою, как дурак, жду, когда мне завернут букет, трачу свое драгоценное время, которое можно было бы употребить с большей пользой. Например, на работу над собственным обожествлением. А вместо этого я торчу в цветочной лавке, трачу последние деньги на самые дешевые гвоздики для женщины, с которой едва знаком, после того, как устроил свидание с запредельно дорогой элитной проституткой для мужчины, с которым едва знаком. И в довершении ко всем радостям у меня обострился хронический недуг, о котором не то чтобы стыдно, но как-то не принято рассказывать посторонним. Ощущение пустоты и пронзительной бесполезности стоит комом в горле, так что мне трудно дышать.
– Она просто хотела тебе показать, – говорит гордый отец.
У меня еще остается возможность что-то исправить. Я сам в это не верю, и тем не менее… В каждом из нас – целые залежи зла, которое только и ждет подходящего случая, чтобы проявиться. Если мне скажут: “Ты будешь счастливым, но при условии, что все эти люди, которые находятся вместе с тобой в магазине, умрут прямо сейчас”, – я, разумеется, не соглашусь. Но лишь потому, что мне будет не слишком приятно вспоминать о том, какой ценой мне досталось это самое счастье. То есть, на самом деле я все равно не смогу быть счастливым. Потому что я все же надеюсь в глубине души, что счастья можно добиться, не прибегая к таким жутким методам.
Но если мне скажут: “Ты будешь мучиться страшными болями до тех пор, пока не умрут эти трое, то есть, пока они живы, ты будешь страдать”, – сколько я продержусь? Десять секунд? Десять часов? Десять дней?
– Спасибо, что вы нашли время зайти, – улыбается продавщица, которая так до сих пор и не завернула мои цветы. – Букет правда очень хороший. – В ее голосе нет и намека на неискренность. При том, что она тут не просто торчит за прилавком, а занимается делом, ведет торговлю, и это здорово, что она отвлекается от своих непосредственных обязанностей, что бы сказать доброе слово людям, от которых нет никакой пользы
с коммерческой точки зрения. У нее доброе сердце, и именно поэтому она так и будет всю жизнь работать в крошечной лавке и никогда не откроет свой собственный цветочный салон.
Лишь на обратном пути до меня доходит, что надо было сначала проверить, будет ли Гулин дома сегодня вечером. Она бывает у Сиксто далеко не каждый день. Боюсь, что цветы пропадут, но я должен был их купить, пока порыв не иссяк. Как выясняется, Гулин сегодня не будет.
