Сестра милосердия - Воронова Мария (библиотека электронных книг txt) 📗
В маленькой комнате ей стало очень душно, Элеонора вышла на лестницу и курила одну папиросу за другой. Зачем случилось так? Почему этот осколок не пролетел мимо? Почему Воинов не демобилизовался, когда война пошла на убыль, или не перевелся в какой-нибудь центральный госпиталь, на что имел полное право благодаря своему мастерству?
Понимая, насколько бессмысленны теперь все эти вопросы, Элеонора продолжала терзаться ими до самого утра. Лишь в шестом часу, когда за бурыми крышами домов показался краешек солнца, она смогла взять себя в руки и направить мысли в практическое русло.
Во-первых, нужно пригласить к Воинову хорошего врача, вдруг он скажет, что есть надежда. По крайней мере, даст рекомендации, чтобы облегчить его состояние, насколько возможно. Да, Константин Георгиевич сказал, что безнадежен, но нет на свете людей, которые бы объективно и здраво судили о своем положении.
Он слишком слаб и не сможет оставаться один целые сутки, пока она на дежурстве. Но поскольку Воинов смущается даже от ее заботы, присутствие другой сиделки доставит ему настоящие страдания. Значит, требуется взять отпуск, и немедленно. У нее есть и законный отпуск, и много донорских дней (отгулы за сдачу крови, которые она никогда не использовала и никогда не вспомнила бы о них в других обстоятельствах).
Даст ли ей старшая все заслуженные дни? Если нет, придется увольняться. Деньги у нее есть, а потом, если… Если случится то, о чем думать просто невозможно, она всегда найдет работу. Уедет к Петру Ивановичу под крыло или еще куда-нибудь, где нужны хорошие сестры.
Кстати, деньги. Вопрос не праздный, Воинову потребуется усиленное питание. Ведя довольно аскетический образ жизни, Элеонора тратила мало, от каждого жалования оставалась треть, а то и половина. Она откладывала деньги без какой-то ясной цели, а теперь вот пришел их черед. Если этого будет недостаточно, она снесет в Торгсин кольцо Ксении Михайловны, за него можно выручить много. Будет неловко перед теткой, но Воинов важнее.
Кажется, придется нарушить данное Константину Георгиевичу обещание. К восьми утра Элеонора побежала в академию. Старшая, как всегда, куда-то опаздывала, и даже если у нее не было срочных дел, считала ниже своего достоинства вот так вот взять и сразу поговорить с подчиненной.
– Жди, пока я освобожусь, – бросила она и умчалась.
Для Элеоноры находиться в оперблоке одетой по-уличному было все равно что голой на улице. Переодеваться она тоже не хотела, поэтому вышла на широкую лестничную клетку, попросив санитарочку выглянуть, когда старшая освободится.
Хлопнула дверь наверху, и к ней спустился Крылов, нетерпеливо разминая в руке папиросу.
Дружелюбно протянул ей пачку и сказал: «Ы?»
От курева у Элеоноры стояла горечь во рту, но она взяла папиросу, чтобы не обижать единственного человека в академии, который искренне ей симпатизировал.
Заметив, что она в гражданском платье, он вопросительно поднял свои короткие брови, и Элеонора вдруг решилась. Константин Георгиевич проснулся, ждет ее, сейчас не время для условностей.
– Простите, вы не могли бы мне помочь?
– Угу!
Крылов отвел ее в свой кабинет, посадил на стул, а сам устроился напротив, подперев щеку кулаком. Другой рукой он махнул, мол, рассказывайте.
Она заговорила и почувствовала, что голос предательски дрожит, несмотря на все усилия держаться хладнокровно.
Крылов встал, пошарил в шкафчике и извлек оттуда бутылку коньяка. Плеснул немного в стопку, подал ей. Элеонора хотела только пригубить, но он придержал стопку за дно, пока она не выпила все.
Алкоголь – плохое лекарство, но, кажется, именно оно было сейчас нужно. Она почувствовала себя не такой растерянной.
– Жди здесь, – буркнул Крылов и вышел.
Его не было долго, Элеонора стала уже волноваться, как он появился с отпускными документами.
– В бухгалтерию – сама. Будет нужен врач – обращайся. Я не абдоминальщик, но найду.
Выдав эту невероятно длинную для него речь, Крылов откинулся на спинку стула и махнул рукой, иди, мол.
Получив баснословные отпускные, Элеонора заторопилась к Воинову. Пришлось сделать небольшой крюк и купить на Мальцевском рынке два яйца, кусок куриной грудки и несколько яблок. Хотела взять еще молока, но не было посуды.
Воинов встретил ее с такой радостью, что ей стало немного не по себе.
– Слава богу, наконец-то! А я уже стал думать, что наша вчерашняя встреча мне приснилась.
– Нет, не приснилась. Я здесь и сейчас буду варить вам бульон.
Константин Георгиевич поморщился. Мысли о еде вызывали у него тошноту.
В кухне Элеонора вновь встретила соседку. Она немного побаивалась эту мрачную женщину, чувствовала себя непрошеной гостьей и старалась быть как можно незаметнее на общей территории. Но дама неожиданно дружелюбно обратилась к ней:
– Не сочтите, что я лезу не в свое дело, но у вас, верно, ничего нет из обстановки?
– Нет, но это не страшно, – улыбнулась Элеонора.
– Вы меня чрезвычайно обяжете, если возьмете несколько вещиц. После уплотнения я живу, как на складе.
– Но…
– Не спорьте. У вас сейчас полно других забот. А насколько я поняла, ваш муж служил хирургом еще в империалистическую. Мог лечить кого-то из моих…
Хозяйка глубоко затянулась.
– Константин Георгиевич не мой муж, – поспешно сказала Элеонора.
– Что ж, так даже лучше, – хозяйка загадочно усмехнулась и поднялась с табурета, – пойдемте быстрее покончим с этим, не будем тратить время на ненужные реверансы.
В комнате действительно было тесно, и вся она производила тягостное, тоскливое впечатление. Элеонора взяла кушетку, легкомысленный стол с гнутыми ногами и ширму.
Вдруг ей стало так стыдно, что слезы навернулись на глаза. Она жила, брезгливо сторонясь людей, делая исключение только для нескольких особ. Чего только она не передумала о человечестве в последние годы! Однако, как только пришла настоящая беда, со всех сторон пришла поддержка. Крылов, теперь вот соседка, совершенно, по сути дела, посторонняя женщина… А с какой деликатностью она предложила помощь! Права Елизавета Ксаверьевна, людей нельзя презирать.
Как она и полагала, разговор о том, чтобы Воинова осмотрел врач, вызвал в нем бурю негодования.
– Нет, нет и нет! Я не хочу унижаться и выпрашивать себе жизнь. Поймите, единственное, чего мы достигнем, пригласив доктора, – это поставим его в неловкое положение. Он будет мне лгать, я сделаю вид, что верю, он притворится, будто верит, что я верю… Ах, Элеонора Сергеевна, или я сам не доктор?
– Но выслушать мнение специалиста никогда не лишнее.
– Дорогая моя! – Воинов взял ее за руку и усадил рядом с собой. Он стремительно терял силы, самые простые движения утомляли его. – Я прекрасно понимаю ваши чувства. Но поймите, я не с Луны прилетел. Я лежал в довольно приличных госпиталях, меня лечили тысячи врачей, которые, поверьте, желали моего выздоровления не меньше, чем я сам, и все равно ничего не смогли сделать. Это ранение должно было уложить меня в могилу сразу на месте, и то, что я жив, поистине подарок судьбы. Не нужно просить у Господа слишком много.
– Вас лечили военные хирурги, они могли просто не знать…
– Да что тут знать, господи! Да, я доктор, а доктора всегда болеют не как люди, это правда. Образно говоря, врач – это человек, который во время эпидемии чумы наступит на ржавый гвоздь и умрет от столбняка, но в моем случае эта маленькая индульгенция природы уже дала мне все, что можно.
Элеонора упрямо молчала.
– Ну как мне вас убедить? Посмотрите на меня внимательно, видите эту полоску между радужкой и нижним веком? Бывают глаза навыкате, а это – глаза на закате. Из тех пациентов, у кого я наблюдал этот симптом, никто не выжил.
– Не вижу никакой полоски, – соврала Элеонора.
– Не грустите! Все хорошо. Бог дал мне время подумать, вспомнить свою жизнь, в чем-то покаяться, чем-то гордиться. Понять кое-какие вещи, о которых мне все недосуг было размышлять. Когда человек становится хирургом, он больше не может позволить себе такую роскошь, как чистая совесть. Я ошибался, причинял людям напрасные страдания и надеюсь, что мой недуг хоть отчасти это искупит. Вы рядом, чего еще желать? Я счастлив и спокоен, я готов встретить смерть. Прошу вас, давайте не будем суетиться.
