Зелёный змей Урала - Найтов Комбат (читать книги онлайн без сокращений txt, fb2) 📗

К сожалению, об отце Ольга почти ничего не написала, кроме того, что он немного не в себе, поэтому они живут в такой глуши, и что его имя при рождении: Стоум (мудрый, сто мозгов). Он, видимо не слишком часто с ней общался. Братец, скорее всего, свои записи сжег или спрятал, потому, что не нашел я ни одного кусочка бересты, написанного им. Письмена жены Александра Муромского я расшифровать не мог. Писала она латиницей, но на каком-то другом языке, кроме рецептов блюд, распоряжений детям, и писем, предназначенным какому-то Радмиру, насколько я понял, брату Александра. Они еще понадобятся, но позже. Их – целая стопка, и в них есть здравые мысли, но Венцеслава не понимала, что делает муж и приглашала сюда этого самого Радмира, чтобы он помог ей и ее детям, которые достойны лучшего. Насколько я понял, Радмир – младший брат Александра, который поставлен на княжение из-за отказа старшего заниматься этим вопросом. Так что, положение здесь очень запутанное, и в Муром можно соваться тогда и только тогда, когда будет: чем усмирить дядю. Да-да, всегда мечтал жениться на сироте!

Глава 4. Первые жители и первая стычка

Чуточку ближе познакомившись с семейством и их мыслями, я отложил это дело на потом, и занялся подгонкой средств защиты, ибо сидело все это имущество на мне, как на корове седло. А встречают здесь по одежке. Вот и пришлось городить подшлемники, шить из кусков кожи новые «боевые» перчатки, заняться сапожным искусством. Кстати, Мила с этим вопросом здорово помогла, так как она с детства собирала все для дубильного дела, и сразу похвалила тот самый состав, который здесь использовали для вымачивания шкур. С ее помощью разобрались в его рецептуре, ибо названий всех компонентов, даже записанных, я не знал, поэтому самостоятельно это дело освоить не мог. Она же оценила сделанные мной иглы для прошивки кожи, шила прямые и с крючком, для протаскивания нити. И механизированную прялку для производства нитей, как из овчины, так и из конопляной кудели. Летом, кстати, мы нашли ручьи, где вымачивалась конопля, но так как не знаем всех секретов ее изготовления, а никаких записок по этому поводу я не обнаружил, то просто перевернули несколько раз снопы и взяли из разных мест образцы, чтобы попробовать их размять. Валки для этого были. Но результата не было! Тут полный прокол, требуется кто-то, кто будет заниматься этим вопросом. Зима есть зима, кроме возни в лаборатории и мастерской, приходилось обегать владения и настораживать ловушки, перенося их все дальше и дальше от дома, чтобы под корень не подсекать популяцию куньих. В один из таких дней, уже в феврале месяце, я выскочил на проверку ловушек с четырьмя собаками и Никифором, который волок за собой розвальни с моим нехитрым скарбом: палаткой, спальным мешком, продуктами, и на нем предполагалось транспортировать туши более крупной добычи, ежели она попадется. Маралы и различные олени здесь не редкость, а разделывать их и таскать кусками – себе дороже. Волков никто не отменял, здесь их довольно много, но больших стай я не видел и не слышал. Сам я не верхом, а на лыжах. Для охоты я сделал С-96-9 с удлиненным стволом. Гильзу я не менял, просто не вальцевал дульце. У 7,62 останавливающее действие маловато для крупного зверя, вот и пришлось изгаляться, после того как осенью пришлось четыре дня бегать за подранком марала, которого удалось достать только с шестого выстрела. Поневоле пришлось заняться увеличением калибра, внешним «толстым» магазином и новым кобур-маузером, приставным прикладом. В общем, повторять мучения братьев Маузер, у которых этот пистолет не приняли на вооружение ни в одной стране мира, вот и пришлось рекламировать его как охотничий карабин.

Топая налегке, довольно быстро достигли границ участка, дважды переночевав в лесу. Вышли на кряж, с которого начинался спуск на западный склон хребта. Здесь неподалеку отличное месторождение киновари, в сторону которого я и направился. Шел себе не спеша, спереди бежали собаки, сзади топал Никифор и чуть поскрипывали полозья розвальней. Вдруг собаки уткнулись носом в снег и принялись подлаивать, и крутиться вокруг себя, показывая, что взяли чей-то след. Побежал быстрее. Мать моя, женщина! Медведь! Следы медведя-шатуна. Хорошенький подарок! В феврале, ближе к марту, у медведиц появляются медвежата, а старые медведи, недостаточно набравшие жира осенью, иногда просыпаются примерно в это же время, и представляют из себя большую опасность, в первую очередь, для спящих самок детенышами. Шатун ищет их берлогу и нападает на сонную мать, а потом пирует, доживая до весны именно таким образом. Другую дичь ему поймать не по зубам, ибо слаб и стар. Обычно осенью их «подбирают» волки, хотя и в феврале, тот же шатун может стать добычей большой стаи волков. Я выпряг Никифора из розвальней, шатун может атаковать и его. Свободный жеребец от него отобьется или отбежит, а с санями – медведь его задавит. И двинулся по следам, пустив впереди себя собак. Это было утро, медведь прошел не так давно. Бегу, стараясь не отставать от лаек. Через пару часов сделал небольшой привал, подозвав собак и успокоив Никифора, которому запах медведя не слишком сильно нравился. А через час, примерно, после отдыха и очередной пробежки, собаки повернули круто в сторону спуска и залились лаем. Никифор остался наверху, а я спустился на лыжах со слегой, по дуге, и увидел офигительную картину: лежит мужичок, неподалеку пацан бегает с обломком пики, «фигвам» походный, из которого выскочила женщина с двумя детишками, а мои песики усадили ободранного медведя, с седой мордой, на задницу, и тот отмахивается от них лапами. Аккуратно прицелившись, я выстрелил медведю под ухо. Упали все, кроме собак, но мишка оказался только контужен и его пришлось добивать двумя выстрелами в ухо. Соберы бросились лакать свежую кровь, а я пошел в сторону лежащего мужичка, посмотреть: жив ли он? Остальные лежали пластом и даже не голосили! Напугал я их выстрелами до… медвежьей болезни. А мужик оказался жив, и вместо разделки медведя, я пошел за Никифором. Перед этим пришлось наложить шину на левую руку мужичка, в плече, и немного его перевязать монгольским красным шелком, с пакетом из вываренной шерсти в качестве «ватно-марлевой подушки». И вставить ему обратно свороченную челюсть. Никифор появился сам, и ему приторочили раненого, и прицепили сзади разобранный чум со скарбом семейства. Парнишка знал несколько слов по-старославянски, женщина по-славянски не говорила. Но оставаться одной в лесу еще более страшное занятие, поэтому она сама встала на лыжи, помогла одеть их ребенку, и они двинулись за медленно поднимающимся в гору Никифором. Шли назад довольно долго, прежде чем смогли добраться до саней, там переложили раненого на розвальни, посадили туда уставшего ребенка, и двинулись обратно по следам в сторону дома. Все молчали, только иногда постанывал мужичок, который был слишком слаб, чтобы говорить, да и челюсть не позволяла. Так как на ловушки я не отвлекался, то через полтора суток я привел их к нижнему дому. Открыл его и затопил печь. Вместе с мальчишкой сходил на речку, где быстро просверлил лед на омуте, и мы набрали воды. Прокипятили ее и обработали раны пермяку, я промыл их карболовым спиртом, который стоял здесь еще со времен сенокоса. Охотник был плох, но сильного жара не было. Раны я очистил основательно, вытащив из них малейшие частицы меха и грязи. Но, это требовалось делать сразу, а не сейчас, по прошествии двух суток. Запретив даже прикасаться к раненому, я уехал домой, откуда вернулся через пару часов, вместе с Милой и какими-то препаратами, на которых были надписи, сделанные доктором Александром, с рекомендациями по применению. По меньшей мере один из этих препаратов был мне знаком: спиртовой раствор йода. Ну, а перекись водорода я сам сделал, и активно применял её уже более полугода. В общем, навоняли, все еще раз промыли, перебинтовали, накрыли его шелком, чтобы от грязных шкур дополнительно не заразился. Привезли им дров и продуктов, обещали заходить. И оставили их одних. А что еще можно было сделать? Никаких «косметических средств, типа сшивания ран для уменьшения размеров шрамов, я применять не стал, закрытая рана заживает дольше открытой, и она опасна именно своей „закрытостью“».