Сотник. Чужие здесь не ходят - Красницкий Евгений (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

Окошки в домах служили скорее для вентиляции, чем для освещения, и либо затягивались бычьим пузырем, либо просто задвигались дощечкой.

За последнее время, правда, в Ратном много чего появилось, в том числе и роскошные, по здешним меркам, дома!

Ратное носило такое название не зря. Около ста лет назад, повелением князя Ярослава, прозванного за морем варягами Ярислейбом Скупым, а позднейшими историками – Мудрым, сюда, на границу бывших древлянских и дреговических земель, определили на жительство сотню княжеских воинов с семьями. С тех пор по первому призыву князя киевского, а позже Туровского, все способные носить оружие жители Ратного нацепляли на себя кольчуги с шеломами и садились в седла. Село было богато и многолюдно, так как по жалованной княжеской грамоте не платило никаких податей, рассчитываясь с князем за землю и привилегии воинской службой. Да и землю эту никто не мерил, как, впрочем, и лесные, рыбные, бортные и прочие угодья, которыми пользовались жители Ратного. Пользовались по праву сильного, поскольку отвоевали эти угодья с оружием в руках у местных, поощряемых на сопротивление языческими волхвами.

Ныне же, кроме всего прочего, в Ратном была выстроена самая шикарная пристань, коей, верно, не побрезговали бы и в Турове! От села к главному – грузовому – причалу шла вымощенная булыжниками дорога, вдоль которой располагались торговые рядки и склады, у самой же пристани, на самом бережку, местные богатеи выстроили в складчину постоялый двор, естественно – с корчмой, где варили пиво, медовуху и бражку не только по праздникам, но и во все иные дни, периодически, – чтобы было. Тем более что разлитое по запечатанным глиняным кувшинчикам хмельное в сезон расходилось быстро, как и горячие пирожки. Так же влет уходили «пивные» плетеные баклажки – из лыка и липы. Собственно говоря, сезонов было два – зимний и летний. Зимой реки использовались в качестве санных путей, в межсезонье же, когда только становился лед или, наоборот, в ледоход – никаких проезжих путей не имелось практически повсеместно. В свое время римляне до этих мест не дошли и дорог не построили. Еще года полтора назад Михайла задумал было своими силами вымостить-починить старый зимник в сторону Нинеиной веси и дальше, на выселки, да ратнинский воевода дед Корней на пару со старостой Аристархом вовремя отговорили юного сотника от этой дорогостоящей и пропащей затеи. И были по-своему правы: при почти полном господстве натурального хозяйства дороги как-то не очень-то и нужны. В летний сезон прибыль от продажи алкоголя, пирогов, свечек и прочего исходила лишь от торговых караванов, ладей, идущих по пути «из варяг в греки» и обратно. Караваны, конечно, в сезон появлялись периодически… но не слишком-то и часто. Соседям же здесь, в Погорынье, ни пиво-бражка, ни пирожки были как-то не очень нужны – сами пекли-варили. Правда, в голодное время меняли пирожки на свежую рыбу, сами же ратницы нынче были с хлебом – благодаря переходу на трехполье, по совету Миши.

– Вижу, есть о чем доложить, – глянув на Илью, нехорошо прищурился сотник. – Ну, давай, давай, проходи в горницу…

Скрипнула дверь.

В горнице все блестело: выскобленный до белизны пол, покрытый четырехугольным светло-серым войлоком с красными узорами. Бревна сруба скрывали гладко струганные доски светлого дерева, дощатый потолок был тщательно выбелен – наверное, зря, потому как местами прокоптился уже от свечей, однако все равно в парадных сенях было непривычно светло. Посередине, прямо на войлоке, стоял длинный стол, накрытый белой льняной скатертью, а вокруг стола – двенадцать резных полукресел из ясеня и граба. На полках вдоль стен стояла раскрашенная под хохлому посуда.

На столе, между двумя пятисвечниками, имелся поднос, тоже раскрашенный под хохлому, на котором стоял кувшин с квасом и лежал небольшой ковшик. Все эти яркие цвета и свет придавали горнице чрезвычайно праздничный вид, а отсутствие стоящих вдоль стен лавок и сундуков – очень даже непривычно! – добавляло простора… чем Миша и пользовался: любил, когда думал, ходить.

– Садись, Илья, – усевшись в резное кресло, пригласил Михаил. – Ну? Чем порадуешь?

– Девки в школу не ходят, – дьяк, как всегда, начал издалека – не с самой главной плохой новости, появилась у него такая привычка. Правда, воды зря не лил, докладывал как всегда – конкретно и ясно.

В школе для девочек преподавали наставницы их самых почитаемых в Ратном семей – одна Мишина матушка, боярыня Анна Павловна, чего стоила! Боярыня! Это вам не хухры-мухры, понимать надо. Наставницы обучали девчонок чтению и письму, разным наукам и домоводству… Летом, правда, не учились…

– Некоторые заявили, что дочки их в школу по осени не пойдут! – пояснил Илья.

Сотник вскинул голову:

– Некоторые?

– Вот список, – дьяк скромно протянул берестяной свиток. Берестяные грамотки всегда в такие свитки скатывались – сами собой. Вообще-то, в канцелярии имелись и бумага, и пергамент, но то – для более важных дел.

– Чем мотивируют? – глянув, тут же уточнил Миша.

Илья уже привык к разного рода нездешним словам и все понимал правильно:

– Щи варить да хозяйство вести девок и в семьях научат. Грамотности тоже девам не надобно, ну, а руками-ногами махать да бегать – пусть лучше косой на покосе машут! Девки ведь младые – не воины, к тому же – работницы в семьях!

Положа руку на сердце, Михайла еще и раньше на эту тему задумывался, предполагая, что затея девичьих школ – несвоевременная и нежизнеспособная.

Понятно – парни, отроки воинскому делу учились, и то далеко не все! Что же касаемо девчонок, то… Для учебы-то что нужно? Кроме делания – еще и свободное время, и свободные, не занятые работой руки… А у кого время и руки в те диковатые времена? У бояр только! То есть младшие Мишины сестры-боярышни вполне могли до замужества и походить в школу, остальные же – увы! Это только так кажется, что от десяти-двенадцатилетней девчонки в семье никакой подмоги! Вовсе не так. Девичьей работы по дому полным-полно – с утра воды натаскать, корм животине задать, да за младшими приглядеть, да не забыть прополоть грядки… Осенью и зимой – та же вода – кадками! – да дрова для печи поколоть (в те времена – тоже вполне девичье занятие), да на реку, на прорубь – полоскать белье. А потом еще кудель прясть, ткать… Дел хватало!

– Все же грамотность любому не лишняя, – сотник покачал головой. – Ладно, вопрос потом порешаем. Что еще? Вижу, самое смурное на потом припас?

Дьяк поник головой:

– На покосе тати неведомые объявились, господине. Ребят малых походя побили… Да двоих полюбовничков. Посейчас только старшой оттель за хлебом приплыл – доложил, аж трясется!

– Так что ты стоишь?! – вспылил Миша. – Давай старшого сюда, живо!

Покосный старшой – тщедушный колченогий мужичонка лет тридцати именем Зевота Хромец – войдя, кинулся в ноги:

– Ой беда! Беда, господине!

Михайло нахмурился – подобного исступления он никогда не любил, да и вообще слишком нервных людей не жаловал.

– Войлок-то лбом не пробей, дядя! Вставай давай – и все обстоятельно. На селе был уже?

– Не, господине… Сюды-то с реки ближе…

Зевота поднялся на ноги, сивая редкая бороденка его тряслась, дрожали несоразмерно большие руки.

– Так! – Сотник мигнул Илье. – Давай-ка квасу сюда… Садись! Пей…

– Благодарствую, господине…

– Вот теперь – рассказывай. По порядку, сначала… Кого сперва нашли?

– Отроков… – поставив глиняную кружку на стол, покосный старшой шмыгнул носом. – Значит, тако было…

Успокоился он быстро, что и понятно – испуг-то оказался наигранным, специально для боярича – Миша все ж был боярич! – чтоб видел, что переживает, что кается… Дурачок. Не служил в Младшей страже, Михайлу разве что мельком видал. Да по праздникам… А то бы знал – показухи молодой сотник на дух не переносит! Сейчас вот увидел – и сразу же перестроился, совсем по-другому заговорил, как Миша и требовал – обстоятельно: