Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен (книга бесплатный формат .txt, .fb2) 📗
– Смотри, как блестят! – шепнул Луций. – Как будто только что начистили!
– Полагаю, так и есть. Наверняка имеется раб, который ежедневно это делает, – ответил Клавдий.
Авгуры столпились во дворе в ожидании, когда откроются массивные бронзовые двери, и Луций взглянул на огромный лавровый венок, высеченный в мраморной притолоке.
– Подобного знака удостаивается солдат, спасший в бою товарища, – пояснил Клавдий, перехватив его взгляд. – Угадаешь, почему сенат проголосовал за награждение двоюродного деда столь грандиозным изображением лаврового венка?
– Наверное, ты сам скажешь.
– Он был присужден в честь его победы над Клеопатрой и моим родным дедом Марком Антонием, которого я, разумеется, не знал, ибо он пал от собственного меча за двадцать лет до м-м-моего рождения. Выиграв войну, Август, как ты сам понимаешь, спас от порабощения египетской царицей все гражданское население Рима и грядущие поколения; так он и заслужил соразмерно роскошный лавровый венок.
Из дома донесся лязг отодвигаемого засова, и огромные бронзовые двери начали медленно отворяться внутрь.
Луций отметил, что по бокам от прохода высятся два цветущих лавровых дерева. Сверкнула молния, двор дрогнул от громового раската, и он увидел, что некоторые авгуры отламывают веточки лавра и прячут под трабеи. Все знали, что молнии никогда не поражают лавровые деревья. Многие считали, что побеги в состоянии защитить и человека.
Дом императора, напрочь лишенный показной роскоши, выглядел на удивление просто. Колонны не мраморные, а из травертина. Полы – не мозаичные цветные, а выложенные незамысловатыми узорами из черно-белой плитки. Стены гладко выкрашены, а не расписаны поразительно реалистичными пейзажами, какие Луций порой видел в богатых домах – у тех же Ацилиев. Несколько трапезных выходили в центральный сад и были достаточно просторны, чтобы принять толпу гостей, однако обеденные ложа отличались скромностью, как и в доме Луция.
Пища тоже оказалась простой. Когда в первую перемену подали спаржу, лишь на минуту погруженную в кипяток, чтобы сварилась, но хрустела, разлегшийся рядом с Луцием Клавдий разломил побег надвое и съязвил:
– «Да побыстрее, чем ошпаривают спаржу», – все по вкусу двоюродного деда!
Луций впервые видел друга в столь приподнятом настроении.
– Я слегка удивлен скромности императорской резиденции, – признался он. – Даже у отца Ацилии дом побогаче. Неужели личные покои столь же аскетичны?
– Более того! Август спит на соломенном ложе, а стулья в доме все без спинок. «Хребет римлянина должен быть достаточно прочен, чтобы держаться прямо» – вот как он говорит. Он верит, что служит примером изначальных добродетелей – благопристойности и сдержанности. Того же ждет и от родных. Когда его внучка Юлилла построила себе слишком роскошный особняк, двоюродный дед приказал с-с-снести все здание. Не помню точно, до или после того, как сослал несчастную Юлиллу на тот остров в наказание за прелюбодейство. А потом, к-к-когда она родила дитя от любовника, Август распорядился оставить младенца на горном склоне умирать. – Клавдий положил в рот кусок спаржи, звучно прожевал и проглотил. – Он сослал и родную дочь, мать Юлиллы, опять-таки за скандальное поведение. А его единственный выживший внук, Агриппа, тоже не оправдал дедовых ожиданий и завершил свои дни на каком-то острове. Так что сам понимаешь, спартанская обстановка ничуть не притворство. Это истинное отражение духа моего двоюродного деда Октавиана Августа.
Во всех обеденных помещениях выделялось ложе для хозяина, который переходил через сад из залы в залу, почтив своим присутствием каждую группу гостей. Луцию пока залось, что император больше наблюдал, чем участвовал в пиршестве: он мало говорил и ничего не ел. Старик имел вид встревоженный и отсутствующий, вздрагивая при каждом раскате грома. Сад то и дело накрывало дождем, а порывы ветра раздували жаровни, зажженные с наступлением темноты. После заката не прошло даже часа, и ожидалось еще несколько перемен блюд, когда Август вышел на середину сада, чтобы его все видели, пожелал товарищам-авгурам доброй ночи и отбыл.
После ухода хозяина все заметно расслабились. Кое-кто осмелился употреблять вино неразбавленным, но никто не напился допьяна. С подачей последнего блюда – моркови в густом соусе гарум – гости начали расходиться, не забывая выразить почтение вновь посвященным. Последним стал отец Луция.
– Ты не идешь со мной, сынок?
– Клавдий пригласил меня прогуляться до храма Аполлона.
– В такую погоду?
– Святилище в двух шагах отсюда, а дождь перестал.
– Небеса могут разверзнуться в любой момент.
– Если буря усилится, Луций м-м-может переночевать в моих покоях, – предложил Клавдий.
– Вряд ли я смогу возразить против этого, – ответил Пинарий-старший, одновременно довольный и встревоженный тем, что сын станет желанным гостем в доме Августа.
Храм Аполлона, окруженный узорной колоннадой, непосредственно примыкал к императорской резиденции и находился на гребне Палатинского холма прямо над Большим цирком. Из всех построенных Августом зданий храм Аполлона был самым блистательным. Ночью, освещенный с колоннады мерцающим светом жаровен и чуть затянутый дымкой, он выглядел еще более впечатляюще. Блестящие стены были выстроены из цельных блоков белого «лунного» мрамора, а позолоченная солнечная колесница на крыше казалась сотканной из пламени. Доминантой площади перед входом служила мраморная статуя Аполлона, которая возвышалась над алтарем, окруженным четверкой бронзовых быков. В зыбком свете они казались почти живыми. Когда Луций поделился впечатлением с Клавдием, тот объяснил, что скульптурам уже сотни лет и это творения великого Мирона, прославившегося статуей дискобола, с которой сделано множество копий.
Поднявшись мимо колонн по ступеням, они подошли к двум массивным дверям, украшенным барельефами из слоновой кости. Под вспышками молний Луций завороженно всмотрелся в изобилующую массой деталей панель с изображением бегущей в ужасе толпы: молодые мужчины и женщины мечутся в разные стороны, охваченные безумной паникой; иных пронзают стрелы, а с небес их разят из луков божественные близнецы Аполлон и Артемида.
– Избиение детей Ниобы Фивской, – пояснил Клавдий. – Когда Ниоба похвасталась тем, что у нее больше отпрысков, чем у Латоны, дети богини оскорбились и перебили всех потомков Ниобы до единого. Аполлон истребил сыновей, Артемида – дочерей. Ниоба позволила себе спесь, гордыню, недопустимую для смертной, и дети поплатились за слова матери. Похоже, п-п-потомки могущественных смертных нередко расплачиваются за самое свое существование. – Клавдий впал в задумчивость, затем повернулся и указал литуусом на квадрат неба, ограниченный ближайшими колоннами. – Молнии вроде как приближаются. Посмотри, как разбушевались! Ты видел хоть раз подобное? Магистр говорит, что за долгие годы все молнии были описаны и каталогизированы, но тогда они, выходит, повторяются, как буквы и слова в языке. Однако я порой думаю, не уникальна ли каждая. Конечно, случись так на самом деле, в молниях вовсе не было бы смысла – во всяком случае, постижимого для людей.
С юго-запада на них надвигался кромешный мрак – темнее прочего неба и раздираемый молниями. Область тьмы уже была над Тибром, и ярость ее отражалась в бурлящей воде.
Луций гордился привилегией находиться подле друга, члена императорского дома, на пороге величайшего храма империи, но в то же время ощутил укол страха, ибо приближающаяся буря обещала быть свирепой, и ему стало не по себе от ужасных образов избиваемых детей Ниобы. Он пришел воздать почести Аполлону, но бог мог оказаться мстительным.
Клавдий, похоже, не разделял его тревог.
– Ты знаешь, что когда-то именно здесь находилась императорская резиденция? Однажды молния спалила ее дотла. Август заявил, что б-б-боги тем самым указали на сакральность места, подходящего только для святилища. Он заставил сенат выделить средства на постройку не только храма, но и новой резиденции по соседству. Храм, как видишь, великолепен, и все думали, что и дворец выйдет не хуже, но двоюродный дед сделал новый дом точным подобием старого, разве что чуть побольше и с пристройками для слуг. – Клавдий издал смешок.
