Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович (читать книги полные .txt) 📗
Всё собрались в радиорубке, Москва непрерывно запрашивала, что мы намерены делать. Сразу после вылета Водопьянова погода на Рудольфе снова испортилась. Марк Иванович Шевелев, заместитель Шмидта, решил: как только погода улучшится, тут же вылетаем. Пойдем развернутым строем, тремя самолетами, чтобы просматривать максимально широкую полосу. А пока остается ждать Всем радиостанциям Арктики приказано было замолчать. Только слушать? Поздно вечером на вахту заступил Николай Николаевич Стромилов. В эфире полная тишина. И вдруг неожиданно — точки, тире… Почерк Кренкеля! Стромилов закричал не своим голосом: “Работает! Полюс заговорил!” Через несколько минут наш радист уже записывал радиограмму Шмидта, первую радиограмму с Северного полюса. На следующий день ее опубликовали чуть ли не все газеты мира. И здесь текст радиограммы номер один хочется привести целиком:
“В 11 часов 10 минут самолет СССР Н-170 под управлением Водопьянова, Бабушкина, Спирина, старшего механика Бассейна пролетел над Северным полюсом. Для страховки прошли еще несколько дальше. Затем Водопьянов снизился с 1750 метров до 200. Пробив сплошную облачность, стали искать, льдину для посадки и устройства научной станции. В 11 часов 35 минут Водопьянов блестяще совершил посадку. К сожалению, при отправке телеграммы о достижении полюса внезапно произошло короткое замыкание. Выбыл умформер рации, прекратилась радиосвязь, возобновившаяся только сейчас, после установки рации на новой полярной станции. Льдина, на которой мы остановились, расположена примерно в 20 милях за полюсом, по ту сторону, и несколько на запад от меридиана Рудольфа. Положение уточним. Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре Полярного бассейна. Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов с грузом станции. Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень жалеем. Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания. Начальник экспедиции Шмидт”.
Обратите внимание на строки, которые я специально подчеркнул. Удивительно человечным человеком был Отто Юльевич! И мою судьбу он, можно сказать, определил. Случилось тогда на Рудольфе — хуже не придумаешь. Мы жили внизу, на полярной станции, а наши машины стояли на куполе острова. Наверх обычно “взлетали” на лыжах. Ухватишься за стропы грузового парашюта, и ветер сам тащит. Ну а вниз своим ходом, по снежной трассе. Осторожненько-осторожненько. Я молод, самоуверен. Не задумываясь, прибиваю сапоги к лыжам (о слаломных ботинках мы, естественно, и не слыхивали) и — да здравствует скорость! — вниз сломя голову. Голова-то цела осталась, а вот правая нога в гипсе. Отчаяние, крушение всех надежд, жгучий стыд. Мне доверили дело государственной важности, а я… Простить себе не мог. Как мальчишка!.. Одного только хотелось — чтобы пытка эта закончилась, чтобы улетели все поскорей на полюс. А погоды, как вы знаете, все не было и не было…
В один из таких “черных” дней, когда созерцал я мрачно потолок из бревен, открылась неожиданно дверь, и вошел начальник экспедиции. Разделся, присел молча на краешек кровати. Не знаю, что уж он прочел в моих глазах. Только улыбнулся вдруг в бороду и говорит: “Ничего, Илюша, полетишь. Полетишь на полюс, я тебе обещаю”. Какой душой, каким сердцем нужно обладать, чтобы принять такое решение?! Ведь даже я сам приговорил себя к отстранению от полета. И справедливо приговорил. А он… Тридцать лет мне тогда было. Теперь, с высоты своего жизненного опыта, я еще лучше понимаю всю великую мудрость Шмидта. Сломать человека несложно, гораздо сложнее уберечь его, чтобы не сломался. Не знаю, как сложилась бы моя судьба, не прими тогда Шмидт своего решения. Не знаю…
На полюс я полетел с костылем. Вел машину с помощью Матвея Козлова. Его, опытнейшего летчика, ко мне вместо Я. Д. Мошковского вторым пилотом посадили. А я уж больше никогда не позволял себе никаких “штучек” в работе. Потому, наверное, и летал долго… Через четыре дня, в ночь на двадцать пятое мая, мы наконец получили “добро” с полюса. Есть погода! Взлетали один за другим, В. С. Молоков, А. Д. Алексеев… Трактористы стали вытягивать на старт паи! самолет, и в этот .момент лопнул трос. Почти час провозились с ремонтом, а к тому времени туман уже затянул южную часть Острова. Взлетели тяжело, с перегрузкой: вес машины — двадцать пять тонн, а по норме — двадцать одна тонна. Нас на борту было шестеро, не считая пса Веселого: второй пилот Матвей Ильич Козлов, штурман Валентин Аккуратов, бортмеханик Демид Шекуров; кроме того, инженер Д. А. Тимофеев и парторг экспедиции А. А. Догмаров. Радиста не было, его обязанности исполнял Аккуратов. Вообще предполагалось, что мы тремя машинами вместе полетим. Но пока мы с лопнувшим тросом возились, Молоков и Алексеев нас не могли дожидаться. Ничего не поделаешь, пошли в одиночку. Когда подлетели к восемьдесят третьей широте, облачность резко оборвалась. Над нами сияло ясное голубое небо, а внизу расстилалось бесконечное пространство льда, залитого лучами солнца. В пять часов ноль-ноль минут Аккуратов докладывает: “Под нами Северный полюс!” Мы с Козловым, конечно, оба смотрим вниз.
Спрашиваю шутя:
— Матвей Ильич, земной оси не видишь? Нигде не торчит? С моей стороны не видно…
— С моей стороны тоже нет, — смеясь отвечает Матвей.
Советуюсь с Аккуратовым. Что делать-то будем? Искать лагерь Водопьянова? Или сядем, чтобы уточнить координаты? Валентин, вижу, мнется. Радиостанция, говорит, барахлит что-то, связи нет. Поищем, продолжает, минут двадцать, если не найдем — сядем. Но кругом лед и лед, никаких признаков пребывания человека. Наконец, решили садиться, не жечь зря горючее. Главным экспертом по льдинам выступал у нас Козлов; только у него был некоторый ледовый опыт. Много льдин просмотрели, но подходящей все не было. Наконец нашли.
“Кажется, вот эта вроде годится”, — говорит Козлов.
После повторного осмотра решили садиться. Сбросили дымовые шашки, еще круг…
Гряды торосов торчат как скалы, боязно… Но приземлились мягко.
Вышли на лед и водрузили советский флаг. Лагерь расцвел двумя яркими оранжевыми палатками, поднялась радиомачта. С трудом отыскали Веселого, забившегося между тюками с грузом. Обрадованный пес начал с лаем носиться по льду. Перед посадкой Аккуратов пытался сообщить на остров Рудольфа координаты нашей льдины, но в течение трех суток не смог ни с кем связаться. Подслушали только работу Рудольфа. Молоков, оказывается, точно вышел на лагерь Водопьянова, а самолет Алексеева тоже сел где-то во льдах. Впрочем, и он скоро перелетел в лагерь. И мы десять долгих суток сидели за полюсом, мучались с радиосвязью и решали загадку: куда лететь? Кругом Юг, все меридианы в куче, показания компасов непонятные, радиогюлукомпас без надежной связи бесполезен. Молоков и флагштурман И. Т. Спирин вылетали к нам, искали, но не нашли. Мы с Аккуратовым пытались анализировать их неудачу. Где они нас искали?
— Они не знают, где искать, — говорит Аккуратов. Вернее, мы не знаем, где сидим!
Штурман промолчал…
Только на девятые сутки он примерно определил направление до базовой льдины. Можно взлетать! По дальневосточному опыту я изготовил на бумаге “шпаргалку” — схему поисков методом “коробочка” (по развертывающейся спирали) — и прикрепил ее на приборной доске. Но перед самым взлетом штурман сразил меня, предложив курс… в прямо противоположном направлении. Минутное замешательство, и я повел самолет по указанному вначале курсу. Возможно, мы пролетели бы мимо, в сторону от цели, но через двадцать минут напряженных визуальных поисков услышали неожиданно голос из репродуктора: “Поверните влево, еще влево”. Нас заметил на горизонте прилетевший с Водопьяновым кинооператор Марк Трояновский. Мы у цели! Случившаяся десятидневная задержка сильно взволновала и экспедицию, и Москву. На нашем самолете было почти все лагерное и научное оборудование, отсутствие которого задерживало официальное открытие дрейфующей станции “Северный полюс”. Кроме того, наступало лето в Арктике, и нужно было думать о том, где приземляться на лыжах на Большой земле. После взаимных радостных приветствий сразу приступили к разгрузке машины. Чего только не выкатывалось на лед из объемистого брюха самолета “СССР Н-169”! Задача выполнена! Полет из лагеря Папанина уже не представлял никакой трудности. Мощный радиомаяк, специально построенный на острове Рудольфа для нашей экспедиции, .значительно облегчит обратный путь. На следующий день все четыре самолета уходили обратно. Взлетели один за другим, сделали, прощаясь, круг. Навсегда в моей памяти осталась картина: четыре человека на льдине и бегущая за самолетом собака. Четверо в ледяном безмолвии… Вся страна, весь мир будут повторять их имена — Иван Дмитриевич Папанин, Эрнст Теодорович Кренкель, Петр Петрович Ширшов, Евгений Константинович Федоров. Без малого девять месяцев предстоит им дрейфовать на льдине, впервые с такой подробностью исследовать Ледовитый океан. Имена советских полярников ставили рядом с именем Колумба, газеты всего мира восторженно писали о советской экспедиции на Северный полюс: “Значение ее… можно сравнить только с открытием Америки и первым путешествием вокруг света”. “В анналах человеческого героизма это достижение навсегда останется как одно из величайших дел всех времен и народов…”
