Замуж за «аристократа» - Царева Маша (читать книги бесплатно txt) 📗
– Что же тогда? – Катя украдкой посмотрела на часики. До презентации оставались считаные часы. Она бы предпочла побыть в одиночестве – спокойно в последний раз примерить выбранный костюм и повторить вступительную речь, которую специально для нее написал один известный специалист по пиару.
– Я хотела с вами поговорить… – замялась Шура.
– Вот как? О чем же?
– Я прочитала в журнале «Театральное обозрение», что режиссер, у которого вы играете, Владимир Качук, собирается менять декорации к спектаклю…
– И что? – удивилась Катя.
– У меня есть несколько проектов… Какими могли бы быть эти декорации. Я сама нарисовала, – Шура застенчиво улыбнулась. – Может быть, вы могли бы рассказать ему обо мне?
– Шурочка, но это же смешно. Он даже говорить с тобой не будет.
Шура как будто даже стала меньше ростом.
– Почему?
– Потому что Качук – профессионал, – поучительно заметила Катя. – И он станет общаться только с профессионалами. А у тебя даже диплома нет.
– Какая разница? Зачем диплом, если есть талант! – горячо возразила Шура. – Неужели он не может даже взглянуть на мои работы?!
– Нет, – мягко сказала Катя. – Знаешь, он сегодня будет на презентации. Ты, конечно, можешь к нему подойти. Но предупреждаю, он бывает грубым и весьма не сдержанным на язык.
Шурочкино лицо просветлело.
– А я все равно подойду. Уверена, что у меня получится! В конце концов, он постесняется проигнорировать меня в присутствии стольких людей.
Катя усмехнулась: «Постесняется? Да он получит удовольствие!» Но говорить этого вслух не стала. Зачем обижать девчонку? И так она все время говорит, что Катя только и делает, что ее воспитывает. А ведь девушка-то уже взрослая, Санечкина ровесница. И в воспитателях она едва ли нуждается.
– Ладно, Шура. Если честно, сейчас я не в состоянии поддерживать беседу. Могу думать только об одном.
До Шуры наконец дошло, что она засиделась, – она вскочила с места, словно вспомнила о неотложных делах, и принялась запихивать косметику в чемодан: румяна, пудра, помады – все вперемешку летело в разинутую саквояжную пасть. И только когда на столе не осталось ничего, Шура спросила:
– О чем же? Я имею в виду ваши мысли.
Катя мечтательно улыбнулась:
– Конечно, о моей книге. Я волнуюсь, не заклеймит ли меня общественность.
«…Я не красавица, нет, не красавица. У меня узковатое лицо, чересчур смуглое. Длинный нос с аристократической горбинкой (а на самом деле в детстве мне сломали его футбольным мячом). Тонкие бледные губы – сколько раз гримеры говорили мне: «Екатерина Павловна, такие губы невозможно «рисовать», сколько раз советовали мне обратиться к хирургу! Даже в семидесятые, когда никто в Союзе особенно и не знал о возможностях пластической хирургии, многие недовольные собою богатые женщины ложились под скальпель. Признаюсь, однажды и я отправилась в кремлевскую клинику на консультацию. Улыбчивый седой доктор нежно держал в ладонях мое лицо, словно оно было сделано из китайского фарфора. Честно говоря, я надеялась, что он начнет отговаривать меня, говорить, что я и так красивая, что не стоит так рисковать. Но доктор с милой улыбкой подтвердил: да, эти тонкие губы меня портят, да, с новыми губами я буду выглядеть красивее и свежее. Мне назначили день операции – как сейчас помню, на двенадцатое декабря. То есть предполагалось, что Новый год я встречу уже с новыми губами – сочными и пухлыми.
В ночь перед операцией мне приснился странный сон. Мне снилась моя квартирка в Южном Измайлове, крошечная ванная с желтоватыми разводами на потолке и кафелем в голубых узорах. Я, как обычно, стояла перед зеркалом. Я была сильно накрашена – кажется, это был грим в египетском стиле (кто из нас, актрис, не мечтал сыграть Клеопатру!) – длинные черные стрелки на верхних веках, четко прорисованная линия губ.
Двумя пальцами, как обычно, я взялась за самые кончики длиннющих пластмассовых ресниц и осторожно отклеила их от век. Влажной салфеткой стерла с губ кроваво-алый блеск, слегка помассировала подушечками пальцев воспаленные веки. А потом… поддела наманикюренным хищно-бордовым ногтем кончик губ и оторвала их от лица!
Это было странное ощущение – нет, я не почувствовала боли, я словно осторожно отдирала пластырь, которым был заклеен мой рот. Но самое удивительное, мое движение было машинальным – так, словно я каждый вечер после работы отклеивала собственный рот перед зеркалом ванной!
И я поверила в этот сон, я сбежала буквально из-под ножа, хотя уже успела заплатить за операцию немалые деньги. Я сбежала из больницы прямо в пижаме, я бежала до самого перекрестка – так быстро, как будто удивленный хирург собирался меня догонять, и успокоилась только в такси.
Я всегда знала, что я не красавица. Но всегда мечтала ею казаться.
Когда мне было тринадцать лет, я впервые надела туфли на каблуках. Туфли были отчаянно-зелеными и принадлежали моей старшей сестре. Тонконогая, загорелая, с пышной косой через плечо, я гордо выхаживала по окрестным дворам, размашисто повиливая тем, чего Бог к тому времени мне явно недодал. Я была на каблуках!!! И это было счастье. Я и теперь помню тот день лучше, чем вчерашний. Сине-золотое лето, раскаленный асфальт в трещинках, молодость, зеленые туфли…
У меня всегда было мало красивой одежды. Нет, мы не бедствовали. Мама работала секретарем в типографии и получала двести рублей, папа-военный зарабатывал триста пятьдесят – и это было очень неплохо. Однако всю юность я донашивала вещи за старшей сестрой – наверное, это удел всех младших детей в семье.
Чего я только не придумывала, чтобы казаться богемной и стильной! Десятиклассницей я сама сделала себе бусы из бутылочных пробок (пробки надо было аккуратно обточить ножом и выкрасить перламутровым лаком для ногтей). Выглядело оригинально. Бусы эти я носила с длинным льняным сарафаном (который, кстати, мама сшила из старой кухонной занавески). Это был замечательный, универсальный сарафан! Зимой я надевала под него папину белую рубаху с подшитыми рукавами, летом носила на голое тело.
Вообще у меня было много перешитых мужских вещей. Старый дедушкин клетчатый пиджак с неровными замшевыми заплатами на локтях превратился в стильную укороченную курточку, а в папины бархатные брюки от свадебного костюма я вставила широкие клинья – и получились наимоднейшие клеша!
Трагедия молодости – у меня никогда не было джинсов. В семидесятые все с ума сходили по «джинсе». Избранные счастливчики расхаживали в фирменных, американских. Остальные завистливо вздыхали им вслед и покупали в туалете ГУМа убогие польские подделки. У меня не было даже польских.
– Джинсы – это неженственно, – категорично говорила мама, и отец был с нею полностью согласен.
– Но почему, почему, почему?! – чуть не плакала я. – Все носят джинсы, в нашем классе уже у четверых они есть!! Только я выгляжу, как доярка из колхоза!
– Как тебе не стыдно? – Мамины глаза опасно темнели. – Только две недели назад сестра отдала тебе свое самое нарядное кружевное платье!
И мне ничего не оставалось, как плакать от бессилия и злости, запершись в туалете, и клятвенно обещать самой себе, что на свою самую первую зарплату, какой бы она ни была, я куплю себе джинсы. Даже если мне придется после этого месяц голодать!
Между прочим, страсть к «джинсе» не прошла у меня до сих пор. Мне сорок пять лет. Я снялась в двадцати четырех картинах. Одна из них, «Солнечный удар», в позапрошлом году номинировалась на «Золотую пальмовую ветвь» как лучший иностранный фильм года. И вот на торжественное открытие Каннского кинофестиваля я нарядилась в пышное бальное платье, сшитое из… джинсовых обрезков! Это был нонсенс, шок! «Джинса» в Каннах! На самой престижной тусовке года! Ведь Каннский кинофестиваль – это еще и праздник моды. Кинозвезды не жалеют ни фантазии, ни средств – лишь бы запомниться, выделиться и шокировать окружающих.
Кто меня знал во Франции? Кто я такая для их взыскательных папарацци? Им подавай Джулию Робертс топлес на пляже или, на худой конец, Памелу Андерсон в компании неизвестного красавца. А я? Разве моя фотография на первой полосе парижского бульварного листка могла кого-нибудь заинтересовать или удивить? Разве кому-нибудь интересно было узнать мельчайшие подробности из моего интимного и сокровенного?
