Мираж - Хашогги Сохейр (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Лайла полулежала на охапке соломы. Ее просторное платье было забрызгано кровью и пропитано отошедшими водами. В первый момент Амира не узнала подругу. В свои девятнадцать лет она выглядела сейчас на все сорок. Глаза Лайлы остекленели от боли. Хрипло и жадно дыша, несчастная хватала ртом спертый тюремный воздух.
Ум-Салих поставила на пол корзинку и закатала рукава. Кликнув охранника, повитуха потребовала принести кипятка.
— Мне нужен кипяток, а не просто горячая вода, понял? Да пошевеливайся, ребенок не может ждать, пока ты тут топчешься.
Как только стихли торопливые шаги охранника, Амира откинула с лица чадру и приложила палец к губам.
— Не произноси моего имени, Лайла, — прошептала она. — Сейчас я племянница Ум-Салих.
— Ты пришла, — хрипло произнесла Лайла. В ее глазах появился слабый проблеск надежды. — Сохрани мое дитя! Прошу тебя, умоляю, не отдавай его в чужие руки. Обещай мне, что сделаешь его счастливым! Ты должна это сделать!
— Клянусь тебе, я сделаю все, о чем ты просишь. — Амира нежно погладила влажный лоб кузины. — Все предусмотрено, Малик позаботился обо всем. Но не упоминай его имени, ради Бога, не произноси слова «Малик».
Между тем повитуха заканчивала последние приготовления. Первым делом она достала из корзинки чистую льняную скатерть и расстелила ее на полу. Затем Ум-Салих стала сноровисто раскладывать на куске ткани свои нехитрые акушерские приспособления — тюбик с антисептической мазью, вазелин, пакетики с сухими травами, хирургическую иглу с нитками и ножницы из нержавеющей стали.
В маленький стаканчик Ум-Салих высыпала содержимое одного из пакетиков и туда же налила чистой воды из большой бутыли, извлеченной из корзинки.
— Вот, — сказала повитуха, передавая стакан Амире, — давай ей понемногу пить, только не все сразу, а то ее вырвет.
Предупреждение не подействовало. Лайла жадно осушила стакан до дна, надеясь, что микстура избавит ее от нестерпимых страданий.
Спустя мгновение страшная судорога заставила роженицу выгнуться дугой. Раздался страшный утробный крик, от которого у Амиры встали дыбом волосы. В этом нечеловеческом крике было все — боль, надежда на облегчение и несказанная мука. Амира вложила руку кузины в свою.
— Сожми мне пальцы, Лайла, передай мне свою боль. Взяв свободной рукой влажную салфетку, Амира смочила потрескавшиеся губы своей сестры и подруги.
Это были вторые роды, происходившие на глазах Амиры. Она уже видела, как рожала сына их служанка — суданка Бахия. Но те роды были похожи на веселое представление, хотя Бахия и покрикивала изредка от боли.
Страдания Лайлы были ужасны и мрачны, в них не было ни капли радости, связанной с чудом рождения, да и что радостного может случиться в таком дьявольском месте, как аль-Масагин?
— Дай же ей что-нибудь, Ум-Салих, — попросила повитуху Амира. — Неужели ты не можешь облегчить ее страдания?
Повитуха обернулась к двери. Охранник, принеся кипяток, тут же удалился. Как и все мужчины, он считал нечистыми всё эти женские дела — деторождение, менструации и все подобное.
— Да, у меня есть кое-какие средства. Но если их дать, то женщина начнет болтать лишнее.
Некоторые роженицы выкрикивают разные имена. Некоторые громко зовут мужей: одни просят у них помощи, другие — и их большинство — проклинают за причиненные муки. Одно неизменно: женщины кричат громко, так громко, что их слышно на краю света.
Лайла снова выгнулась так, словно ее поразил столбняк. Она сжала руку Амиры, ногти роженицы впились в мягкую ладонь ее подруги.
— Господи, смилуйся надо мной! — дико закричала Лайла.
— Тише, тише, родная, все успокоится, все пройдет, — тихо, нараспев заговорила Амира. Так поступала ее мать, когда они с Маликом болели уже в далеком детстве. Но глаза Амиры с мольбой смотрели на Ум-Салих: «Сделай что-нибудь, ну сделай же хоть что-нибудь!»
— Травы немного помогут. Но роды продлятся столько, сколько положено от Бога.
Схватки усилились, и Лайла будто обмякла. Кожа ее приобрела оттенок слоновой кости.
— Она умрет, Ум-Салих?
— Не сегодня, дитя мое, не сегодня.
Да, не сегодня, подумала Амира. Это случится завтра. Лайла умрет завтра — ее забьют камнями на маленькой грязной площади у стен тюрьмы. С миром живых Лайлу пока связывала тоненькая ниточка — крохотное существо, которое она выносила под сердцем. Лайле суждено умереть, как только младенец покинет ее чрево. Но за что убивать бедную женщину? За что? За то, что она полюбила Малика? За то, что не любила жестокого морщинистого старика, который против желания Лайлы стал ее мужем? И за это бедняжку ждет смерть?
— Не плачь, детка. Не плачь. Не надо сейчас лить слезы. У нас еще много трудной и важной работы и долгая ночь впереди.
Роды между тем продолжались. Это было страшно. Таких мучений Амира не видела в самых жутких снах. Тюремная электростанция работала с перебоями, и без того тусклая лампочка, висевшая под потолком, временами гасла, погружая камеру в непроглядный мрак. Амире начало казаться, что все происходящее — ужасная фантастика. Скорее бы наступило утро. Злые чары рассеются, и все будет как раньше, в прежней жизни…
Сколько себя помнила Амира, Лайла всегда была предметом ее восхищения. Скорее это была обожаемая старшая сестра, а не просто близкая подруга. С такой же нежностью относилась и Лайла к Амире. Взаимной привязанности не могла помешать даже изрядная разница в возрасте. Большую часть времени подруги проводили вместе. Малик тоже не чурался их компании и частенько к ним присоединялся.
Может быть, уже тогда Малик и Лайла полюбили друг друга той нежной юношеской любовью, о которой поэты слагают трепетные стихи. Лайлу нисколько не смущало, что Малик моложе ее на целых два года. Впрочем, мальчик всегда выглядел гораздо старше своих лет.
То было время невинных детских забав. Неразлучная троица оглашала веселым смехом тенистый сад, затевала игры, секретничала, сплетничала и строила планы на будущее. Время шло. Лайле исполнилось пятнадцать, и ее родители решили, что их дочь вот-вот станет старой девой. Отец выдал Лайлу за своего друга и компаньона, которому к тому времени исполнилось пятьдесят два года. Этот человек был известен своей приверженностью к Корану, охоте и деньгам. Хотя, пожалуй, деньги в этом списке можно было смело поставить на первое место.
После свадьбы Лайла нашла способ часто встречаться с Амирой. Лайла криво усмехнулась и сказала: «Мой муж думает, что я сейчас у своей матери».
— А он не рассердится, когда узнает, что ты обманула его? — забеспокоилась Амира.
Несмотря на молодость, она знала, что жизнь замужней женщины подобна прозябанию птички в золотой клетке.
— Может, и рассердится. — Лайла принужденно зевнула, давая понять, что гнев мужа не слишком ее тревожит.
Амира очень удивилась такой беспечности и безразличию.
— Но почему ты не могла сказать, что пошла ко мне? Наши родители дружат, и мне кажется, что твой муж…
— Амира, Амира, — нетерпеливо перебила подругу Лайла, — не будь таким ребенком. Вскоре после замужества жена понимает, что слишком часто ложь устраивает супруга больше, чем чистая правда. Вот, к примеру, зачем мне говорить Махмуду, что я пошла к тебе? Он думает, что я, как примерная и послушная дочь, сижу у своей матушки. Он знает это и счастлив.
Заметив, что Амира нахмурилась, Лайла грустно улыбнулась.
— В конце концов, — снова заговорила она, — бывают положения, когда говорить правду просто немыслимо. Например, когда Махмуд приходит ко мне по ночам и начинает душить меня в своих объятиях, щипать, хрипеть и стонать, он становится похож на старого осла, да и воняет не лучше… Как ты думаешь, что будет, если я в эту минуту скажу ему правду? Или, — Лайла выдержала паузу для общего эффекта, — нужно ли мне притворяться, что я в восторге от его ласк, хотя они порочны и отвратительны?
Амира не смогла ничего возразить.
Несмотря на чадры и глухие стены, разделяющие мужские и женские половины домов, в сексуальных вопросах разбирались даже аль-ремальские дети. Но рассказы Лайлы о супружеской жизни представляли отношения полов в каком-то неестественном и зловещем свете. Еще хуже было то, что и в сексе женщина была обязана всецело подчиняться мужчине.
