Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (чтение книг txt) 📗
– Знаешь, Борис говорит, что сейчас все подорожало, но на подобные вещи денег жалеть нельзя. Я и так столько лет молчала… – наконец произнесла Светлана Петровна и жалобно улыбнулась.
«Ну конечно, – неожиданно зло подумала Мишель, – на деньги, которые отец выделяет ежемесячно, и не так запоешь. Странно, что этот Борис еще не арендовал Большой зал консерватории для того, чтобы организовать концерт моей матери».
Она пристально взглянула на мать и впервые осознала, насколько же они похожи. Те же темно-синие, слишком яркие, а потому особенно выразительные глаза. Густые, темные, почти черные волосы – только у Светланы Петровны они были собраны в аккуратный узел, а у Мишель небрежно рассыпаны по плечам. Несмотря на разницу в возрасте, даже фигурами они были схожи – в меру высокие, стройные. Но не спортивного типа, а того, который считается не очень современным. Когда все на месте и без излишеств – «грудь-талия-бедра». Вот только в лице у матери светилась нежность, которая была сродни покорности. И это делало ее очень женственной. Даже слишком – до приторности.
– Мам, а почему ты так странно его зовешь – Бо?рис? – едва сдерживая раздражение, поинтересовалась Мишель.
– Он попросил. Его так звала мама. Поэтому ему приятно. Но мне же не трудно, правда? – улыбаясь, тихо ответила Светлана Петровна.
Мать никогда не делала то, что трудно. Она не спорила с отцом, потому что это требовало сил. Она не помешала ему выставить Мишель за дверь, потому что сопротивление его железной воле тоже требовало усилий. Ведь это, на самом деле, так удобно – покориться раз и навсегда.
– Мам, но как ты допустила, что отец ушел к этой девчонке? Я до сих пор понять не могу…
– Да и не надо, Мишель. Ты уже взрослая и прекрасно знаешь, что удерживать кого-то – совершенно бессмысленное занятие. Человек все равно уйдет. Или будет врать. Ради чего?
– Как ради чего? – опешила Мишель. – Ради того, чтобы была семья, ради того, что…
Она и сама не могла внятно объяснить, ради чего мама должна была оставаться рядом с отцом, и зачем она, Мишель, вообще именно сейчас затеяла этот разговор – ведь со времени их расставания прошло уже несколько лет. Они не разводились, а нашли удобную для всех формулу существования – жить параллельно. Но Мишель вдруг показалось, что все эти годы ее мать обманывают – и отец, и Борис, и девушка в стиле журнала «Птюч». Все-все! Ей стало обидно за нее, поэтому она ответила резко, даже грубо:
– Ну, не стоит же ломать все в жизни только ради того, чтобы уйти и пригреть рядом с собой этого идиота-Бо?риса. Сколько платят учителю пения?
Мишель хотела защитить мать, а сделала ей только больнее.
Глаза Светланы Петровны наполнились слезами, и она посмотрела вверх, чтобы не потекла тушь. Потом вздохнула и сжала руки.
– Мишель, ты очень жестокая. Очень. Ты не была раньше такой, – прошептала мать. – Кому плохо от того, что я пою? Разве это кому-то мешает? Скажи мне!
– Извини, мама, я не хотела. Просто я волнуюсь. Извини. Я очень сильно устала. Сейчас вот съезжу на Бали, поработаю, отдохну…
Мишель решила сразу не говорить матери, что уезжает года на два – именно столько времени потребуется им с Кириллом Высоковским, чтобы оформить новый СПА-отель в далекой теплой стране. Мишель надеялась, что там она отдохнет, отогреется и наконец-то избавится от выматывающего ощущения бесконечной усталости. А там, глядишь, и отношения с Кириллом придут в норму, то есть исчезнут как бы сами собой. Потому что в какой-то момент Мишель показалось, что этот бесконечный публичный роман без секса и является главным виновником всех ее личных неудач, ведь он занимает слишком много места и не позволяет появиться ничему новому. Настоящему.
– Ты надолго уезжаешь? – забеспокоилась мать ровно настолько, насколько она вообще умела беспокоиться.
– Не знаю, как пойдет, – пожала плечами Мишель и достала кошелек, чтобы расплатиться по счету. Борис задерживался, но она больше не могла его ждать, потому что боялась опоздать на важную встречу с клиентом. – Да, мам, я тут подумала. Все это такая ерунда… Надо бы мне помириться с отцом. Как-то глупо все получилось…
Мишель словно на бегу сказала эти слова и сама удивилась. Ведь мимоходом она назвала глупостью все, что произошло в ее жизни за последние десять лет. Глупо, что она стала одним из самых модных декораторов Москвы. Глупо, что личная жизнь ее так и не сложилась. Глупо, что за эти годы она превратилась в жесткую, деловую женщину. Красивую, но, судя по личным результатам, не особенно привлекательную для мужчин.
– Мишель, я знаю, ты страдаешь… – высокопарно, как на сцене, начала Светлана Петровна.
– Мама, прошу тебя, – поморщилась Мишель, которая терпеть не могла театральные приемы в реальной жизни. – Я абсолютно не страдаю. Просто я скучаю по отцу. Особенно в последнее время. Может, старею.
Мишель иронично улыбнулась, достала тысячную купюру из кошелька и положила в темно-коричневую кожаную папку со счетом.
– Мишель, я, наверное, должна была тебе сказать об этом раньше, – Светлана Петровна снова начала нервно теребить кольца. – Я думала сказать тебе после дня рождения. Но раз ты уезжаешь… Да и Бо?рис считает, что ты уже большая. Даже не знаю, как начать. Я даже пыталась написать тебе письмо, но в письме так глупо все получается.
– Мама, что случилось? Ты заболела? Господи, ты можешь хоть раз в жизни не тянуть и сказать все так, как есть? Без всех этих увертюр?
Мишель даже побелела от страха и ярости, ей захотелось схватить мать за плечи и встряхнуть.
Светлана Петровна сжала руки так, что захрустели пальцы, и закрыла глаза. Потом быстро их распахнула, сверкнув синими «льдинками», и громко произнесла, почти пропела:
– Мишель, твой отец умер. Еще два месяца назад.
У Мишель под ногами качнулся пол. Но когда, спустя секунду, он вернулся на место, она испугалась еще больше, решив, что мать сошла с ума. Не может человек, находясь в здравом рассудке, громко «пропеть» на все кафе: «Мишель, твой отец умер».
– Мама, я видела его вчера по телевизору в светских новостях, – выдохнула Мишель.
– О, боже, это какой-то кошмар! – воскликнула Светлана Петровна. – О, Бо?рис! Как хорошо, что ты пришел. Я ничего не смогла ей объяснить. Я говорила, что не надо вообще поднимать эту тему.
Борис приветливо улыбнулся Мишель, сел за стол и придвинул к себе чашку с уже давно остывшим чаем. За несколько лет, которые Мишель знала его, он ничуть не изменился. Все те же тщательно уложенные с помощью бриолина волосы, яркая рубашка с белым, чуть приподнятым воротником и непременно шейный шелковый платочек, позволяющий всегда выглядеть аккуратно и по-пижонски. Таким друг матери был всегда. Судя по всему, в его жизни произошла только одна перемена – из Бориса он снова стал Бо?рисом.
– Мишель, я думаю, не стоит начинать издалека, – все так же ласково улыбаясь, произнес Борис. – Сегодня такие вещи никто уже не скрывает. И ребенку сразу говорят правду о том, кто его отец.
Мишель испугалась, что сейчас учитель пения объявит, что именно он и является ее отцом. Но тут она вспомнила фразу: «Мишель, твой отец умер». А Борис был чистенький, набриолиненный, надушенный и, что самое главное, абсолютно живой. И очень разговорчивый.
– Мишель, твой родной отец умер два месяца назад. Ты просто должна знать об этом. А Александр Генрихович – благороднейший человек, он так помог и тебе, и маме. Так что ты должна быть ему очень благодарна за все то, что он для тебя сделал.
«И ты тоже!» – захотелось Мишель ответить. Но она сдержалась, потому что, судя по глазам матери, та была почти близка к обмороку. Мишель поняла – надо брать ситуацию в свои руки и, главное, не задавать никаких лишних вопросов.
– Мам, все нормально, – слегка наигранно произнесла она. – Действительно, какая теперь разница? Надеюсь, папа, то есть Александр Генрихович, на этом основании не лишил меня наследства?
Сказала и поняла, что произнесла нечто ужасное. Именно то, о чем думал и Бо?рис. Только он никогда бы не посмел произнести это вслух.
